Иван Шевцов - Голубой бриллиант
Заслуга Шевцова в том и состоит, что он показал эти процессы в своих романах с достаточной объективностью. И самые поступки его героев, их заявления о верности идеологическим принципам можно правильно оценить только о контексте эпохи. Сквозь призму истории становится очевидной актуальность и художественная значимость романов Шевцова и в наши многострадальные дни. Знакомясь с произведениями Шевцова, нагляднее видишь, под каким флагом «обновления» коммунистической идеологии расшатывались основы национальной государственности, русского патриотического сознания. Конечно, печально осознавать, что русское патриотическое сознание оказывалось под час в колодках партийной ортодоксии. Но истинно социалистические начала здесь ни при чем. Русскому духу никогда не были чужды идеи коллективизма, сплоченности, справедливости, гуманизма, добрососедства и добронравия, что, как известно, составляет основу и социалистической идеологии.
Что касается Емельяна Глебова, главного героя романа «Во имя отца и сына», то вышеперечисленные принципы составляют суть его жизненного поведения просто как порядочного человека, а не только как коммуниста. В этом смысле он резко противоположен тем, кто сознательно хотел бы выбросить из своей жизни понятия долга, чести, любви к родной земле, уважение к предшествующим поколениям.
Поэтому свою работу на заводе Глебов начинает с организации экскурсии на Бородинское поле. Размышления ветерана завода рабочего Лугина над словами, высеченными на одном из мраморных памятников («Доблесть родителей – наследие детей») являются логическим продолжением темы преемственности опыта отцов. Начатая еще в романе «Семя грядущего» эта темя становится ведущей в произведении «Во имя отца и сына», получает углубленную философскую трактовку в сопоставлении с библейским заветом.
К сожалению, «наследники» не торопятся «вступить в права». «Условности. Традиции», – восклицает один из молодых персонажей, захваченных индивидуалистическим поветрием. «Кто их придумал?.. Для кого? Для рабов. Как цепи… Я свободный человек цивилизованного мира. Я делаю то, что нравится мне… История поставила перед нами необыкновенные задачи. Мы ломаем чудовищную крепость, созданную из предрассудков, пошлостей, догматизма… У нас есть свои трубачи, своя запевалы.» Комментировать, как говорится, нет нужды. Но о таких «запевалах» хорошо сказал Владислав Шошин (замечательный русский поэт 60-х годов, замалчиваемый эстетствующими резонерами):
На бесчестных замыслах завеса,Враг Руси способен ко всему…………Хочет навязать моей ОтчизнеОдичанья модный образец,Свой американский образ жизни,Ужас обескровленных сердец.
Многообразная, яркая палитра романа вобрала в себя наиболее характерные приметы времени. Выведены образы поэтов-экспериментаторов, буквально навязывающих публике свои штампы. В метких сатирических характеристиках легко узнаются крикливые «шестидесятники», выросшие как грибы после дождя, во время так называемой «оттепели». Впервые пророчески было сказано о неблаговидной роли журнала «Юность», насаждавшем эстетический примитивизм, равнодушие.
Модное поветрие среди молодежи называть друг друга не по именам, а по кличкам на американский лад : Дин, Хол, Макс – тоже один из симптомов обезличивания. Холам и максам все «до лампочки». Вульгарный лозунг, внедренный в молодежное сознание в 60–70-е годы, стал девизом нашего времени, когда общественный индифферентизм обывателя позволяет манипулировать многомиллионной массой народа. Но 30 лет назад это казалось смелым прорывом к будущей свободной жизни. В таком направлении общественного развития, в таком «настрое» умов, писатель справедливо видел симптомы распада человеческой личности, предугадывал возможности духовного и политического рабства. Отсюда и острота публицистической линии не только романа «Во имя отца и сына», но и последующих произведений Шевцова. Гражданско – публицистический пафос отражает характер идеологической борьбы второй половины XX столетия. Более того, этот пафос составляет и основу художественности романов Шевцова. Он сумел без ущерба для художественности сделать главным предметом (объектом) своего повествования вопросы общественно – политического исторического содержания.
Противоречит ли это законам искусства, литературы? Призывы освободить литературу от какой бы то ни было идеологии, а уж тем более – политики – не новы. Они раздавались и десять и семьдесят лет назад и даже полтораста. Только литература не слушалась критиков и не могла оставаться равнодушной к тому, что происходит в обществе. Так появились «Властителям и судьям» Державина, пушкинская «Деревня», «На могилах» Лескова и многое, многое другое, что не укладывалось в рамки идиллических романов. Поэтому незачем пытаться с помощью ярлычных определений, наподобие «политическая повседневка», «не художественно» обесценить и опошлить то, что по сути оказывается страстным откликом на животрепещущие вопросы бытия. К тому же, вопросы исторические и политические как раз и становятся художественными, когда они оказываются одновременно нравственными вопросами. Роман «Во имя отца и сына» написан именно в таком ключе. Редкий для современной литературы синтез высокого патриотизма, яркой образности, публицистичности.
Выход в свет этого романа также был враждебно встречен защитниками групповых, клановых интересов. В ход пошли даже злонамеренные обвинения писателя в антисемитизме, в клевете на советскую действительность, в попытке поссорить интеллигенцию с народом.
Истерические крики о клевете на советскую действительность имели целью через влиятельные партийные и государственные структуры поставить писателя вне литературы, вне общества. Литературные интриганы, не желавшие мириться с любыми проявлениями русского духа, очернили писателя, ссылаясь при этом на «заботу» о народе.
Но были и защитники Ивана Шевцова. 24 апреля 1970 года газета «Советская Россия» напечатала ответ поэта Игоря Кобзева М. Синельникову, которой в «Комсомольской правде» дал грубый разбор романа «Во имя отца и сына». И. Кобзев отметил тенденциозность и примитивизм оценок критика. Слово поэта было подкреплено подборкой читательских писем, вновь поддержавших И. Шевцова.
Общий замысел романа, широкая, детально и правдиво изображенная картина заводских будний нашла горячий отклик в сердцах многих людей, трудившихся на заводах, полях, в школах. Они понимали, что их время не только период новых производственных свершений, но и время борьбы за свои убеждения. Это их мысли воплотились в романе в думах Сергея Кондратьевича Лугова: «Жизнь – сражение, постоянное, нелегкое. Иногда с переменным успехом. Жизнь – это тоже поле битвы, независимо от того, гремит артиллерийская канонада или вместо нее, кто-то одержимый бредовыми идеями своей исключительности и превосходства, заполняет эфир и газетные полосы тлетворным ядом лицемерия, человеконенавистничества». А исход битвы, как показывает писатель, зависит от усилий каждого, от выборы позиции по отношению к духовным растлителям, как называет их артист Пасадов – один из тех, кто поддерживает Глебова в борьбе с шарлатанами.
Пасадов руководит народным заводским театром. Он придерживается наступательной тактики в борьбе с «пеной», загрязняющей океан народной жизни. Напряженно думает он о том, что «накипь» в сравнении с безбрежной ширью океана ничтожна и не сможет отравить всю его поверхность. Стоит только океану «рассердиться», как «вышвырнет на берег неукротимой волной всякую нечисть». Поэтому важно не потерять волю к сопротивлению, не допустить власти марининых …
С героем можно согласиться. Не понятно лишь, где же тут антисемитизм, в котором упрекали писателя? Ведь все конфликты в романе даны в плоскости духовно-нравственных отношений, которые, как известно, многое решают и в которых участвуют люди многих национальностей. И все решается в романе под срезом убеждений, а не по признакам цвета кожи и т.п.
Не случайно в финале романа к Глебову, подвергшемуся несправедливым нападкам нечистоплотных репортеров, приходит Арон Маркович Герцович. Он знал Глебова по совместной работе в районной газете как честного и порядочного человека . потому решил ему оказать моральную поддержку, убеждая Глебова не сворачивать с избранного пути.
Роман «Любовь и ненависть» занимает особое место в творчестве И. Шевцова. Его выход в свет (1970) окончательно закрепил философскую доминанту художественного творчества писателя – мотив «любви» и « ненависти».
В фронтовом дневнике писателя есть короткая запись 1942 года: «Я с детства воспитывался на контрасте любви и ненависти.» Действительно, этим определяется логика личных человеческих поступков, и не только раздельно на войне. Любовь как источник вдохновенного труда, подвига, как символ света и добра. Ненависть как отвращения от низкого, презрения к подлости, трусости, стремления искоренить зло. Контрастность и одновременно тесное взаимодействие этих двух чувств определяют в конечном итоге ценность любой личности, способствует выработке мировоззренческих ориентиров.
