Ведьмина кровь - Рис Селия

/ Неторные тропы /

35.

Июль 1659

Мы попрощались с Сейлемом ранним июльским утром. Оно выдалось свежим и ясным, как в Англии. Я вспомнила сад бабушки, наполненный густыми запахами левкоя и роз. Вспомнила мальву, дельфиниум и кентерберийские колокольчики, сияющие на солнце, как драгоценные камни. Потом я представила, что наш дом стоит сейчас запущенный и темный, а сад зарос сорняками, и мне стало грустно.

Кто-то ехал верхом, кто-то шел пешком, кто-то сидел на повозках поверх вещей. Когда мы шли через город, весь Сейлем высыпал на нас посмотреть. Это было похоже на Ламмас в Англии — праздник урожая, когда везде, даже в маленьких деревушках, устраивалось шествие. При мне такого уже не было, но я помню рассказы бабушки. Жаль, что я не застала те времена и не видела, как люди откладывают работу и целый день веселятся и радуются все вместе.

За городом перед нами раскинулись зеленые поля под безоблачным небом. Дорога была широкой и стелилась между высокими буками, ясенями и дубами, растущими одиноко или рощицами — совсем как дома. Не мне одной вспоминался дом. Я видела на многих лицах радость, переходящую в горечь. Должно быть, то же самое чувствуешь, приняв незнакомца за былого возлюбленного — того, кто будет вечно в твоей памяти, но в твоей жизни — уже никогда.

Мы продвигались медленно, потому что нас было много, и наша процессия издалека, должно быть, напоминала племена Израилевы во время побега из Египта — мы шли и шли, погоняя своих овец и коз, такие разные люди, бредущие общей дорогой следом за громыхающими телегами.

Однако нас не преследовала армия фараона, и мы не спешили. У нас даже было время собирать землянику. Она растет здесь повсюду, крупная и очень сладкая. Мы собирали ягоды в фартуки и ели, пока наши губы не краснели от сока, а пальцы не становились липкими.

Так начался наш путь, и день становился все пронзительнее и ярче, как праздник, и в конце концов даже те из нас, кто сомневался, повеселели. Марта ехала на повозке со своим галдящим курятником. Птицы отъелись кукурузой и отбросами с кухни вдовы Хескет, и теперь их перья блестят. Джонас подгонял волов, перешучиваясь с Мартой. Я шла с Ребеккой и Тобиасом, который нес на плечах ее младшего брата. Следом семенили остальные дети, довольные, что больше никто не заставляет их смирно сидеть на месте.

В полдень мы устроили недолгий привал: люди расположились на покрывалах, чтобы перекусить, а животные щипали траву. Затем мы продолжили путь и шли до самого заката, пока не настало время разбить лагерь. Элаяс Корнуэлл прочитал благодарственную — не знаю зачем, мы ведь еще не дошли до леса, — а потом мы разожгли костры и, как бродяги, стали на них готовить еду. Некоторые соорудили палатки из покрывал, другие устроились под телегами, а кто-то остался спать под открытым небом, поскольку ночь была теплая. Сейчас я пишу при свете звезд.

36.

Сегодня дорога, которая постепенно сужалась, окончательно превратилась в тропинку. Люди чаще переправляются по морю или по реке, поэтому дорог здесь мало. Вокруг по-прежнему поля, так что идти сравнительно легко, но на горизонте уже виднелась темно-зеленая полоса. Мы и так шли медленно, а теперь и вовсе едва тащимся — со скоростью неповоротливых телег и неуклюжего скота.

…Какое-то время лес все еще оставался вдалеке и как будто ничуть не приближался, однако деревьев по сторонам становилось все больше, а их стволы стояли все ближе друг к другу. Но это едва ли подготовило нас ко встрече с настоящей чащобой.

Тропинка, по которой мы шли, привела нас в тенистые недра, куда просачивалась лишь малая часть солнечного света. Кедры раскинули ветви могучим пологом, а вершины сосен, казалось, упирались в самое небо. Иные шершавые стволы было не обхватить и вчетвером. Лесную землю укутывал древний ковер из листьев и сора. И меж деревьев в глубине не было видно ничего, кроме мрака. Тропинка закончилась.

Лошади и волы уперлись копытами и нервно фыркали. Дети прекратили беготню и вцепились в юбки матерей, а те смотрели на мужчин, но они выглядели такими же напуганными, как и дети. Эти дремучие заросли оказались больше, чем все леса, про которые мы слышали в сказках. Ступить в них означало отдаться неизвестности. Кто знает, что за силы царят в этой зеленой мгле?

И тогда от деревьев отделились две фигуры — бесшумно, словно призраки: еще секунду назад никого не было, а потом они явились из ниоткуда быстрее, чем глаз успел моргнуть. Индейцы. Некоторые видели туземцев впервые, и женщины заохали, а мужчины схватились за оружие. Людям из Сейлема пришлось вмешаться и объяснить, что краснокожие не собираются нападать. Они действительно стояли на виду, молча и не здороваясь, но луки спокойно висели за их спинами. Оказалось, что это наши проводники, и они шли рядом всю дорогу, просто мы их не замечали. Они помогут нам не заблудиться и найти поселение преподобного Джонсона.

Это были индейцы, которых я видела на рынке, — юноша и старик. Юноша подошел к людям из Сейлема, наши старейшины их обступили, и все стали о чем-то договариваться. К удивлению многих, молодой туземец прекрасно говорил по-английски. Старик стоял поодаль, не участвуя в переговорах и не обращая никакого внимания на любопытные взгляды, однако я чувствовала, что он смотрит в мою сторону. Я встретилась с ним глазами, и он как будто заглянул мне в душу. Как и в прошлый раз, это длилось одно мгновение, и я почувствовала себя кроликом перед хищником, но затем старик отвел взгляд, и оцепенение сразу же исчезло.

Когда переговоры закончились, солнце уже опускалось за лес, и продолжать путь было нельзя. Мы встали на ночлег.

Пишу в пятачке света у костра. Вокруг — черным-черно. Не знаю, где спят индейцы.

Перед ужином преподобный Корнуэлл произнес молитву и процитировал Евангелие от Матфея: «Входите тесными вратами, ибо широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими… ибо тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».

37.

Вокруг нас дремучий лес. Иногда он расступается просторной дорогой, а иногда превращается в непролазные дебри. Нужно все время расчищать мелкую поросль под ногами, а иногда, чтобы могли проехать телеги, приходится рубить целые деревья. Тогда Тобиас и другие мужчины работают топорами, и вокруг стоит оглушительный звон.

Мы едва продвигаемся. Под лиственным куполом жарко, ветер сюда не проникает, и нам ужасно докучают насекомые.

38.

Я потеряла счет дням.

У нас достаточно провизии, и, кроме того, в лесу полно еды, однако если бы не индейцы, мы бы погибли от жажды. Мы сами не нашли бы воду, а они знают здесь каждый родник и ручеек. Они также водят мужчин на охоту, и так у нас на обед появляются индюшатина и оленина. Помимо прочего, индейцы приносят из чащи орехи, фрукты и травы.

Мы идем, пока длится световой день. Зеленые своды леса прячут солнце, но на закате стволы окрашиваются в желтый, рыжий и красноватый, а тени становятся длинными и густыми. Так мы понимаем, что пора разбивать ночлег.

Когда свет уходит, наступает абсолютная темнота: не видно ни луны, ни звезд. И вместе с ночью приходит страх. Страх неизвестности. Страх того, что может прятаться во тьме. Он способен расшатать самую крепкую веру. Преподобный Корнуэлл молится о нашем спасении и защите от вреда:

— Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…

Но даже его голос дрожит.

Это называется словом «глушь», но здесь совсем не тихо. Ночью раздаются скрежет и вой, крики существ, о которых в Англии забыли много веков назад. В этих лесах водятся волки, медведи и огромные дикие кошки. Мужчины по очереди несут вахту с мушкетами наготове.