Виктор Лихачев - Единственный крест
Братищева растерялась.
— Галя… я, конечно, извиняюсь… ты думаешь, я действительно что-то плохое предложила?
— Плохое? Любочка, ты чудовище!
— Но ведь они все… в газетах пишут. — И вдруг Люба заплакала. Супруги сидели молча. Люба плакала, по-детски утирая слезы.
— Не жалобь меня, слышишь, не жалобь. Я все сказала, что о тебе думала.
— Ты неправильно ду-думала. Я от-от нищеты устала. А когда узнала про-про волка… по-по-думала, что это последний шанс. Вот.
— Дуреха ты, Любка… Ладно, извини, я тоже вспылила. Давай сделаем так. Наш друг приедет завтра вечером. Может, даже лучше, если будут еще люди…
— Ты меня приглашаешь? — все еще всхлипывая, спросила Люба.
— Приглашаю.
— А как, кстати, его зовут?
— Асинкрит, Асинкрит Васильевич.
— Так, значит Асю, в честь его назвали?
— Он у нас свидетелем был на свадьбе. И вообще… это наш самый близкий друг.
— Слушайте, ребята, простите меня.
— Все, проехали.
— А Лизу пригласишь?
— Конечно.
— Только если она пойдет. Не сутками же ей в своем музее сидеть?
— Посидим, поговорим. Только без «Экспресс-газеты», договорились?
— Слово даю.
— А теперь колись: откуда информация. Хорошо, не говори, только кивай: Ася рассказала Оле…
Люба кивнула два раза.
— Все понятно. Придется поговорить с дамой.
В соседней комнате раздался топот босых ног.
Глава пятая.
Посмотри в мои глаза.
— Вот видишь, а ты переживала, — Вадим Петрович подошел к жене, которая мыла, оставшуюся после гостей посуду.
— Я переживала, а ты нет?
— Я тоже, конечно…
— «Я тоже» — передразнила Галина мужа. — А ты совсем осип.
— Это все ради Асинкрита: приходилось говорить медленно и громко.
— Понимаю. Ты у меня молодец.
— А уж ты… Хорошо, Галчонок, придумала…
— В смысле?
— В смысле гостей пригласить. Время пообщаться с Асинкритом у нас с тобой еще будет, зато… Короче, солнышко, ты меня поняла.
Галина с улыбкой повернулась к мужу:
— Нет, не поняла.
— Я очень за первые минуты переживал. А он молодец. Правда, с прежним Асиком контраст разительный — тот всегда был душой общества, а этот… диковатый пока.
— Диковатый… Себя поставь на его место. Приходишь в незнакомый дом, а там уйма народа. Поневоле дичиться начнешь. Так, мне надо Асинкриту постель стелить, а ты иди, пообщайся с ним.
— Пойдем вместе. Пожалуйста!
— Боишься? — насмешливо протянула Галина.
— С чего ты взяла? Просто я всегда боюсь моментов неловкости.
— Я и говорю — боишься. Ладно, пошли.
Асинкрит сидел на диване в большой комнате и листал журнал.
— Ты устал, наверное? — растягивая слова, очень громко спросил Сидорина Вадим Петрович.
— Самую малость, — поднимаясь, ответил Асинкрит.
— Ты сиди, Асик, сиди, — продолжал Глазунов с той же интонацией, — поговорим по душам. Как тебе наши друзья?
— Очень приятные люди. Особенно Сергей Кириллович.
— Это Романовский, мой коллега. Тоже психотерапевт. Практики — более двадцати лет.
— Понятно.
— А как тебе девочки, Асинкрит? — вступила в разговор Галина?
Сидорин, словно очнувшись, посмотрел на нее.
— Асик, Галя спрашивает про своих подруг, — «перевел» вопрос жены Глазунов.
— А-а… Я подумал, что речь идет про Асю и Олю. Очень… приятные. И Люба и Лиза. Я правильно запомнил?
— Абсолютно, — Галина вслед за мужчинами села на диван.
— Только Лиза… — чувствовалось, что Сидорин тщательно подбирал слова, — она вся в себе была, не с нами. А Люба да… веселая.
— Она всегда веселая, характер такой.
— Люба — очень известный в городе журналист, — пояснил Глазунов.
— Подожди, Вадик. Помолчи немножко, ты и так всех утомил сегодня.
— Галчонок, ты несправедлива, — совершенно искренне обиделся Вадим Петрович.
— А про Алису ты все верно подметил, — Галина Алексеевна не обратила на обиду мужа никакого внимания. — Трудно ей сейчас.
— Алису?
— Просто мы Лизу Толстикову Алисой зовем. Так вот у нее…
— Где-то я слышал это имя. Я с Алисой раньше не мог быть знаком?
— Вряд ли, Асинкрит. Она лет на пять моложе нас. Миша, муж ее, царство небесное, привез ее откуда-то с севера.
— Она родом из Великого Устюга, — подал голос обиженный Глазунов.
— Или из Вологды…
— Я же сказал, из Великого Устюга!
— Хорошо, но все-таки спрошу у нее самой…
— Вот погляди, Асик, ей говоришь: знаю точно, а она….
Галина Алексеевна махнула рукой в сторону мужа.
— Не обращай на него внимания, Асинкрит. Любит по пустякам заводиться. — И продолжила:
— Три года они с Мишенькой душа в душу прожили. Ты не представляешь, какая красивая была пара.
— С ним что-то случилось? По лицу Сидорина было трудно понять, интересен ему разговор или он сопереживает из вежливости, дабы поддержать беседу.
— Миша занимался машинами.
— Он шофер? Авария?
— Если бы. Перегонял иномарки из Польши. И пропал. Представляешь, они уже квартиру купили, Алиса на шестом месяце была.
— На шестом месяце? Что это значит?
— Ребеночка ждала. Ну и вот, в одночасье все рухнуло. Мишу во всесоюзный розыск объявили.
— Во всероссийский. Сейчас нет Союза, — это вновь Глазунов. И, немного ехидно:
— Прости, я перебил тебя.
— Не прощу. Я знаю, что говорю. Мишу не только в России искали, но и в Белоруссии.
— Нашли?
— Нашли-то нашли, да что толку — мертвого. Полгода назад банду взяли. Раскрутили их хорошенько… Короче, они Мишу убили.
— За что? — Сидорин в упор посмотрел на Галину Алексеевну. Та даже растерялась.
— Как за что? За деньги, за машину…
— Асик, я понимаю, — вновь в квартире загремел глазуновский баритон, — ты отстал… от жизни. Сейчас убить человека ничего не стоит. Вот так и живем, как волки.
— Вадик, ну не все же такие? Просто Алисочке не повезло… Да, а ребеночка она потеряла… Мы ее, конечно, поддерживаем, как можем, но, сам понимаешь… Вот и сегодня, еле-еле ее к нам затащила. Сидит сутками в своем музее.
— Галочка, я же объяснял тебе как психотерапевт: работа — спасение для Алисы. — И уже к Сидорину, вновь медленно и громко:
— Алиса по профессии архитектор. Всю жизнь себе мечтала построить дом, чтобы от чертежа и до последнего кирпича все самой. Когда главный архитектор подмахнул не глядя разрешение на снос одного старого дома в центре города, Толстикова сказала ему все, что она думает про него.
— Так уж и не глядя, Вадик?
— Галочка, это же ирония. Конечно, глядя. Конечно, не даром. Сейчас там особняк одного нашего чинуши… С работы Алисе пришлось тогда уйти. Слава Богу, Миша ее здорово в то время поддержал. Мы с Галочкой Лизу в музей пристроили…
— Не преувеличивай, Вадик. Просто слово замолвили. Да и много ли желающих за такую зарплату в этих казематах сидеть и пыль веков глотать?
— Согласен, Галчонок. Алиса старинной архитектурой занимается, художниками.
— А у Любы все хорошо? — неожиданно спросил Сидорин.
— Без мужа ребенка нажила, одна дочку растит, без бабушек и дедушек. Что же здесь хорошего? — ответила гостю Галина Алексеевна.
— А где же муж? — продолжал задавать вопросы гость.
— Асик, ты такой наивный! — впрочем, Вадим Петрович тут же спохватился:
— Прости! Гуляет где-то.
— Вадим, скажи, почему ты так громко говоришь? У тебя что-то со слухом? Я, может, и псих, но вовсе не глухой.
Глазунов от удивления даже открыл рот. Галина рассмеялась. Ей стало вдруг легко. Какой-то порог, стоявший между ней и Сидориным, разом исчез: напротив сидел знакомый Асинкрит: спокойный, с веселыми искорками в глазах.
— Я думал… чтобы лучше… понимал. А ты выходит все…
— Скажем так — почти все. Наверное, Виктор Иванович тебе не все успел объяснить. Я уже давно из больницы. И работаю месяца четыре.
— Вот как? Занимаешься волками?
— Если можно так сказать. Жил и работал в Тамбове…
— В Тамбове. А почему?
— В моих вещах, когда их нашли там… в автобусе, была газета «Тамбовская жизнь».
— Понятно. Решили оттуда начать? Ну и как?
— Пока ничего, а там посмотрим.
— Асинкрит, почему же ты раньше не сказал Вадиму, чтобы он… потише говорил? — спросила Галина Алексеевна.
— Чтобы не поставить его в неловкое положение, — очень просто ответил Сидорин. — Ты же сейчас засмеялась, а тогда было еще больше народу.
Глазунова с интересом посмотрела на Асинкрита.
— Значит, чтобы не поставить в неловкое положение?
— Ну да. У нас, у волков то есть, да в принципе у всех животных есть альфа-самцы…
— Кто?
— Альфа-самцы, так по-научному. Хозяева. Вожаки. На этой территории — Вадим альфа.
