Лора Белоиван - Маленькая хня

Отчества Вова не запомнил, а «Евгения» как-то не выговаривалось, поэтому он называл ее «Смотрите» и «Знаете». Раз двадцать в минуту: «Знаете, а чего вы на той неделе не прилетели, у нас шесть штук нарушителей было? А щас тока два». «Смотрите, номер заставы нельзя в газете писать, тока название!» Вдобавок она оказалась такая классная, блин, сиськи сиськами, но двухсотграммовая банка нескафе, но два блока золотой явы, да ради такого корефана можно все что угодно, блин, все что угодно!

Для начала Вова похвастался нарушителями Ли Бан Во и Мин Чень Ю. Они сидели в камере. Евгения Власьевна с минуту глядела в незастекленный глазок, удивляясь врожденной буддистской способности так внимательно рассматривать пальцы на ногах. Потом догадалась, что китайцы просто спят сидя: их разбудило бряцание замка, они вскинулись и повернули головы на звук.

— Женьшень копали, забыл сказать, — сообщил Вова.

В камере, несмотря на открытую форточку, слегка пахло зверинцем. Строго говоря, помещение не было камерой: просто маленькая комната с нарами вдоль стен. В окне — сетка от кровати. Сетка панцирная, мелкая, чтобы Ли Бан Во и Мин Чень Ю не просочились на волю.

Евгения Власьевна навела объектив на узников, стараясь выбрать правильный ракурс: и чтоб китайцы, и чтоб окно не слепило, и чтоб угол сетки видать. Китайцы залыбились, как на семейном фото. Евгения Власьевна показала жестами, что улыбаться не надо. Азиаты пришли от жестов в такой восторг, что пришлось ждать, пока они успокоятся.

Она снова нацелилась камерой, и снова радость китайцев стала неописуемой.

— Они все любят фотографироваться, — сказал Вова.

— Как им сказать, чтоб не улыбались? Мне серьезные фотки нужны.

Вова тут же проговорил что-то по-китайски, и Евгения Власьевна вздрогнула от уважения. Китайцы не улыбались.

Она навела объектив, и лица арестантов тут же расползлись по горизонтали.

— У них рефлекс, что ли? — спросила она.

— Ага, — сказал Вова радостно. Китайцев пока оставили.

Второй раз попили кофе. Вова рассказал, как минувшей ночью, по сработке, задерживали Ли Бан Во и Мин Чень Ю. Евгения Власьевна записала. Потом Вова навел еще кофе и наврал три героические истории. Одну Евгения Власьевна записала, две другие слышала год назад на другой заставе. Сходили на питомник. Две овчарины дрыхли за сеткой в тени сарая, который был их зимним убежищем. Вова здоровски свистнул, псины вскочили и дурнины залаяли на Евгению Власьевну. Она сфотографировала собак. Потом — кентавров за разными занятиями. Поговорила с ними. Они дыбились, как китайцы, но на вопросы про житье отвечали четко. Им тут нравилось.

Солнце карабкалось к полудню.

— А вы у нас долго пробудете? — спросил лейтенант, глядя на зеленую майку.

— Вертолет вечером. В отряд с вашими нарушителями, оттуда поездом во Владивосток, — ответила она.

— А-а, — сказал Вова, — пойдемте их опять фотать? Евгения Власьевна стряхнула соринку с джинсов. Посмотрела на небо. На Вову.

— Мне бы момент задержания сфотографировать. Зачем вообще мне их рожи?

— А, это типа чтоб экшн, да? Знаю, мы телевизионщикам делали тоже кино. В апреле.

— Ну, — сказала Евгения Власьевна. Вова почесал глаз:

— Сделаем!

Евгения Власьевна вышла, достала из сумки газету, расстелила ее на бочке из-под ГСМ и села сверху. Солнце залезло на макушку сухого кедра и распустило плавники. Хотелось курить, но было лень.

Китайцев вывели наружу и велели заложить руки за спину. На ржавой бочке сидела белая мадам с фотоаппаратом, и они засмеялись. Лейтенант Вова что-то рявкнул по-китайски, нарушители присмирели, но было понятно, что ненадолго.

— Им смешно, что их женщина будет фотографировать, — пояснил деликатно Вова.

— Давайте, я вот здесь встану, вот отсюда буду снимать, а ваши бойцы как будто их только что задержали. Как-нибудь пусть согнут их не больно, и пусть себе ржут на здоровье. Может, не видно будет.

Так и сделали. Пограничники, гогоча, одели свои военные рубахи, заломали хихикающих китайцев и добросовестно зафиксировали их в позе «попался, сволочь». Евгения Власьевна принялась снимать.

На нее было интересно смотреть. Она корячилась так и эдак, ближе, дальше, слева, справа, снизу, сверху, наискосок и по всякому. Профи.

Только все зря. В кадре поочередно оказывались:

1) любопытная овчарочья харя;

2) бочка ГСМ;

3) китайские смайлы;

4) кирпичная стенка жилого корпуса заставы;

5) алюминиевый таз с картофельными очистками;

6) палец Евгении Власьевны.

— Не мой сегодня день, — повесила она камеру на плечо, — видно же, что постанова.

Китайцы сели на землю. Белая мадам не знает, чего хочет. Вова сильно желал помочь, но не представлял, как.

— Может, возле колючки их это самое? — спросила она.

— Об чем вопрос, — сказал Вова.

Евгения Власьевна хлопнула в ладоши и сказала «yes».

— Мужики! — возбужденно крикнул командир, убегая куда-то за угол. — Эй!

— Долго идти? — спросила она, когда он вернулся.

— Да нет, — сказал Вова, потом помолчал, хмыкнул и добавил: — я этим сказал, что расстреливать их будем. Штоп не лыбились.

Евгения Власьевна подумала, что Вова, пожалуй, перестарался, но промолчала.

Ли Бан Во и Мин Чень Ю были сосредоточенными, но не расстроенными. Может быть, они не поверили в злой умысел русского командира, а может, им было наплевать. Расстреляют да и ладно. Меньше забот.

Евгения Власьевна поняла, что дело дрянь, как только ступили в тайгу. Примерно через километр быстрого ходу она решила уточнить, сколько же все-таки до колючки. Рассчитывала услышать «еще столько же», а услышала то, что услышала.

Гмммммммммммзззззззззззззггггггггггггг.

— Володя, вы не помните, что такое гомозиготность? — спросила она.

— Это из ботаники, да? — ответил Вова.

Еще до медведя сбился носок в кроссовке. Поправлять — надо останавливаться и нагибаться. Останавливаться — надо орать, чтоб подождали. Нагибаться — вообще ужас. Она решила, лучше пусть так.

Дошли одновременно: обожравшаяся рыба-шар — до середины неба, люди — до колючей проволоки. К самой колючке подходить не стали, тем более, КСП. Хватит, и так видно, что государственная граница.

Евгения Власьевна села на землю и навела объектив на проволоку. Китайцев поставили спиной к нужному фону и показали им автомат. Ли Бан Во и Мин Чень Ю засунули руки в карманы портков и стали смотреть в небо. Пять кадров.

Евгения Власьевна сделала рукой, и пограничники поймали нарушителей. Семь кадров сидя, семь кадров лежа.

Потом она встала на колени и подползла с левого краю. Пять кадров. Переползла правее. Пять кадров. Уперлась руками в землю и постояла в коленно-локтевой позиции. Минуту. Не больше.

— Пошли назад? — сказал Вова.

Из обратной дороги она запомнила только обонятельную ассоциацию с Мейлером.

Минут через сорок после возвращения на заставу участники похода вышли играть в волейбол. Звали ее. Она отказалась. Вова мужественно оставался рядом до самого вертолета.

Ей повезло. Вертолет, севший в отряде всего на часок, летел во Владик с какими-то двумя подполковниками. Они всю дорогу спали, но от площадки до дома довезли на встретившем их джипе.

Она плавала в ванне, а вокруг плавали мелкие насекомые. На кафельном полу валялись грязные джинсы и зеленая майка. Было хорошо, как в Камрани.

Через полчаса, уже засыпая и сладко подтыкая подушку, Евгения Власьевна вдруг вспомнила, что что-то забыла.

Снять серьги.

Да. Но что-то еще. Что-то еще.

Чего-то не хватало.

— Гомозиготности, — поняла Евгения Власьевна и уснула.

Посвящается X.Т.

ПРОСЬБА РАССМАТРИВАТЬ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ ДАННОГО ТЕКСТА ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО С ФИЛОЛОГИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Автор

Получила от Аськи долгожданную мессагу. Она ленивая: считает, что проще позвонить, чем написать, но звонить дорого, поэтому связь у нас с нею большей частью ментальная. А тут написала. Говорит, в Швейцарии выпал снег: «Каккое хуевое у нас лето!».

 «Хуевым летом» она обязана мне. Нет, честно. Если б не я, она бы никогда не узнала, как называется время года со снегопадом.

Аську по правде звать Астрид. Она русофилка: сына вот назвала Юрием. Юрий Хугович. Похож на солнечного ангела, она мне фотки присылала аттачем.

Мы познакомились с ней... Хочется сказать, еще до революции. Но я действительно не помню, что еще было знаменательного в 93-м году, кроме эпопеи под названием «Богатая тетя из Швейцарии». В жизни не жрала столько сервелата, как в те три недели: я покупала горячий хлеб в пекарне поблизости, а она — дорогую сухую колбасу в дорогом магазине. Все это дело мы запивали крепленым молдавским винищем и пели на два голоса «Эври дэй ай спенд май тайм дринкин вайн филин файн».