Рэй Брэдбери - Давайте все убьём Констанцию
— Хотел бы я с ней увидеться.
— Она по-прежнему в форме. — Генри приложил к груди ладонь.
Он изучил невидимые зеркала, вынул из кармана черные очки, протер и надел.
— Теперь порядок. Раттиган… эти имена… что она, совсем рехнулась? Если по-честному, она бывала когда-нибудь нормальной?
— В открытом море. Слышал, она плавала с тюленями, тявкала по-тюленьи, свободная как ветер.
— Может, лучше бы она там и оставалась.
— Герман Мелвилл, — пробормотал я.
— Что-что?
— «Моби Дика» осилил за несколько лет. Мелвиллу нужно было оставаться в море, вместе с Джеком, его преданным другом. Земля? На берегу его душа рвалась на части. Старел тридцать лет на таможенном складе, полумертвый.
— Бедный сукин сын, — прошептал Генри.
— Бедный сукин сын, — тихо повторил я.
— А Раттиган? Думаешь, ей бы надо жить в море, а не в ее причудливом доме на берегу?
— Он большой, яркий, белый и красивый, но то гробница, полная призраков. Как те кинофильмы наверху, сорок футов высотой, пятьдесят лет шириной, как эти зеркала и женщина, которая, непонятно почему, их ненавидит.
— Бедный сукин сын, — пробормотал Генри.
— Бедная сука, — проговорил я.
ГЛАВА 32
Посмотрим еще, — сказал Генри. — Включи свет, чтобы мне не нужна была трость.
— Ты разве чувствуешь, когда свет включен?
— Глупое дитя. Прочитай мне имена!
Я взял его за руку и пошел с ним вдоль стены с зеркалами, читая имена.
— Даты под именами, — скомандовал Генри. — Они теперь более свежие?
1935. 1937. 1939. 1950. 1955. В сопровождении имен, имен и имен — и все разные.
— Слишком много, — сказал Генри. — Это все?
— Еще одно зеркало и дата. Тридцать первое октября. Прошлого года.
— Как получается, что все твои приключения приходятся на Хэллоуин?
— Судьба и провидение благосклонны к таким занудам, как я.
— Дату ты назвал, но… — Генри тронул холодное стекло. — Имени нет?
— Нет.
— Собирается вернуться и добавить имя?
Явиться потихоньку, услышит разве что собака, и без света. Она…
— Помолчи, Генри. — Я смотрел в конец зеркального ряда, во тьму подвала, где бегали тени-призраки.
— Сынок. — Генри взял меня за руку. — Пойдем.
— Еще одно. — Я сделал десяток шагов и остановился.
— Не рассказывай. — Генри втянул в себя воздух. — Под тобой кончился пол.
Я посмотрел вниз, в круглое отверстие. Тьме внизу не было конца.
— Судя по звуку, пусто. — Генри вдохнул. — Ливневый сток с чистой водой!
— Под задней частью кинотеатра, да.
— Черт!
Внезапно внизу хлынул поток, чистый прилив с запахом зеленых холмов и прохладного воздуха.
— Пару часов назад шел дождь. Избыточные воды доходят сюда за час. Большую часть года сток стоит сухой. А теперь там около фута глубины, бежит в океан.
Я наклонился и потрогал края отверстия. Ступени.
— Тебе не вздумалось, надеюсь, спускаться? — встревожился Генри.
— Темно и холодно, и к океану путь далек, а если не будешь осторожен, можно утонуть.
Генри фыркнул.
— Вообразил, она пришла этим ходом, что бы проверить надписи?
— Или спустилась из кинотеатра.
— Эй! Воды прибыло!
Из отверстия дохнуло ветром, очень холодным.
— Господи Иисусе! — вскричал я.
— Что?
Я всматривался.
— Я что-то видел!
— Не знаю, как ты, но я — точно!
Луч фонарика забегал отчаянными дугами по зеркальной комнате: Генри схватил меня за локоть и потянул от дыры.
— Мы идем куда надо?
— Господи, — отозвался я. — Надеюсь!
ГЛАВА 33
Такси высадило нас на обочине за белой арабской крепостью Раттиган.
— Боже мой, — вздохнул Генри и добавил: — Этот счетчик нащелкал лишнего. С нынешнего дня водить буду я.
Крамли ждал не под дверью у берега, а дальше, у бассейна, с полудюжиной стаканов мартини, два из которых были уже пусты. Окинув стаканы любовным взглядом, он объяснил:
— Теперь я подготовлен к вашим дурацким номерам. Подкреплен. Привет, Генри. Генри, тебе не досадно — притащился из Нью-Орлеана расхлебывать эту кашу?
— Один из этих напитков попахивает водкой, так? Давай сюда, и мне досадно не будет.
Я протянул стакан Генри и поспешно взял один себе, так как Крамли хмурился, недовольный моим молчанием.
— Ладно, выкладывай, — потребовал он.
Я рассказал ему про Граумана и гардеробные с зеркалами в подвальном этаже.
— Плюс я составлял список.
— Держи. Ты меня протрезвил. Прикончу-ка еще один. — Крамли поднял стакан в шутливом приветствии. — Хорошо, зачитывай свой список.
— Мальчик из бакалейной лавки на горе Лоу. Соседи Царицы Калифии на Банкер-Хилл. Секретарша отца Раттигана. Киномеханик с верхушки Китайского театра Граумана.
— Что еще за джентльмен? — вмешался Генри.
Я описал Раслера среди штабелей старой пленки, стены в фотографиях грустных женщин с потерянными фамилиями.
Генри задумался.
— Слушай. Ты не составил список этих дам на фотографиях?
Я стал читать из блокнота:
— Мейбл. Хелен. Мэрили. Аннабел. Хейзел. Бетти Лу. Клара. Поллианна…
Крамли выпрямился.
— Есть у тебя список имен на зеркалах в подвале?
Я помотал головой.
— Там было темно.
— Чего уж проще. — Генри стукнул себя по лбу. — Хейзел. Аннабел. Грейс. Поллианна. Хелен. Мэрили. Бетти Лу. Обнаруживаешь сходство?
По мере того как Генри произносил имена, я ставил галочки в моем карандашном списке. Совпадение полное.
Тут сверкнула молния. Освещение погасло. Слышно было, как ревет прибой, обдавая соленым потоком пляж Раттиган, пока бледный лунный свет серебрил берег. Загремел гром. Это дало мне время подумать.
— У Раттиган есть полный комплект ежегодников Академии, с фильмами, годами жизни, ролями. Все эти дамы ей соперницы. Есть связь со снимками наверху и зеркалами внизу, да?
Послышался отзвук грома, огни снова вспыхнули.
Мы вошли внутрь и извлекли книги Академии.
— Поищите имена с зеркал, — посоветовал Генри.
— Знаю, знаю, — проворчал Крамли. Через полчаса у нас в руках были ежегодники Академии за тридцать лет, заложенные скрепками.
— Этель, Карлотта, Сюзанна, Клара, Хелен, — читал я.
— Невозможно, чтобы Констанция ненавидела их всех.
— Не исключено, — качнул головой Генри. — Что еще у нее на книжных полках?
Еще через час отыскались альбомы для вырезок, посвященные некоторым актерам; в них было полно снимков, довольно давних. На одной была сверху надпись с именем Дж. Уоллингтон Брэдфорд. Я прочитал: «Также известный как Таллулла Вторая, также Свенсон, Глория ин Эксцельсиус, также Кривляка».
У меня в затылке тихонько зазвенел колокольчик.
Я открыл другой альбом и прочитал: «Альберто Шустро. Актерские трюки. Исполняет все роли в „Больших надеждах“. Разыгрывает „Рождественскую песнь“;[84] Скрудж, Марли, Три Рождественских Духа, Физзиуиг в «Рождественской песни». «Святая Иоанна», несгораемый. Альберто Шустро. Мгновенные превращения. Родился: 1895. Свободный актер». Тихий колокольчик звякнул опять.
— Погодите. — Я поймал себя на том, что шепчу. — Снимки, зеркала, а теперь этот парень, Брэдфорд, в нем сидят все женщины. И еще другой парень, Шустро, в нем все мужчины, каждый мужчина. — Колокольчик заглох. — Констанция их знала?
Двигаясь как сомнамбула, я взял Книгу мертвых, принадлежавшую Констанции.
Ага.
Брэдфорд на одной странице, ближе к началу книжки.
Шустро — ближе к концу.
— Фамилии, однако, не обведены красным. И что? Живы они или мертвы?
— Почему бы не проверить, — предложил Генри.
Ударила молния. Электричество снова вырубилось.
В темноте Генри произнес:
— Не говори, дай мне угадать.
ГЛАВА 34
Крамли высадил нас у старого многоквартирного дома и укатил.
— Ну, — спросил Генри, — что мы тут делаем?
Внутри я поднял голову, разглядывая трехэтажную лестничную клетку.
— Разыскиваем Марлен Дитрих, живую и благополучную.
Еще не успев постучать, я через дверь почуял духи. Чихнул и постучался.
— Господи боже, — послышалось за дверью. — Мне и набросить на себя нечего.
Дверь распахнулась, на пороге появилось пышное кимоно в бабочках, в него судорожно куталась какая-то викторианская древность. Оставив в покое кимоно, странное создание обмерило взглядом мои ботинки, колени, плечи и наконец добралось до глаз.
— Дж. Уоллингтон Брэдфорд? — Я откашлялся. — Мистер Брэдфорд?
— Кто спрашивает? — поинтересовалось существо в дверях. — Господи Иисусе. Входите. Входите. А это с вами кто?
— Я — Всевидящий Глаз этого парня. — Генри втянул носом воздух. — Это кресло? Думаю, я сяду. Здесь сильный запах. Не примите за обиду.
