Ахто Леви - Записки Серого Волка
Ильп – человек, решивший прославиться безграничной, бессмысленной жестокостью. Он убивает людей, порой совершенно безвинных, причем так: сперва вешает, затем расстреливает или наоборот и, наконец, четвертует. Скрывается он давно, им даже в деревнях детей пугают. Его всюду ищут, а это плохо не только для него.
Скоро отсюда уедем. В одном укромном уголке нашего острова, у старого рыбака, из тех, кого теперь именуют кулаками, есть припрятанная рыбацкая моторка. Эта посудина должна спасти нас. Весной мы уйдем из этой проклятой страны.
«12 апостолов» – так называет Орас группу лесных братьев, для которых он и есть Христос; это остатки эстонского легиона и омакайтесе4, не успевшие унести ноги до прихода красных. Есть среди них несколько младших офицеров, остальные лишь кандидаты. Кочует эта группа с места на место, добывая все необходимое грабежом.
Я не всегда с «апостолами» и живу очень подвижно. Я – связь, я – разведчик, я – Волчонок. Командует нами Орас. Он по-прежнему живет в городе, где удачно замаскировался и имеет кое-какие связи; там, конечно, менее опасно, чем в лесу; здесь того и гляди наскочат истребители или пограничники. Свои инструкции он передает через меня.
* * *«Апостолы» ушли «навещать» какого-то красного. Я упросил Рудиса – он в лесу заменяет Ораса – оставить меня дома. Рудис обозвал меня кисейной барышней, но не настаивал. Кальм тоже остался. Он просто сказал, что не пойдет, и все. Он и на свадьбу комитетчика не ходил, вообще он никуда не ходит, говорит, что ему ничего не нужно. Теперь он лежит в другом конце чердака в сене и читает какую-то книгу. Он любит читать, и я даже обокрал одну сельскую библиотеку, чтобы доставить ему, ну и, конечно, себе удовольствие.
Погода препаршивая, дождик поливает. Достанется сегодня «апостолам». И охота им этим заниматься, ведь у нас сейчас всего вдоволь, ни в чем не нуждаемся. Они говорят, что «он», мол, заслужил это. И вот сегодня ночью человек, который сейчас еще жив и ничего не подозревает, умрет. Его повесят, как повесили комитетчика, а его жену, если она есть, или дочь изнасилуют. Это так жутко, когда так убивают человека. Он ничего не сможет сделать, чтобы спастись, он совсем беспомощен против стольких вооруженных людей. Я понимаю – надо мстить, но зачем издеваться над невинными? Как страшно кричали женщины, когда вешали комитетчика, когда их насиловали.
Прежде чем повесить комитетчика, Ян Коротыш изнасиловал его жену. Комитетчик был связан, в рот ему сунули кожаную рукавичку, и он мог только мычать, но все видел. Остальных, кого застали в его доме, видимо его гостей, загнали в амбар и заперли, кроме женщин, разумеется… А потом его повесили. Это было такое зрелище… Отвратительное, страшное. Не хочу больше такое видеть. Я буду мстить, конечно, рыскать по лесу без устали, что угодно могу делать, но на это я с ними больше не иду. Это ужасно!
* * *«Апостолы» переменили место жительства и послали меня сообщить об этом Орасу. К моему несчастью, новый лагерь еще удалился от города, и мои ноги это почувствовали прежде всего. Пройти нужно было километров сорок пять, погода была хмурая, небо заволокло тучами, предвиделся снегопад. В прошедшую ночь, с вечера до утра, я был на лыжах, ходил к нашему рыбаку по поводу лодки, вернее, мотора – ему не хватает некоторых частей. Вернувшись, я только заснул, как меня разбудили и послали в дорогу.
К полудню, пройдя половину пути, я дошел до зимней дороги, по которой крестьяне из лесу вывозят сено и дрова, по ней мой путь сократился бы на одну треть. Я не совсем хорошо знаю ее, но зимний день короток, и мне хотелось поскорее добраться к печке. Я свернул в лес. После получаса ходьбы вдруг поднялся ветер. И скоро в лесу закружила, завертела вьюга. Быстро стемнело, и я заметил, что иду не по дороге. Ее не было ни впереди, ни сзади. Я продолжал двигаться наугад. Сколько я так прошел, не знаю. Темнота делалась густой, я сломал лыжи, бросил их и шел спотыкаясь, проваливаясь в рыхлом снегу. Вдруг в темноте на что-то наткнулся. Пощупал руками, понял, что это деревянный забор. «Есть забор, должен быть и дом», – подумал я, перелез через забор и нашел дом.
О боже, к печке! Я постучал в дверь, умоляя пустить к теплу, но дом молчал. Я, как лис, ходил вокруг дома, мурлыкал на всякие лады, щелкал соловьем, но дом молчал. Теперь, когда всюду полно ильпов, вряд ли кто ночью впустит. Тогда, рискуя головой, открыл одно окно и сунулся внутрь. Внутри было тихо и очень тепло. Я залез наполовину и чуть не уснул прямо на подоконнике. В доме не было ни души. Часы на стене показывали двенадцать. Я подумал, если в такое время никого нет, значит, до утра нечего бояться. В кухне над плитой висели симпатичные окорока, в котле обнаружил картошку. Я поужинал, разделся и лег в одну из кроватей в спальне, чтобы культурно выспаться.
Разбудил меня сон. Я видел во сне, что меня схватили какие-то люди и собираются резать. Проснувшись, услышал голоса людей, доносившиеся из кухни, где на столе – остатки моего пиршества. Одеваться было некогда, но что же предпринять? Что сказать хозяевам? Кто-то пошел в спальню. Натянув на голову одеяло, я притворно захрапел. Вошедший зажег спичку и подошел, по-видимому, к столику, стоящему у окна, через которое я проник в дом. По шагам я понял, что это мужчина. Он зажег еще одну спичку, зазвенело стекло. Я сообразил, что он зажигает лампу-керосинку. Ее я, влезая в дом, тоже заметил на столе. Тут еще кто-то вошел в спальню.
– Ужасная погода, – проговорил удивительно знакомый женский голос и, запнувшись, перешел на шепот: – Рейн, кто это… у нас спит?
Слово «спит» она сказала уже совсем тихо. Последовала пауза. Я слышал лишь их дыхание. Видимо, мужчина, пойдя в спальню, не сразу меня заметил. «Где я слышал этот голос?» – пытался я сообразить, сжимая рукоятку своего финского ножа.
– Не знаю, – прозвучал неуверенный ответ мужчины и вопрос: – Как он вошел в дом? – Он тоже говорил очень тихо.
– Что же теперь делать? – спросила женщина шепотом.
Опять последовала пауза. Затем мужчина еле слышно что-то сказал, и я слышал, как он тихо-тихо ушел в кухню. Я мигом откинул одеяло и поднял нож. Женщина закричала и попятилась в угол. .Из кухни с двустволкой в руках ворвался широкоплечий мужчина.
– Брось это! – закричал он, направив на меня двустволку.
В это время вскрикнула женщина:
– Ахто! Да это же Ахто, о господи!
Я узнал в женщине Лиль Кеза. Мужчина молча разглядывал меня.
– Как ты сюда попал? – спросила Лиль.
Я рассказал, одеваясь, как заблудился, как нашел этот дом и как вошел. Мужчина все молчал.
– Где ты был эти годы? – снова заговорила Лиль. – Где твоя мать, знаешь ли ты что-нибудь об отце?
Я сказал, что отца нет, что его убили коммунисты, а мама…
– Отца твоего убили не коммунисты, – сказала Лиль, – он умер в больнице и похоронен на кладбище Тырватласкма.
Я смотрел на Лиль, она была совершенно серьезна, да и чего бы ради ей шутить? Но я не мог в это поверить. Ведь Орас точно знает, что отца расстреляли. Он рассказывал, будто отца задержали раненного, увезли в Таллин, в тюрьму, а затем расстреляли.
– Кто тебе сказал? – спросил мужчина, глядя на меня испытующе. – Кто тебе говорил про коммунистов?
Я рассказал про Ораса. Мужчина закурил, а когда я кончил, бросил недокуренную папиросу и заговорил: оказывается, он дезертировал из легиона, пробрался на остров и прятался в лесах. В этот период и познакомился с Лиль, которая жила в деревне Похла, в том самом доме, где мы сейчас разговариваем. Он поселился у Лиль и жил здесь до конца войны. Когда кончилась война, явился в милицию и рассказал о себе. Ничего плохого он никому не сделал: был мобилизован, был на фронте, ушел с фронта, прятался от немцев. Ну и простили его. С тех пор они с Лиль живут в этом доме. А Лести теперь у бабушки.
Осенью 1944 года в их доме появился отец. Он скрывался в лесах. Было объяснение по поводу Лиль (об этом мужчина не стал распространяться). После этого отец ушел от них. Он вернулся к ним еще лишь один раз, последний раз, глубокой осенью, тяжело раненный и попросил отвезти его в больницу.
Мужчина сам на телеге отвез отца в город. По дороге отец рассказал ему, что находился в лесу с компанией Роосла, что это бандиты, грабящие население, предающие Эстонию. Оказывается, группа эта из-за каких-то разногласий распалась на две враждующие части, которые в один прекрасный день перестреляли друг друга. В отца стрелял Роосла. Лиль и этот мужчина запомнили имя Роосла по рассказам отца.
– А мать твою, брата и сестру отец увез на полуостров Сырве, откуда они двинулись в Швецию. Он хотел и Лиль увезти, вернулся за ней, не нашел (она жила в деревне), а когда нашел, было поздно, да и Лиль… уже не поехала бы. Вот он и остался в лесах, – закончил мужчина свой рассказ.
Я вспомнил слова Ораса: «За отца мстить надо!..»
Утром, перед рассветом, я пришел в город. Город еще спал. На улице Кывер была тишина. Орас, как всегда, был один. Он не удивился моему неожиданному приходу, стал расспрашивать о делах. Не ответив, я спросил, откуда ему известно, что отца убили чекисты. Этому неожиданному вопросу он уже удивился и сказал, что тут и знать-то нечего, отца, мол, забрали, а у чекиста один конец и что в общем сейчас не время об этом говорить. Я не стал слушать дальше и ударил его ножом. Он упал, но лежа ударил меня ногой в живот, теперь я упал, получил чем-то тяжелым удар по голове и потерял сознание.
