Олег Рой - Амальгама счастья
Игорь, насвистывая, вышел в ванную, и девушка слышала, как он открыл там воду, заплескавшись, точно утка, и зафыркав. Она хорошо знала эту его привычку плескать себе в лицо ледяной водой, если нужно было быстро привести себя в чувство, охладить разгоряченные эмоции и принять важное решение. Размышляя о том, что через минуту Игорь покинет ее дом – о, разумеется, не навсегда, с презрением подумала Даша, ведь он с присущей ему бережливостью в делах позаботился о том, чтобы их постыдная ссора не стала окончательным разрывом, – она притушила везде свет и подошла к зеркалу. Тревогой и холодом повеяло на нее от темного стекла, словно какое-то неведомое предостережение прозвучало в тишине квартиры, как Божий глас, как незримый колокол…
Все дальнейшее произошло во мгновение ока.
Сзади на Дашу обрушился вес натренированного мужского тела, одним грубым ударом она была сбита с ног, несколькими рывками разорвана одежда. Она боролась отчаянно, но на его стороне были и сила, и неожиданность нападения, и расчет на ее потрясение – потрясение женщины, которая до сих пор знала только нежность и любовь, только бережную ласку, только доверие к мужчине.
Его резкие движения, точно раздиравшие ее на куски, тяжесть и жесткость его тела, неудобно заломленная вниз рука, локоть, зажавший ей рот, зацепившиеся за пуговицу на его рукаве, натянутые до предела волосы – все причиняло Даше неимоверную, безумную боль. Но во сто крат хуже этой физической боли была невозможность понять что-либо, отчаянные попытки плывущего сознания справиться с происходящим и его слова, которые, как гвозди, кто-то забивал ей в голову: «Ты моя… Я хочу на тебе жениться… Все будет хорошо…»
Жениться… Даша помнила, она очень хотела этого. Крым, синева моря и неба… Зеленая трава на лугу… Нет, трава была где-то в другом месте. Вадик всегда хотел на ней жениться. Но она выйдет за Игоря – это же его голос звучит где-то рядом? Почему же так больно?..
Тени заметались на потолке, тени от пламени – откуда здесь пламя? Комната качалась и плыла, стены сдвигались и рушились, но Даше было все равно. Ничего не случится, все будет хорошо – кто-то только что произнес рядом эти слова, и она не стала спорить, даже обрадовалась обещанию. Может быть, эта качка, это падение наконец закончатся, и она сможет уснуть.
Вот ее несут куда-то. Как хочется спать! Почему она была на полу, она упала? Игорь рядом, но почему-то с ним страшно. Он так странно на нее смотрит. Он хочет на ней жениться? Но ведь раньше он никогда не говорил этого. Даша рада, правда рада, только нужно сказать Вере Николаевне. Игорь понравится ей, Даша знает. «Я выхожу замуж, бабушка!» – «Ты все-таки решила выйти за своего Вадика?» – «Да нет же, я люблю совсем другого человека. Вот он, рядом…» Почему у бабушки на лице такая брезгливость? «Но, дорогая, ты, наверное, шутишь? Разве ты можешь, после всего, что он сделал…»
А что он сделал? Игорь, что ты сделал со мной?..
Кажется, последнюю фразу она прокричала – громко, вслух. Дашин голос прорезал тишину квартиры, глаза широко распахнулись – навстречу сознанию, слезам, памяти, всему, что возвратило ее в этот мир и навсегда отрезало от Игоря. Он был рядом с ней на диване, он целовал и уговаривал ее: «Ты моя… Я хочу на тебе жениться… Все будет хорошо…», а ее трясло как в лихорадке, и, кажется, она правда была больна. Даша не могла говорить, не могла думать, от нее сохранились только боль и слезы, и не было никого во всем мире, кто мог бы сейчас утешить и пожалеть ее.
Человек, находившийся рядом, был, разумеется, не в счет. У него больше не было ни имени, которым она могла бы его окликнуть, ни лица, которое она могла бы любить, ни рук, чтобы защитить ее в минуту опасности. И, посмотрев на пустоту, которая была рядом с ней, и вокруг нее, и внутри, и везде в целом мире, Даша Смольникова сумела наконец заплакать.
* * *Рассвет уже пробивался сквозь шторы; воздух в комнате из плотного и густого стал нежным, светлым, рассыпчатым; медленно тикали часы, отмеряя короткое утро понедельника, а Игорь все говорил и говорил, старательно делая вид, что не замечает ни Дашиного молчания, ни ее посеревшего лица, ни остановившегося взгляда.
– Мы действительно можем пожениться. Почему нет?.. Мы так давно знаем друг друга. Кстати, у меня отличные перспективы, появилась даже возможность открыть собственное агентство с широким спектром услуг… Но, разумеется, если удастся найти начальный капитал в необходимых размерах. Кое-что у меня есть, а в остальном, я думаю, ты поможешь? Нет-нет, не бойся, тебе самой ничего не нужно будет делать, всем займемся мы с Павликом. А потом мы сможем поехать отдохнуть… хочешь в Париж? Я знаю, ты всегда хотела побывать в Париже. Надо же, как глупо, мы бывали с тобой в тысяче мест, а до Парижа почему-то так и не доехали!
Он поворачивался к девушке, обнимал ее, но в руках Игоря вместо Даши была неподвижная, безвольная кукла. Он устраивал эту куклу поудобнее на подушке, натягивал на голое плечо диванный плед и говорил, говорил, говорил…
– Почему ты молчишь? Ты не выспалась сегодня, бедняжка. Ну хочешь, я позвоню тебе на работу и скажу, что ты заболела? Похоже, что так оно и есть. Надо бы померить температуру… У тебя есть градусник?
Он ходил по комнате, заглядывал в ящики шкафов и, не найдя того, что искал (а что он искал? неужели действительно градусник?), снова подходил к Даше, затем принимался одеваться, преувеличенно озабоченно поглядывая на будильник и бормоча:
– Знаешь, оказывается, уже почти восемь. Мне надо идти. Так мне предупредить твое банковское начальство?.. Почему ты молчишь? Тебе плохо? – В голосе его уже проглядывали истерические нотки, но он еще держался, не допуская и мысли о том, что уже твердо и безоговорочно знала Даша. – Тебе сварить кофе? Я сам не буду. А может, сделать тебе яичницу или поджарить тосты? Ты любишь поджаренный хлеб, я знаю. Я могу принести тебе завтрак в комнату и посидеть с тобой, пока ты будешь есть…
Слова Игоря лились непрекращающимся потоком, он с ужасом чувствовал, что никак не может остановиться, и старательно уговаривал Дашу поесть, хотя у него самого мысль о еде вызывала сейчас только приступы тошноты. Какой там завтрак, он не знал теперь, как побыстрей унести ноги из этого кошмарного дома, от этой чужой женщины с запавшими глазами и накрепко сжатым ртом, которая следила за каждым его движением внимательным взглядом, наполненным одновременно и ненавистью, и пустотой. Игорь и сам хорошенько не понимал, чего ради он затеял всю эту ночную историю – может быть, все дело было в том, что, затевая ее, он никакой особенной «истории» и не предполагал. Ему казалось, что, утверждая свою власть над Дашей самым древним мужским способом, он попросту приводит в чувство эту вдруг взбунтовавшуюся девчонку, напоминает женщине, давным-давно принадлежащей ему, кто ее настоящий хозяин. Привыкнув к вечной Дашиной мягкости и уступчивости, он не мог и не хотел смириться с тем, что в единственной ситуации, когда ее решение было ему действительно небезразлично, она пытается проявить самостоятельность и поступить по-своему, против его, Игоревой, воли. И пусть бы речь шла о чем угодно другом, но – наследство! Деньги! Зарубежный фонд! Неограниченные, фантастические возможности – да с этим письмом, с этим фондом можно горы свернуть в России! И что там в России – в Швейцарии… Настоящая, редкостная удача! И не побороться за нее, отпустить на волю эту синюю птицу, на минутку присевшую на осенний подоконник, забрызганный серым дождем?! Не попытаться ухватить ее за хвост? Упустить единственный шанс вырваться с ее помощью на просторы настоящей, вольной и безбедной жизни?..
Игорь вовсе, и совершенно искренне, не считал себя ни корыстным, ни жадным, ни склочным человеком – деньги, по его разумению, нужны были для того, чтобы ощущать творческую свободу, не стесненную никакими материальными затруднениями, заниматься исключительно любимым делом (между прочим, это, насколько он знал, было важно и для самой Даши тоже), путешествовать по миру, открывая для себя попутно все его земные радости… И неужто допустить, чтобы эта дурочка отказалась по доброй воле не только от своей, но и от его, Игоревой, удачи? Неужели не попытаться наложить лапу на то, что воплощало в себе власть, деньги и даже славу?!
Впрочем, глядя теперь на неподвижную фигурку среди диванных подушек, он смутно чувствовал, что сделал что-то не то и не так, нарушил некий запрет, что его поступок пошатнул незримое, но важное равновесие жизни и навсегда изменил внутренний мир. И, вздохнув, Игорь с унынием решил, что, пожалуй, своими стараниями он не приблизился к собственной заветной цели, а, напротив, удалился от нее на немыслимое расстояние…
Не в силах сейчас разобраться в происшедшем, он тряхнул головой, отгоняя свой испуг, неуверенность в собственной правоте и желание… как странно… попросить у нее прощения. «Только не извиняться! – решил он. – Признай однажды свою вину, и потом будешь объясняться каждый раз, по всякому незначительному поводу!» Никакой внутренний голос не подсказал ему, что Даша больше не станет спрашивать у него никаких объяснений и что пора извинений для него прошла.
