Софи Кинселла - Девушка и призрак
— Я не знаю. Надо спросить сестер.
Она забирает книгу, и лицо ее расплывается в улыбке, когда она видит фамилию.
— Лингтон! Имеете какое-нибудь отношение к кофе «Лингтонс»?
Господи, больше я этого не вынесу.
— Нет, — криво улыбаюсь я, — просто совпадение.
— Что ж, мне было очень приятно познакомиться с внучатой племянницей Сэди. — Джинни открывает дверь и дружески меня приобнимает. — Знаете, Лара, а вы немного на нее похожи. Такая же душевная и милая.
Чем лучше она ко мне относится, тем хуже мне становится. Я вовсе не душевная. Я никогда не навещала свою двоюродную бабушку. Я не участвую в благотворительных велопробегах. Я покупаю «Big Issue»,[7] только если руки не заняты капучино и кошелек легко достать.
— Джинни, — окликает рыжеволосая медсестра, — можно тебя на пару слов?
Она отводит Джинни в сторонку и что-то тихонько шепчет. До меня доносятся только обрывки фраз. «Полиция… побеседовать…»
— Полиция! — Глаза Джинни испуганно округляются.
Она забирает у медсестры клочок бумаги, затем с улыбкой поворачивается ко мне. Я каменею от ужаса.
Полиция. Я совсем забыла.
Ведь сама сказала, что Сэди убил кто-то из персонала дома престарелых. Эти симпатичные медсестры, святые люди. Кто меня за язык тянул? О чем я думала?
Это все Сэди виновата. Или нет. Это моя ошибка.
— Лара, — Джинни смотрит на меня с тревогой, — все хорошо?
Она даже не подозревает, что скоро ее обвинят в убийстве. И все по моей вине. Персонал уволят, дом престарелых закроют, а стариков вышвырнут на улицу.
— Все нормально, — наконец выдавливаю я дрожащим голосом. — Нормально. Но мне пора. Спасибо огромное, до свидания…
Выскочив за калитку и почувствовав себя в относительной безопасности, я выхватываю мобильник и поспешно набираю номер инспектора Джеймса. Как я могла обвинить кого-то в убийстве? Никогда-никогда-никогда больше не буду этого делать. Во всем сознаюсь и порву свое заявление…
— Слушаю, — прерывает мои размышления резкий женский голос.
— О, здравствуйте… Это Лара Лингтон. Могу я переговорить с инспектором Джеймсом или констеблем Дэвис?
— Боюсь, оба уехали по вызову. Оставите сообщение? Если это срочно…
— Да, это очень, очень срочно. Это насчет дела об убийстве. Передайте, пожалуйста, инспектору Джеймсу, что я… я… осознала.
— Осознала, — повторяет она, записывая.
— Да. Насчет моих показаний. Нечто значительное.
— Тогда, наверное, вам лучше поговорить с инспектором лично…
— Нет! Это не может ждать! Вы должны передать ему, что мою двоюродную бабушку убили не медсестры. Они здесь ни при чем. Они прекрасные, вышла чудовищная ошибка и… ну… дело в том…
Я уговариваю себя признаться, что все придумала, когда ужасная мысль посещает меня. Я просто не могу ни в чем сознаться. Не могу сказать, что все сочинила. Они тут же возобновят похороны. Пронзительный вопль Сэди на похоронах так и звучит в моих ушах, и меня бросает в дрожь. Не хотелось бы услышать его еще раз. Только не это.
— Да? — терпеливо переспрашивает голос в трубке.
— Я… дело в том…
Мозг мечется в поисках компромиссного решения — честного и позволяющего выиграть немного времени на поиски ожерелья. Но выхода я найти не в силах. Его просто не существует. А женщине сейчас надоест ждать, и она положит трубку… Надо сказать хоть что-то…
Кинуть наживку. Чтобы отвлечь их на время. Нужное на поиски ожерелья.
— Это был некто другой. Мужчина. Его голос я подслушала в пабе. А раньше я все перепутала. У него была козлиная бородка, — зачем-то добавляю я, — и шрам на щеке. Теперь я точно все вспомнила.
Им никогда не найти мужчину с козлиной бородкой и шрамом. Теперь все хорошо.
— Мужчина с козьей бородкой… — Женщина записывает мои слова.
— И шрам.
— Извините, а что этот мужчина сделал?
— Убил мою двоюродную бабушку! Ей было сто пять лет! Я дала показания, но они были неточные. Их следует отправить в корзину для мусора.
Повисает пауза, потом женщина говорит:
— Милая, мы просто так не уничтожаем показания. Возможно, инспектор Джеймс захочет переговорить с вами лично.
О нет. Я совсем, совсем не хочу разговаривать с инспектором Джеймсом.
— Прекрасно! — изображаю я воодушевление. — Без проблем. Главное, сообщите ему, что медсестры здесь абсолютно ни при чем. Вы же ему передадите? «Медсестры этого не делали».
— Медсестры этого не делали, — повторяет она с сомнением.
— Вот именно. Запишите большими буквами. И положите записку ему на стол.
Долгая-долгая пауза. Наконец женщина говорит:
— Еще раз ваше имя, пожалуйста.
— Лара Лингтон. Он знает, кто это.
— Не сомневаюсь. Как я уже сказала, мисс Лингтон, я уверена, что инспектор обязательно с вами свяжется.
Я отсоединяюсь и бреду к станции. Кажется, удалось исправить допущенную ошибку. Но далось мне это дорого.
Два часа спустя я чувствую себя еще хуже. Просто отвратительно.
Мое мнение о жителях страны изменилось самым радикальным образом. Чего, казалось бы, проще — звонишь человеку и спрашиваешь: вы не покупали ожерелье? Но это так только кажется.
Я вполне созрела, чтобы написать трактат о человеческой низости под названием «Ни за что не помогу ближнему!». Для начала каждый хочет узнать, откуда у вас его телефонный номер. Потом, услышав слово «лотерея», спрашивает о выигрыше и, не дослушав ответ, кричит домочадцам: «Эй, мы выиграли в лотерею!» А когда вы сообщаете, что выигрыша не будет, обижается.
Ваши расспросы о совершенных на благотворительной лотерее покупках кажутся всем очень подозрительными. Они решают, что вы пытаетесь что-то им впарить или выведать номер их кредитной карты при помощи телепатии. Когда я звонила по третьему номеру, то услышала, как какой-то мужчина говорит моей собеседнице: «Меня предупреждали о таком. Тебе звонят и долго-долго разговаривают. Это интернет-разводка. Положи трубку, Тина».
«Как это может быть интернет-разводкой? — чуть не заорала я. — Мы же не в Интернете!»
Желание помочь выразила только одна женщина, Эйлин Робертс, но лучше бы она этого не делала. Целых десять минут она подробно описывала свои покупки, причитала «какая жалость» и интересовалась, не хочу ли я изготовить новое ожерелье из продающихся в Бромли бусин.
А-а-а!
Я потираю саднящее ухо и считаю обработанные номера. Двадцать три. Осталось еще сорок четыре. Это была идиотская идея. Мне никогда не найти дурацкое ожерелье. Потягиваюсь, складываю листок и прячу его в сумку. С остальными поговорю завтра. Может быть.
Иду на кухню, наливаю бокал вина, сую в духовку лазанью и тут слышу знакомый голос:
— Ты нашла ожерелье?
От неожиданности я стукаюсь головой о дверцу духовки. Сэди, собственной персоной, сидит на подоконнике открытого окна.
— Предупреждай меня заранее о своем появлении! — ору я. — И вообще, где тебя носило? С какой стати ты меня бросила?
— В том месте пахнет смертью. Там полным-полно стариков. Мне надо было скрыться.
Сэди старается держаться непринужденно, но возвращение в дом престарелых явно вывело ее из равновесия.
— Тебе ли бояться стариков? — пробую пошутить я. — Ты же была самой старой среди них. Посмотри на себя! — Я достаю из кармана пиджака ее фотографию.
Сэди едва заметно хмурится и бросает на фотографию короткий презрительный взгляд.
— Это не я.
— Ты! Мне дала снимок медсестра из дома престарелых. И сказала, что эту фотографию сделали в твой сто пятый день рождения. Ты должна гордиться: ведь тебе прислала телеграмму сама королева.
— И все-таки это не я. Если хочешь знать, какая я, то вот такая, — она раскидывает руки, — двадцатилетняя девушка. И такой оставалась всю жизнь. А внешнее — лишь оболочка.
— Все равно, можно было предупредить, прежде чем исчезать.
— Так ты забрала ожерелье? — Лицо Сэди озаряется надеждой, и я морщусь.
— Прости. Они отдали мне коробку с твоими вещами, но ожерелья со стрекозой там не оказалось. Никто не знает, куда оно делось. Мне очень жаль, Сэди.
Я готова к истерике, к пронзительному визгу… Но ничего подобного не происходит. Она только моргает, как будто кто-то резко включил свет.
— Но надо верить в лучшее, — добавляю я. — Вот обзваниваю участников благотворительной распродажи и спрашиваю, не купил ли кто его. Провисела на телефоне всю вторую половину дня. Между прочим, работа не из легких.
Я ожидаю от Сэди хоть какой-то благодарности. Сдержанной, но прочувствованной речи о том, какая я замечательная и как она ценит мои старания. Но она только нетерпеливо вздыхает и растворяется в стене.
— Пожалуйста, — шепчу я ей вслед.
Но стоит мне расположиться перед телевизором в гостиной, как она появляется снова. И выглядит при этом очень обрадованной.
