Ирина Волчок - Чужая невеста
— Почему Зимахин? — Ксюшка искренне удивилась. — Зима. Марк Зима. Так его зовут.
— И давно?
— Не знаю, всегда, наверное. На двери табличка: Зима Марк Георгиевич. И на визитках — Зима… Почему Зимахин?
— Потому, что я его всю жизнь Зимахиным знал, — Алексей вздохнул и поморщился — опять он Маркушин светлый образ раскрывает Ксюшке с какой-то не той стороны.
— Зимахин… — Ксюшка внезапно засмеялась, и он взглянул на нее с облегчением. — С ума сойти.
— Ты извини, я не хотел, — начал было Алексей.
— Заяц! — закричала Ксюшка в ту же секунду и схватила его за руку.
Он резко затормозил и замер, глядя на нее — радостную, азартную, с возбужденно сверкающими глазами…
— Это Степанида, она часто меня здесь встречает, — Алексей вдруг преисполнился благодарности к зайчихе, которая вышла встретить его и сегодня, когда с ним Ксюшка. — Мы с ней давно знакомы.
— Правда? — Ксюшка радостно глянула на него и опять уставилась на Степаниду, спокойно сидящую в заросшей травой колее прямо перед машиной. — А в руки она дается?
— Когда как. А вот сейчас посмотрим.
Алексей перегнулся к корзине на заднем сиденье, покопался там и нашел-таки две морковки. Молодец, мать, даже о Степаниде вспомнила. Он открыл дверцу и, не выходя из машины, поманил зайчиху морковкой. Та пошевелила ушами, подергала носом и неторопливо потрусила к нему. У подножки остановилась, поднялась столбиком и долго обнюхивала полуоткрытую дверцу, руку Алексея и морковку в его руке.
— Не голодная, — тихо сказал Алексей. — Зимой прямо из рук рвет.
Ксюшка прислонилась к его спине, заглядывая через плечо, и шепнула, щекоча дыханьем его ухо:
— А можно я?..
Алексей зажмурился, выронил морковку и оцепенел, даже вдохнуть боялся.
— Ну, что ж ты так! — с досадой громко сказала Ксюшка. — Смотри, прямо по носу ей попал. Теперь не подойдет больше, испугалась.
Она отодвинулась, с сожалением щелкнув языком, и жадно следила за зайчихой, неторопливо ковыляющей прочь. Алексей еще посидел неподвижно, для успокоения нервов молча ругая себя козлом и дубиной, потом включил зажигание и по возможности весело сказал:
— У меня в хозяйстве столько всякого зверья, что у тебя глаза разбегутся. И лошадь, и коровы, и овцы, и козы, и собаки, и кролики, и кошки, и куры, и гуси, и пчелы, и ласточки, и бабочки, и жуки, и рыбы, и лягушки… Не считая Игореши с его Веркой…
— Что с тобой? — осторожно спросила Ксюшка, заглядывая сбоку ему в лицо. — Что-нибудь не так?
Ты со мной, подумал Алексей с отчаяньем. Вот что со мной. Не считая того, что абсолютно все не так.
— Приехали! — Алексей вывел машину на небольшую полянку между сплошной стеной леса и сплошной стеной зарослей сливы, вишни, яблонь, малины, черной смородины — все вперемешку — и гордо кивнул на это плотное зеленое месиво:
— Это мой дом.
— Где? — удивилась Ксюшка. — Прямо в лесу? А как к нему проехать?
Конечно, можно было бы подъехать к дому с другой стороны, по более приличной дороге, через поле гречихи — и прямо к крыльцу. Но тогда Ксюшка не увидела бы много интересного, а Алексей хотел показать ей все. Все-все. Не только то, что сделал на пустом месте сам, своими руками, но и то, что досталось ему милостью Божьей, свалилось на него неслыханной удачей, к которой он и до сих пор еще не привык.
— Здесь до войны, говорят, немцы жили, — рассказывал Алексей, ведя Ксюшку по чуть заметной тропинке сквозь плотные заросли, едва напоминающие фруктовый сад. — Как война началась, их всех в Казахстан выселили. Дома остались, сады замечательные… Что в войну сгорело, что потом порушилось. До сих пор кое-где фундаменты видны. Я, когда строить начал, все вокруг облазил — камень собирал. Четырнадцать фундаментов нашел в этих зарослях. А на другом берегу — еще одиннадцать. Вот сколько тут людей жило. А наследников искал, искал, так и не нашел. От всех один потомок остался, правнук чей-то, что ли. Сейчас в Германии живет. Два года назад сюда приезжал посмотреть, где его род начинался. Потом я у него был. Мы вроде подружились, переписываемся… Он тоже фермер.
— Леший, а ты почему в фермеры пошел?
— Не знаю, — честно признался Алексей. — Так получилось. Постепенно. Я, когда пчелами занялся, место хорошее искал, побезлюднее. А то у меня два раза ульи воровали и один раз почти всю пасеку сожгли. А как на эти сады наткнулся — прямо глазам не поверил. Это место невозможно бросить. Просто невозможно… Представляешь, как люди отсюда уезжали? Страшно подумать, как души рвались. Я строиться еще и не начинал, а мне мой дом уже снился. Можешь поверить?
— Могу, — серьезно сказала Ксюшка. — Мне бы тоже, наверное, снился. По-моему, здесь есть абсолютно все.
— Да, — сказал Алексей гордо, — здесь абсолютно все есть. Ты и десятой части не видела. Это мы пока по старому саду шли. Сейчас к пруду выйдем, за плотинкой — уже расчищенный сад. Там — пасека. А с другой стороны дома — кедры. У меня шесть кедров есть. В них белки живут. И две старые ели, и десяток маленьких, я их в прошлом году посадил.
— У тебя белки есть? — тут же загорелась Ксюшка. — Покажи!
Алексей специально вел Ксюшку кружным путем, чтобы она, прежде, чем увидеть дом, увидела все, что его окружает, — эти огромные, невероятные, заросшие сады, и небольшой пруд, битком набитый карасями и ондатрами, и просторный луг с круглыми стожками сена, и заросли одичавших роз вдоль берега узкой, но довольно глубокой речки Ленты… Они шли почти час и вышли наконец к гречишному полю, вдоль которого тянулась вполне наезженная дорога. Дорога выныривала из зарослей, в которых они только что бродили, и, казалось, ныряла в точно такие же заросли на другой стороне поля.
— Ну вот, пришли, — сказал Алексей. — Добро пожаловать.
Ксюшка с недоумением оглянулась, но тут в три голоса залаяли собаки, выскочившие прямо из сплошной стены зелени. Собаки стремительно неслись к ним, ныряя в высокой траве.
— Это мои, — сказал Алексей и тихо посвистел. — Сейчас и остальные объявятся.
И тут же из кустов, из-за деревьев, из гречихи, чуть ли не из-под земли стали появляться разнокалиберные дворняги, помахивали хвостами, потявкивали издалека, но близко не подходили. А три огромные овчарки налетели на Алексея, с разбегу по очереди кидаясь к нему на грудь, подпрыгивая, повизгивая, неистово молотя хвостами, норовя лизнуть в лицо, и между делом трогали мокрыми холодными носами Ксюшкины руки и ноги. Она засмеялась, пытаясь схватить хоть одну из них, но собаки уворачивались, однако не огрызались и посматривали весело.
— Свой, — представил Ксюшку Алексей, пытаясь увернуться от собачьих языков. — Они тебя признали, Ксюш. Свой, свой. Дай лапу!
И каждая овчарка, как своей, подала Ксюшке лапу.
— Я вот такую собаку хочу, — радостно сказала Ксюшка, идя вслед за Алексеем в окружении собачьей свиты и на ходу трогая их лохматые спины. — Нет, не одну. Много. Столько же, — она оглянулась на мельтешащих в отдалении дворняг. — И тех я тоже хочу.
Они прошли по просеке в высоких кустах сирени и оказались на ровном просторном дворе, густо заросшем клевером. Клевер прорезали мощенные камнем дорожки, ведущие к небольшой асфальтированной площадке, а за ней был дом. Ксюшка остановилась, и Алексей остановился рядом, напряженно следя за выражением ее лица.
— И дом я такой хочу… — Ксюшка обернулась и серьезно глянула ему в глаза. — Леший, я хочу точно такой же дом.
— Забирай, — сказал он, утопая в ее глазах, как муха в меду. — Мой дом — твой дом. Забирай и дом, и все, что в доме, и меня в придачу.
Ксюшка засмеялась, зажмурилась и вдруг быстро потерлась лбом о его плечо.
— Знаешь, кто ты? — начала она, улыбаясь и глядя на него с откровенной радостной симпатией…
Глава 10
— Во, хозяин объявился!
Низкий, звучный, как колокол, женский голос без малейших усилий перекрыл и собачий лай, и крик петуха, и стук работающего где-то за домом движка, и вообще все звуки в радиусе ста метров, не меньше.
Ксюшка вздрогнула и оглянулась, с изумлением уставясь на обладательницу этого сверхъестественного голоса — маленькую кругленькую женщину неопределенного возраста, одетую в драные синие тренировочные штаны и короткий цветастый ситцевый халат. Женщина стояла на большой затененной веранде, лениво опираясь локтями на резные перила, и спокойно разглядывала их ярко-синими, как васильки, глазами.
— И ее тоже… в придачу? — Ксюшка быстро глянула на Алексея, и он невольно засмеялся, увидев выражение ее лица.
— Ее, поди, Игореша не отдаст, — с сомнением сказал он, взял Ксюшку за руку и повел к дому. — Игорь — мой двоюродный брат. Вера — его жена. Они у меня работают.
— Вообще-то я Вероника. А тебя я знаю. Ты Оксана, внучка Лисковых. Ты меня не помнишь. Я школу на год раньше тебя закончила. А когда ты к нам приехала, я как раз замуж вышла. А потом мы уехали. А потом обратно приехали. А ты уже уехала. Но я тебя запомнила. У тебя глаза желтые. Я глаза всегда запоминаю… — Вероника помолчала немного и с тем же выражением продолжила: — Игореша пошел в дальний загон. Ограду чинить. Хозяин, на стол накрывать? У меня окрошка есть. Творог свежий. Сметану вчера сняла, в холодильнике оставила, не стала в погреб нести.
