Таня Валько - Арабская дочь
— Тетя… — шепчет Марыся и тащит ее в полумраке зала за рукав блузки.
— Почему ты еще не спишь?! — кричит пойманная на горячем Малика. — Хочешь снова заболеть?!
— Жоржетта не берет трубку. Что-то не так.
— Наверняка вне зоны досягаемости. — Малика чуть наклоняется, и девочка чувствует исходящий от нее запах алкоголя.
— Так позвони на обычный, ты же не выбросила номер? — Марыся отодвигается и смотрит на тетку с вызовом.
— Окей, завтра позвоню, обещаю.
— Ничего не получается, — говорит Малика, которая намеренно вернулась раньше с работы и сразу направилась в комнату племянницы. — Со стационарного телефона тоже никто не берет трубку.
— Когда я сегодня звонила, то вроде бы ответила, я услышала тихий плач, а потом связь отключилась.
Марыся от волнения нервно грызет ногти.
— Тетя, а что это за испытание?
— Я опасаюсь наихудшего, детка, — отвечает Малика, — и если сегодня ничего не узнаю, мы завтра поедем к ней. Коллега из консульства — помнишь Квафи? — поедет с нами. Его жена тоже проходила через это, и он противник таких процедур.
— Почему мою подругу обижают? Причем собственная мама, собственная семья! — Марыся в недоумении. — Что с ней там делают?
— Вырезают часть женских органов, там, внизу, в раковинке… — Тетка не знает, как осторожнее объяснить это племяннице.
— Но зачем?
— Такие глупые старые обычаи.
— Афуа Нся? — Малика слышит шум в трубке.
— Да, кто это говорит? — раздается неприятный женский голос.
— Я подруга семьи, сотрудница вашего зятя, — врет, даже не краснея, Малика. — Он просил, чтобы я узнала, как здоровье Жоржетты.
— Все в порядке, — медленно и как-то неуверенно отвечает старуха.
— Я хотела бы с ней поговорить, — настаивает Малика.
— Нет такой возможности, — говорит старуха и с этими словами кладет трубку.
Марыся, Квафи, Малика, водитель и наемный охранник чуть свет отправляются в направлении провинции Ашанти. Им предстоит дальний путь, самое меньшее двести километров по плохим дорогам. Правда, Малике удалось одолжить посольский джип, и это обеспечит им минимальный комфорт. Сразу после полудня они въезжают в деревню, которая выглядит достаточно ухоженной: видно, что в нее вложены хорошие деньги. Приезжие сначала задерживаются у какого-то бара и спрашивают, где живет знахарка. Люди делают вид, будто не знают, о ком идет речь, и не хотят с ними разговаривать. Малика направляется в полицейский участок и там расспрашивает первого попавшегося на глаза служащего.
— Я не знаю, — отвечает мужчина на ломаном английском. — Эта женщина по горам ходит, травы собирает, ездит к пациентам.
— А где вершина Кробо? — спрашивает ливийка, выказывая тем самым, что речь идет о знакомом ей предмете.
— Там, а может, не там, кто бы это знал? — Полицейский прекрасно ориентируется во всем, что касается дел старой колдуньи, но просто покрывает ее.
— Что ж, придется позвать полицию из города, и тогда вы все получите по полной! — взрывается Малика.
Ганец только цокает языком и гордо смотрит на женщину в европейской одежде. Думает, что такая красотка немного понервничает и поедет себе, как бывало всегда.
— Эта вредная баба, Афуа, построила здесь центр здоровья. Может, тут работают какие-нибудь врачи, еще не подкупленные ею? — Ливийке приходит в голову прекрасная мысль.
В маленьком чистеньком домике, у которого расположилась христианская миссия, они встречают симпатичного миссионера среднего возраста.
— Извините, можно к вам обратиться?
Малика рассказывает ему о случае с Жоржеттой и делится своими опасениями.
— Я стерву уже давно хочу поймать на такой позорной процедуре! — Миссионер взрывается, как обычный человек. — Она на этом столько имеет! Сторонниками обрезания являются не только представители низших классов! Можете себе это представить?!
— Да, представляю, ведь там сейчас девочка из семьи правящей элиты. Родители учились за границей, папочка работает в правительстве, а мамочка — известный юрист, по защите прав детей и женщин, — в бешенстве цедит сквозь зубы Малика. — Утоплю в стакане воды, поверьте мне!
— О, если б только ее найти, — соглашается обескураженный миссионер. — Эта колдунья скорее убьет девочку, чем позволит вмешаться в свою деятельность.
— Но Жоржета, которую мы ищем, — ее внучка!
Марыся остается в миссии, где вокруг нее суетятся сестры-монахини, которые давно не видели белолицых и светловолосых девочек. Они восхищаются и засыпают ее подарками. А в это время приезжие и вместе с ними трое миссионеров и молодой доктор-поляк из местного госпиталя, уезжают в сторону буша. У них при себе оружие и мачете. Выглядит это так, как будто они собрались на войну. После четырех часов поисков, когда начало смеркаться и все уже готовы были смириться с неудачей, они находят маленький глиняный домик с крышей из пальмовых листьев. Оттуда доносятся одинокие стоны и ужасная вонь разложения. Малика бежит к нему, но мужчины хватают ее за руку, не позволяя войти внутрь. Они зажигают фонарики, снимают предохранители с оружия и осторожно отодвигают грязное дырявое одеяло, которым завешен вход. Их глазам предстает страшная картина: на глиняном полу лежат восемь худеньких девочек от семи до двенадцати лет, каждая со связанными ножками и окровавленной промежностью.
— Wallahi! — Малика отбегает в сторону, и ее выворачивает.
Три жертвы церемониального обрезания уже мертвы, остальные в тяжелом или очень тяжелом состоянии.
— Она сделала им инфибуляцию, — шепчет доктор, раздвигая ноги одной из девочек. — Садистка и убийца!
— Что это? — спрашивает Малика, не вникавшая в эту тему с привычной для нее дотошностью.
— Это наиболее сложный и отвратительный обычай обрезания, называемый фараонским. Вырезается буквально все, что отвечает за удовольствие, а потом две стороны сшиваются, чтобы осталось небольшое выходное отверстие для мочи и менструальной крови, часто маленькое, как головка зажигалки. Делая все это в антисанитарных условиях, она обрекает половину девочек на смерть. Забираем отсюда этих бедняжек. Когда совсем стемнеет, на нас могут напасть приверженцы таких церемоний или дикие звери.
Жоржетта, у которой уже началось заражение, найдена в бессознательном состоянии и мечется в жару. После очередной дезинфекции гнойной раны девочке снова накладывают швы: теперь уже нет другого выхода. Малика, ассистирующая при вынужденной процедуре, видит, как страшно искалечены половые органы этой будущей женщины и матери. Она уже не удивляется большим международным медицинским акциям противников обрезания и понимает жалобы самих пострадавших. Для этой девочки все, что будет связано с сексом, обернется только болью и адом.
— Ваша дочь умирает в госпитале в Нсякре, — говорит Малика, наконец дозвонившись к отцу Жоржетты.
— Как это? Кто вы, откуда у вас номер моего домашнего телефона?! Вы шантажируете меня! — Напуганный мужчина повышает голос.
— Ты, образованный дегенерат! Ублюдок! — Женщина уже не владеет собой. — У меня племянница такого же возраста, как твоя дочь, и я в жизни не позволила бы ее так изуродовать!
Отец и мать пострадавшей прилетают правительственным вертолетом, который приземляется в центре деревни, и для жителей это становится настоящей сенсацией.
— Мы забираем дочку в город, — говорит стройный чернокожий мужчина с безупречным оксфордским произношением. Он убирает всех с дороги, относясь к окружающим его врачам, миссионерам и Малике с Марысей как к надоедливым выскочкам.
— Вы сделаете это, только если доктор разрешит! — Ливийка упрямо вздергивает подбородок и перегораживает ему дорогу.
— Отойди! — Мать Жоржетты, статная ганка с гордо поднятой головой, машет перед лицом Малики руками с разрисованными ногтями, как будто отгоняет назойливую муху.
— Я сейчас эти твои ногти в дерьмо всажу! — кричит невысокая арабка и подскакивает к расфуфыренной африканке.
— Позвольте. — Мужчина из консульского отдела ливийского посольства осторожно отодвигает коллегу и становится перед матерью, предъявляя свое удостоверение: он — глава ганского отдела Организации прав человека, Квафи, внук Кваме Нкрумаха[27].
Это производит эффект взорвавшейся бомбы. Родители искалеченной девочки буквально на глазах съеживаются, делаясь маленькими и незаметными.
Старый колдун Вуду из племени ашантов
Прошло два месяца с момента страшных событий в провинции. Марыся, каждый день отправляясь в школу, надеется увидеть любимую подругу. Наконец та звонит.
— Жоржетта, как приятно тебя слышать! Как хорошо, что ты отозвалась! Я так по тебе скучала! — радостно кричит в трубку Марыся. — Почему ты не брала трубку?
