Анна Гавальда - Матильда
Или же еще хуже: на того, кто несколько часов спустя скажет ей, кивая на часы:
— Сожалею… Мы больше не обслуживаем.
Да, может быть, она сейчас теряла очередную жизнь в этой дурацкой игре, которую придумала, чтобы убить время.
Проклятье…
Эй, трактирщик! Стакан холодной кока-колы, чтобы успокоить внутренности нашей малышки!
На рыночной площади она встала на цыпочки и сфотографировала красивого высеченного в камне паломника, бредущего по пути святого Иакова.
Клик-клак. На память о поездке.
В худшем случае, если все окажется действительно плохо, она сделает себе из этого снимка заставку на экран телефона.
Что-то вроде грозной наклейки Post-it, чтобы не забыть, насколько опасно влюбляться в ближнего своего и вообще во все это верить.
2
Без четверти полночь. Вот уже два часа, как она томилась, пристроившись на низенькой каменной ограде напротив дядюшкиного трактира.
В заведении было нарядно, виднелись балки, медные кастрюли, слышался смех и звон бокалов. Д’Артаньяну с друзьями там бы очень понравилось.
Последние капуши встряхивались, оплачивали счета, а кока-кола уже не бодрила. Матильда гладила свой животик, умоляя его еще немного ее не подводить.
И свои ладони.
Ладони вспотели.
* * *Теперь в зале не осталось клиентов, но продолжалось движение. Женщина внесла внутрь черную доску, стоявшую у дверей, молодой парень с мотоциклетным шлемом под мышкой попрощался с ней, прикурил сигарету и зашагал прочь, другой заново накрывал освободившиеся столы, в то время как полный усатый мсье в фартуке винодела (дядя?) хозяйничал за стойкой.
И больше ничего.
Матильда закипала.
Зарождаясь у нее внутри, сдерживаемые ругательства просачивались сквозь плотно сжатые зубы. Тихое жужжание в ночи:
— Черт, чем они там занимаются? Давайте, давайте… Сваливайте поскорее, кучка идиотов. Валите. А ты? Ты-то когда выходишь? Тебе еще не надоело меня донимать? Все, давай… оставь ты свои фаршированные гузки и выйди наконец из этого своего кабачка, черт тебя подери…
Минут через десять снова появились женщина и парень, которые распрощались прямо перед ней и разошлись в противоположные стороны, потом внутри погас свет.
— Эй! — воскликнула она, вскочила и перебежала через улицу. — Эй, я не собираюсь здесь ночевать!
Она стукалась о столы, уронила стул, выругалась исподтишка и, как бабочка-поденка, направилась к единственному источнику света — окошку, иллюминатору в кухонной двери.
Она медленно толкнула ее, сдерживая свое дыхание, свою гордость, свои зубы и все свое тело.
Мужчина в белой поварской куртке не отрывал взгляда от своих рук.
Он стоял у стола из нержавеющей стали и чем-то был занят.
— Ты можешь идти, я закрою. Только оставь ключи, я снова забыл свои! — бросил он в сторону, не отрывая глаз от своего творения.
Она подпрыгнула.
Она узнала его только по голосу, настолько он похудел.
— Кстати? Ты предупредил Пьеро о телячьей вырезке?
А поскольку, увы, но нет, она не предупреждала Пьеро, то в конце концов он поднял голову.
3
На его лице не проявилось ни радости, ни изумления.
Ровным счетом ничего.
Он на нее смотрел.
Он смотрел на нее… сложно сказать, как долго. Секунды в такие моменты длятся гораздо дольше, они редки и считаются в тройном размере. В общем, напишем, целую вечность.
А она, она молчала. Во-первых, потому что устала, а во-вторых, потому что и так достаточно. Свою часть работы она сделала.
Больше она и бровью не поведет. Теперь его очередь. Теперь его очередь взять их историю в свои руки. Ляпнуть какую-нибудь глупость и все испортить или сказать… Она не знала что именно, но что-то такое, что позволило бы ей наконец присесть и перевести дух.
Он все это почувствовал. По его лицу было видно, что он сражается со словами. Со словами, с усталостью, с воспоминаниями. Что он ищет. Почти находит, но останавливается. Что ему страшно и он тоже запутался, как и она.
Он опустил голову и вернулся к своему прежнему занятию. Чтобы выиграть время, а еще потому, что он становился умнее, когда его руки были заняты делом.
Перед ним лежал синий длинный каменный брусок: он точил ножи.
Она смотрела на него.
Они играли друг у друга на нервах, и тихий регулярный звук их успокаивал. Хоть сколько-то выигранных минут перед тем, как все рухнет, возможно, думали они про себя.
Он осмотрел лезвие, оценил его остроту, как смычком, проведя по ногтю большого пальца левой руки, потом перевернул его и снова стал точить.
На камне образовалась темная кашица. Он рисовал в ней завитки, восьмерки и окружности, наваливаясь всем телом на пальцы, сжимающие сталь.
Очарованная, она разглядывала его короткие ногти, побелевшие от напряжения, загрубевшие, со следами порезов, подушечки пальцев и спрятанный под эбеновой рукояткой пресловутый обрезанный безымянный.
Покалеченный, нежный и бледный палец — ей захотелось его коснуться.
Не глядя на нее, он пододвинул к себе пиалу с водой и, смочив камень, снова принялся его гладить.
Трение лезвия, бешеное биение их слишком долго сдерживаемых сердец, гудение холодильной камеры неподалеку — еще какое-то время эти звуки их усыпляли, потом из соседней комнаты до них донеслись чьи-то шаги, щелчок выключателя, шум запираемой двери, опускавшихся рольставней и клацанье закрываемого замка, нет, даже двух.
Они погрузились в темноту, и только в этот момент она наконец увидела, что он улыбнулся: улыбка чувствовалась в его голосе.
— А… жаль… потому что, как я только что тебе сказал, свои ключи я забыл…
Он уже наслаждался, а она по-прежнему молчала. На ощупь за спиной нашла табурет, пододвинула его к себе и быстро уселась.
После этого снова воцарилась тишина.
— Я рад… — прошептал он.
Постоянно терзая свою нижнюю губу, она таки прокусила ее до крови. Должна ли она теперь что-то сказать? О нет, сжальтесь, не сейчас. Она слишком устала. Она пришла к нему, потому что он ее не обокрал, так что пусть он и продолжает в том же духе.
Чтобы выгадать еще небольшую отсрочку, она снова взялась за свою истерзанную губу.
Она прикусила ее в самом болезненном месте и принялась посасывать собственную кровь.
— Ты похудела, — сказал он.
— Ты тоже.
— Да. Я тоже. Я даже больше, чем ты. Ты скажешь, у меня было больше запасов…
Она улыбалась в темноте.
Он покачивался вперед-назад, словно стремясь выдолбить, обтесать, обточить камень.
Спустя минуту, или пару минут, или несколько, или тысячу, он так же тихо добавил:
— Я думал, что ты… что я… Нет… Ничего…
Хрусть. Синевато вспыхнув, сгорела мошка, попавшая в ловушку у входа.
— Ты голодна? — в конце концов спросил он, посмотрев на нее словно впервые в жизни.
— Да.
— Я тоже.
Ей было больно улыбаться, и она облизывалась, чтобы унять боль.
Пока она, залечивая, посасывала губу, он тщательно протирал свой длинный нож.
— Раздевайся.
Примечания
1
В конце (лат.).
2
«Контролер со станции Лила» («Le poinçonneur des Lilas») — песня Сержа Генсбура (Serge Gainsbourg, 1928–1991), французского поэта, композитора, автора и исполнителя песен, актера и режиссера. (Прим. переводчика.)
3
Только похвалы (англ.)
4
Я (нем.).
5
Здесь: я и только я (англ.).
6
Тааак возбуждены, поскоку йо-йо это тааак по-французски! (англ. прост.)
7
Пейдж, Ларри (Lawrence Page, 1973 г. р.) — американский разработчик, совместно с Сергеем Брином основавший поисковую систему Google. (Прим. переводчика.)
8
Музей Мармоттан (полное название: Мармоттан-Моне) — расположенный в 16-м округе Парижа музей изобразительных искусств, известный своей коллекцией полотен импрессионистов, и в частности крупнейшим собранием работ Клода Моне. (Прим. переводчика.)
9
Святой Антоний Падуанский (1195–1231) — один из самых почитаемых святых католической церкви, считается покровителем бедных и путешествующих, помогает отыскивать потерянные ценности. (Прим. переводчика.)
10
«Девушки из Рошфора» (1967 г.) — музыкальная комедия режиссера Жака Деми на музыку Мишеля Леграна. (Прим. переводчика.)
