Виктория Токарева - Дерево на крыше

Александр все время смотрел на Лену, как будто забыл на ней свои глаза. Ему нравилось все: то, как она смотрит, смеется, поворачивает голову на молодом стебле шеи.

Главная человеческая ценность — это жизнь. А главная ценность жизни — молодость.

Александр слушал нехитрую музыку. Ему хотелось остановить мгновение. Пусть всегда будет так, как сейчас. Наружу просились слова, но он их сглатывал. Напоминал себе, что приехал работать.

Работа не двигалась. Оказывается, для того, чтобы дело шло, надо было, чтобы им мешали. Чтобы Вера ходила мимо двери, Марго гудела за стеной своим низким прокуренным голосом.

Здесь же — гостиничный номер, душ, полная свобода и напряженное ненасытное желание.

Буквально на третьей станице застряли. Не знали, как дальше двинуться с места.

Все-таки пьеса — это не кино. Надо придумать кинематографический эквивалент.

Сидели, маялись, страдали. Лена пугалась, что они так и завязнут, не смогут вытащить свою телегу.

Улеглись в кровать. Солнце расстреливало комнату прямыми лучами. Истово ласкали друг друга, потом долго затихали, как после грозы. И в наступившей паузе Александр проговорил:

— Ты меня сейчас убьешь… Но я все придумал.

Это значило, что во время любви его мозг не переключился на любовь, а продолжал работать.

Лена, как змейка, выскользнула из-под гладкого тела Александра. Села за машинку и вскинула на него глаза. Она готова была печатать.

Для Лены работа важнее любви. Или на равных.

В этом они совпадали.

Дни были пронизаны солнцем и счастьем и отличались от обычного времени, как мед от воды. Другой удельный вес.

Вера звонила Александру в номер. Ее голос был погасшим.

— Надоело? — сочувственно спрашивал Александр.

— Я опасаюсь, — прямо отвечала Вера. — Привыкнешь еще…

Вере было обидно, что Александр отправился с этой Леной на юга. С Верой он никогда никуда не ездил.

Вера готова была терпеть ради дела эту хитрожопую Оленсию или Леонсию, как там ее… Но делать вид, что ей (Вере) это нравится, она не собиралась. Приперлась в сердце семьи, широко пользовалась гостеприимством, денег заработала немерено, сценарии хорошо оплачивались. Всю славу забирали артисты, а все деньги — сценаристы. И все ей мало. Теперь за мужа принялась.

Вера плакала от ревности и злости. Вера — натура широкая, но не святая. Есть вещи, которыми не делятся. Мужем, например…

Лена звонила домой.

Трубку брала баба Поля и начинала сразу же громко рыдать. Оказывается, баба Поля свернула где-то кисть руки и не могла утром причесать девочку. Она вела Настю в детский сад и просила воспитательницу расчесывать и заплетать косичку.

— А где родители? — спрашивала воспитательница.

— Мать уехавши на курорт с мужиком, — отвечала баба Поля.

Воспитательница качала головой: неблагополучная семья…

Лена расстраивалась. В доме плачут, как сироты. Неизвестно, что едят. А она тут каждый вечер жрет форель…

Прошло четырнадцать дней.

Погода испортилась. Море штормило.

Лена стояла на берегу, смотрела на море. Думала: «Сценарий не мой. Все придумал толстый и круглолицый Островский. (Так его изображали на портретах.) Александр — не мой». А кто она? Человек «при»… А ведь у нее есть свой муж и своя книга.

Подошел Александр.

— Я хочу домой, — сказала Лена.

— Надоело? — спросил он.

— Как сказать… Все не на постоянной основе. Повисла, как собака на заборе.

— Что ты считаешь постоянной основой? Законный брак?

Лена молчала.

В волнах в отдалении мотался круглый предмет: то ли буй, то ли человеческая голова.

— Если хочешь, поженимся, — согласился Александр.

— Когда?

— Давай не будем торопиться. Подождем.

— Сколько?

— Пока Иван не окончит школу. Если я уйду из семьи, он просто в школу перестанет ходить. Мои с ним не справятся.

— А когда он окончит школу?

— Через пять лет.

— Долго…

— А куда спешить? Мы же все равно вместе. Я есть у тебя. Вот он, я.

Лена смотрела на море. С одной стороны, пять лет — целая жизнь. А с другой стороны, ее дочка еще пять лет поживет с родным отцом, будет спокойна и счастлива. Иначе придется их разлучать, по сути, калечить и уродовать. Лене было легче калечить себя, чем своих близких.

Пусть остается все как есть: любовь при ней и ничего не надо менять. Мужская точка зрения. Женщины мыслят иначе. Для них главное: стабильность и определенность.

— Ты — моя родниковая водичка, — проговорила Лена.

— Я твое пиво прокисшее, — отозвался Александр. — Я боюсь испортить тебе жизнь.

— Ты солнце, — сказала Лена. — Без тебя мрак.

— Это ты — мое солнышко. Когда тебя нет, нет ничего…

Круглый предмет в волнах стал активно приближаться. Значит, это — человек, и с ним все в порядке.

Вере предложили роль старухи процентщицы. Пришлось еще раз перечитать роман Достоевского.

Вера учила роль, входила в образ, подсознательно ждала Раскольникова с топором и буквально сошла с ума. (Не старуха, а Вера.) Она вскрикивала по ночам, разговаривала как юродивая. Бегала глазами по углам. Перевоплощалась.

Марго наблюдала эти муки творчества.

— Скорее бы тебя убили, — вздыхала Марго.

Наконец с процентщицей было покончено.

Вера выходила из роли, как из болезни. Двигалась по дому бледная, опустошенная.

Марго уважала Веру. Понимала: не халтурщица, большая актриса.

Приехала Александр и всадил нож в спину. Еще один Раскольников.

Он сказал Вере:

— Я люблю Лену.

— Ну и люби, — отозвалась Вера. — Кто тебе мешает?

— Ты мешаешь. Ты — как кость в горле, не проглотить, не выплюнуть. Я от тебя уйду.

— Когда?

— Через пять лет.

Вера взвыла, как сирена. Марго выбежала из своей комнаты с испуганным лицом.

— Что? — вскрикнула она. — Что такое?

— Он от меня уходит… — Вера взвыла с новой силой.

— Когда?

— Через пять лет, — прорыдала Вера.

Марго помолчала, потом сказала:

— За пять лет то ли осел сдохнет, то ли шах помрет.

Вера ушла в ванную стирать носки и трусы. Ее ждал полный таз белья.

Вера стирала и плакала. Сколько лет она батрачила на эту семью. Если составить в ряд перемытые ею тарелки, они выстроятся до луны. И хоть кто-нибудь когда-нибудь сказал ей «спасибо»? Как будто так и надо.

Вера заплакала громче. Она вытирала слезы о кулак, оставляя на щеках мыльную пену.

В дверях появилась Марго.

— Что ты воешь? — строго спросила Марго. — Эта Лена сохраняет тебе мужа. Ей надо молоко за вредность давать. А через пять лет бабка надвое сказала. Любовь — скоропортящийся продукт. Любовь не откладывают на пять лет.

Вера стирала и полоскала. И вдруг неожиданно запела. Пела она хорошо. Песня негромко выплывала из ванной комнаты, растекаясь по всей квартире.

Александр снял со стены гитару и начал тихо аккомпанировать. Потом тоже запел вторым голосом. Самодеятельный дуэт бывает лучше профессионального.

Иванушка в своей комнате учил наизусть стихотворение, повторяя по сто раз одно и то же: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам… Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»

Видимо, он не понимал смысла слов и старался запомнить механически.

Александр и Лена работали на киностудии.

Лена отказалась ходить к Александру в дом. Марго и Вера не настаивали. Странно было бы принимать в доме соперницу, кормить ее, ублажать, греть змею на груди.

На студии было холодно, голодно и неуютно. Лена и Александр — как Адам и Ева, изгнанные из рая. Но все-таки работа есть работа.

Сценарий в конце концов был закончен, а фильм снят.

Фильм отобрали на Венецианский фестиваль.

Лена и Александр должны были отправиться в Венецию.

Вера нервничала. Она придумала Лене пренебрежительную кличку «шалашовка». Лена не обижалась. С милым и в шалаше рай.

Вера стыла от мысли, что Александр с шалашовкой будут разгуливать по Венеции, взявшись за руки, заходить в дорогие магазины. Александр будет тратить на любовницу семейные деньги, покупать дорогие подарки. А по ночам они будут сплетать тела на кроватях трехметровой ширины, катайся во все стороны. Ну нет!

Веру пот прошибал от ненависти.

Александр последнее время не только игнорировал Веру как женщину, но даже перенес спальное место к себе в кабинет. Спал на узкой, как вагонная полка, кушетке. Готов был мучиться ради полной автономии.

Вера грустила. Марго утешала.

— Посмотри вокруг себя, — предлагала Марго. — Кто из мужей спит со своими женами после двадцати лет совместной жизни?

— У меня двенадцать, — уточняла Вера.

— Это одно и то же.

Получалось, что этой шалашовке — все: карьера, деньги, путешествия и Александр, и собственная семья в придачу. А Вере — только трусы и тарелки. Ну нет…