Екатерина Вильмонт - Два зайца, три сосны
— Олеська, поехали покатаемся на лодке, вечер такой чудный.
— Нет, я не хочу никуда с тобой ехать. И вообще, что-то Гошка мне сегодня не звонил.
— А он что, каждый день звонит?
— Представь себе. Странно, телефон не отвечает.
— Позвони на мобильный.
— Я и звоню на мобильный.
— Может, он забыл его зарядить. Или не заплатил вовремя, потратил денежки на мороженое или на презервативы.
— Что? Ты спятил?
— Почему? Парню уже четырнадцать, пора уж девок трепать… Я в его годы…
— Я не желаю знать, что ты в его годы… Это совсем другой случай!
— Да почему другой? Нормальный здоровый парень в четырнадцать лет должен уже… Кстати, для Георгия сейчас мужчина в доме тоже будет полезен.
— И ты полагаешь, я буду жить с тобой в одном доме?
— А чем плохо? Мы с тобой прекрасная пара, с Гошкой я всегда найду общий язык… Ты подумай, подумай, твоя квартирка, конечно, очень милая, но это же так, гарсоньерка, что называется. А оставлять мальчишку с твоей полоумной мамашей по меньшей мере неразумно. А мы будем жить семьей, у меня теперь дом большой. Да и тебе за городом жить полезно, и работать там хорошо. Со всех сторон отличное предложение. Подумай несколько деньков… Ладно, я что-то устал, пойду спать. Завтра у нас самолет в пять вечера, так что погуляем, поездим по окрестностям.
— Подожди, ты что, сразу взял билет?
— Ну да, как только приехали, я отправил тебя с этой мымрой, а сам взял билеты и машину. Мне сразу она не понравилась.
— И ты не будешь делать смету и план?
— А зачем, если я не хочу?
— Так надо было сразу отказаться, зачем морочить людям голову?
— Кстати, они меня тоже сразу невзлюбили. Этот барон из ревности, а его баронесса…
— А баронесса за твое дикое хамство.
— А она не хамка?
— Да вроде нет…
— Хамка, хамка, я сразу это просек. Ну все, спокойной ночи, и подумай над моим предложением.
С этими словами он удалился в свой номер. Нет, он конечно просто псих и думать над его предложением я не собираюсь.
* * *— Знаешь, Мэтью, я не хочу иметь дело с этим Миклашевичем. Он хам и дилетант!
— Дилетант? — удивился Матвей Аполлонович. — Мне его рекомендовали как профессионала высочайшего класса. А что касается хама… то тут, пожалуй, я соглашусь. Но все, что он предлагал, показалось мне интересным. И, кстати, идеи твоей любимой писательницы были очень недурны.
— Именно в писательнице все и дело. Он так жаждет приобщить ее к архитектуре, что это кажется подозрительным. И вообще, пусть каждый занимается своим делом.
— Как, по-твоему, между ними что-то есть?
— А тебе не все равно? — насторожилась Арина.
— Абсолютно все равно, просто любопытно.
— Есть, есть, и тебе там вряд ли что-то светит.
— Господи, о чем ты? — поморщился он.
Я заметила, как ты на нее посматривал… мне слишком хорошо известны эти твои взгляды… Но во-первых, этот Миклашевич за нее глотку перегрызет, а во-вторых, она совсем не в твоем вкусе. Да и вообще… Если что в ней есть, так только имя. Писательница она неплохая, а женщина совсем неинтересная. Фигура не ахти и одета как-то… И главное, носит бижутерию.
— А чем это плохо? По-моему, сейчас это модно…
— Но не в ее возрасте и не с ее положением.
— Это уже становится интересным, — усмехнулся Матвей Аполлонович. — По-твоему, она должна была нацепить на себя драгоценности, собираясь в литовскую глушь? Это было бы верхом безвкусицы!
— Значит так, завтра утром ты позвонишь ему и скажешь, что он может не беспокоиться, мы в его услугах не нуждаемся. Вполне достаточно, что мы оплатили им перелет и пансион.
— Позвони лучше сама.
— Ты мужчина или кто?
— В данном случае или кто. Потому что я бы лично поручил им этот дом. Мне их идеи понравились, но дело, безусловно, твое.
— Хорошо, я сама позвоню. А архитектора можно найти не только в Москве, а, к примеру, в Швейцарии или в Германии, или даже тут, в Литве. Кстати, это обойдется дешевле. Местные архитекторы больше понимают в здешних природных условиях…
— А что ты станешь говорить своим приятельницам? Миклашевич это ведь считается престижным, а какой-то неведомый литовец…
— Ничего, я сумею сделать так, что литовец станет куда престижнее Миклашевича! Хам!
Вот и славно, подумал Розен, к чему нам встречаться на глазах Арины? В том, что они будут встречаться, у него сомнений не возникало. Во-первых, при виде ее опять «ворохнулось» сердце, а во-вторых, в ее глазах он заметил ответный огонек. Правда, возможно, Арина тоже все это заметила и именно потому решила отказаться от услуг Миклашевича. И все же, что их связывает, Миклашевича и Миклашевскую, кроме общей профессии и сходства фамилий? Непохоже, что у них роман, хотя этот наглый тип смотрит на нее так… Но она ему, кажется, не отвечает… А впрочем, кто их разберет, этих баб. Он и вправду хамоват, зачем ей такой? Я уведу ее у него, чего бы мне это ни стоило! В молодости ни одна девчонка не могла передо мной устоять, особенно, когда я носил форму.
И он погрузился в лирические воспоминания о годах учебы в Оренбургском летном училище. Особенно нежно вспоминалась юная Иринка, медсестричка из госпиталя, куда он угодил с пневмонией. Она называла его ласково — Розочка, и почему-то ему это нравилось… Ох, как он намучился тогда со своей фамилией, помог только тот факт, что отец был Героем Советского Союза, участником боев за Берлин… Кроме отца с подозрительной фамилией, была еще еврейская мама Мириам Савельевна, тоже начинавшая медсестричкой, она выходила отца уже в мирные годы, когда он покалечился на испытаниях… Какой страшной тайной было его баронское происхождение… А отцу, когда он женился на матери, пришлось перейти в Гражданскую авиацию… Однако при такой неблагополучной анкете ему все же удалось поступить в Оренбургскую «лётку». «Имей в виду, Мотька, — сказал ему тогда отец, — ты должен быть лучше всех!» Отец вообще был максималистом. Лучше всех Матвей не был, но и фамилию не посрамил. Он после училища летал всего два года, а потом у него вдруг обнаружили туберкулез легких и какие уж тут полеты. Его долго, скучно и безуспешно лечили, и тогда в дело вступила мама Мириам Савельевна, к тому времени ставшая прекрасным врачом. Она забрала сына и увезла в тайгу, к брату Илье, леснику с медицинским образованием. Человек сложной судьбы, одинокий волк, как называла его мама, он взялся вылечить племянника, совершенно захиревшего от антибиотиков и стандартного лечения в госпиталях. Дядя Илья сразу оценил веселый и неунывающий нрав Матвея, но сказал: «Мириам, ты уезжай. Нам тут совершенно не нужны бабьи антимонии. Ты хоть и врач, а все одно баба. Не беспокойся, раз в месяц я буду тебе писать и давать полный медицинский отчет. Перспективы хорошие, он ведь у нас оптимист, Мотька. Оптимистов эта, с косой, не любит, она все больше к нытикам льнет… Ты слава богу вовремя спохватилась». И мать, как ни странно, послушалась брата, уехала. А дядя Илья взял Матвея в оборот. Они вместе ходили далеко в тайгу за травами, поначалу Матвей еще еле таскал ноги, но постепенно стал набираться сил. Травы, мед, какие-то мерзкие на вкус снадобья, простая, но здоровая пища и свежий воздух делали свое дело. К тому же дядя Илья был удивительно интересным человеком, знавшим, казалось, все на свете, но люто ненавидевшим советскую власть.
— Я из-за нее и окопался тут, в тайге…
— Но ведь тебе все равно приходится с нею сталкиваться…
— Да, но минимально все-таки… И потом, тут у нас врачей почти нет, а меня как врача уважают. Я как-то жену секретаря обкома спас, с тех пор у меня вроде как охранная грамота… Лучше я здесь в тайге один буду жить, чем в лагере гнить, тут я по крайней мере пользу приношу, во-первых, лесу, а во-вторых, людям.
— Я бы так не смог… Один, в лесу…
— Понятное дело, ты молодой еще, не пуганый, до баб охочий…
— А тебе что, бабы не нужны?
Дядя Илья загадочно ухмыльнулся в усы, и племянник понял, куда это дядька отправлялся один по субботам. Потом он узнал, что в селе за двенадцать километров жила вдова прежнего лесника Елизавета Егоровна.
— А ты почему на ней не женишься. — полюбопытствовал Матвей.
Дядя Илья внимательно посмотрел на племянника и тихо сказал:
— Да есть у меня кое-какие мысли… Матвея вдруг осенило.
— Уехать хочешь? В Израиль? Дядя Илья прижал палец к губам.
Матвей кивнул. В те годы даже в тайге лучше было говорить об этом шепотом.
И ведь он добился своего. Через четыре года действительно уехал, воспользовавшись политическим моментом. Теперь он жил в маленьком городе Цфат, и Матвей раз в год навещал его. А отец с матерью давно умерли…
Через год Матвей вернулся в Москву абсолютно здоровый, но летать больше не стал, поступил в МАИ к величайшей радости родителей. Вскоре женился, потом развелся, женился опять, а потом подоспела перестройка и тут вдруг он обнаружил в себе коммерческую жилку, легко, как многие в то время, нажил большие деньги, через полгода прогорел, но этот опыт пошел ему на пользу. И вот теперь он был вполне состоявшимся и состоятельным бизнесменом. Арина была его третьей женой, и они прожили вместе тринадцать лет.
