Антонио Молина - Сефард. Фрагмент романа. Рассказы. Интервью
Т.Р. В «Сефарде» звучит то голос рассказчика, то голоса героев, повествование ведется то от третьего, то от первого лица…
А.М.М. Потому что так происходит в жизни. Мне было интересно не только рассказать саму историю, мне было важно — как ее рассказать. Манера изложения сама становится частью этой истории. Голосов много, потому что каждый рассказывает о своей жизни. Все мои персонажи — реальные люди, их рассказы настолько хороши, что у меня было ощущение, будто я выиграл в лотерею. Можно десять лет просидеть на диване, и ничего подобного не придет тебе в голову.
Т.Р. Кроме того, «Сефард» автобиографичен.
А.М.М. Это естественно, ведь я прибегаю к собственному жизненному опыту. В книге есть что-то от исповеди. Однако когда я описываю людей, которые не являются известными личностями и у меня нет необходимости подстраиваться под их историю, тогда то, что взято из жизни, — всего лишь отправная точка для воображения. Тогда я рассказываю не то, что было, а придумываю то, что могло бы быть.
Т.Р. Вы тоже, как и герои «Сефарда», чувствуете себя вырванным из почвы?
А.М.М. Да, и так всю жизнь. Я никогда не считаю надежным место, в котором нахожусь, для меня не существует ничего само собой разумеющегося.
Т.Р. Биральбо, главный герой романа «Зима в Лиссабоне», говорит: «Музыка, которую я исполняю, ничего для меня не значит, если ее не слушаешь ты», на что Лукресия ему отвечает: «Я только предлог». А что для вас послужило предлогом, чтобы начать писать? Как вы почувствовали призвание писателя?
А.М.М. Не знаю. Что-то такое я всегда чувствовал, но что это именно призвание писать — не осознавал. С ранних лет мне нравилось читать, нравилось писать, и я занимался этим, не задумываясь, как делают многие. Мне кажется, существует возраст, когда людей тянет вести дневник, сочинять поэмы, выражать словами то, чем они хотят стать… тянет придумывать самих себя. В ранней юности мы очень часто придумываем себя, отражая собственные черты в литературном персонаже. Это увлечение ведет к писательству, но тут многое зависит от обстоятельств. Я не очень-то верю в то, что писатель с самого детства знает о своем предназначении и преодолевает на пути к нему все трудности. Все определяется чередой случайностей. Но что я знаю точно, так это то, что, начиная с ранней юности, я воображал себя писателем. Это было. А, кроме того, писатель ты или нет — решают другие. Когда другие говорят о тебе: «Он писатель» — ага, значит, я писатель.
Т.Р. Историю испанской литературы обычно делят по поколениям: «поколение 1898 года», «поколение 1927 года», «послевоенное поколение». Считаете ли вы, что принадлежите к определенному поколению?
А.М.М. Совершенно очевидно, что существует биологическое понятие поколения, и я думаю, что принадлежу, строго говоря, не к литературному поколению, а к поколению тех, кто успел пожить в двух мирах. В старом, патриархальном, при диктатуре Франко, и в современном, когда в Испании произошли экономические преобразования и установилась демократия. Полагаю, в России произошло нечто подобное, поскольку ваше поколение родилось при коммунизме, а сейчас живет в другом обществе. Это поколение, оказавшееся на стыке двух эпох, особенное, потому что память этих людей многое сохранила, потому что для этих людей нет ничего раз и навсегда установленного. Например, мои дети родились при демократии, в развитом обществе и считают, что демократия — нечто само собой разумеющееся, а я — нет. Я родился при диктатуре. Я не считаю данностью экономическое процветание, так как жил в бедной отсталой стране. Мои дети думают, что техника существовала всегда. Я же смотрю на ваш магнитофон и вспоминаю, как выглядел первый, который мне довелось увидеть. Думаю, это подходящий материал для романа — смена эпох. Меняются времена, и это несет с собой изменение человеческих судеб.
Т.Р. В испанском школьном учебнике, в главе, посвященной современной испанской литературе, вас характеризуют как автора «поэматического, детективного, исторического, реалистического романа». Каково ваше мнение об этом определении?
А.М.М. Оно мне кажется абсурдным. Я не знаю, что значит «поэматический роман».
Т.Р. Я тоже впервые сталкиваюсь с таким определением.
А.М.М. Поэматический… это, видимо, означает, что ты тщательно работаешь над языком. Но язык не самоцель, он является инструментом. Подобно тому, как ваш магнитофон служит для записи голоса, язык служит для того, чтобы рассказывать истории, он не есть абсолютная ценность. Так что не знаю… Детективный? Наверно, когда-то в каком-нибудь рассказе или романе я обыгрывал элементы детективного жанра, но всего лишь обыгрывал.
Т.Р. А вы испытывали на себе влияние каких-либо литературных произведений?
А.М.М. Очень часто. Я сформировался под воздействием любимых книг. Одна из них — «Дон Кихот». Другая — «Письма Асперна» Генри Джеймса. Еще на меня повлиял Росс Макдоналд, он создавал детективные романы, в которых раскрывается преступление, совершенное за двадцать-тридцать лет до событий, описываемых в романе.
Также очень важным считаю влияние на себя Пруста, Фолкнера, Борхеса и Толстого.
Т.Р. Вам нравятся фильмы, поставленные по вашим книгам?
А.М.М. Ну, одни больше, другие меньше, но лучшим я считаю «Полнолуние».
Т.Р. И последний вопрос. Как вы представляете себе «своего» читателя? Есть ли у вас свой читатель?
А.М.М. Я этого не знаю. Думаю, прежде всего, это внимательный читатель. Вот вы мне говорили, что, читая «Блажен тот…», словно вошли в книгу. Как будто вошли в дом и там поселились. Мне хочется, чтобы читатель вот так жил в моих книгах. Мне не нравится слишком восторженный читатель, потому что восторженность может привести его к разочарованию. Мне не нравится чрезмерное восхищение, что-то вроде религиозного поклонения, которым иногда оборачивается увлечение литературой.
Т.Р. Фанатизмом…
А.М.М. Да, это мне не нравится. Иногда встречаются люди, которым очень хочется сказать: «Да не восхищайся ты мной так, не стоит». Я хочу быть читаемым, хочу, чтобы меня читали внимательно, но мне не нравится читатель, который пишет или говорит: «Вы оправдали мою жизнь» — вот этого не надо.
Т.Р. Чувствуете слишком большую ответственность?
А.М.М. Вот именно, ответственность. Читатель, который думает, что установил личную связь со мной, потому что прочитал то, что я написал, на самом деле устанавливает связь лишь с моей книгой, а вовсе не со мной, это существенная разница. Поэтому не люблю братания с читателем. Каждый на своем месте. Я сам по себе, и он сам по себе.
Т.Р. Чтобы вы писали, а он читал?
А.М.М. Вот именно.
Примечания
1
Marrano — 1 — свинья; 2 — крещеный еврей, тайно исповедующий иудаизм (исп.). (Здесь и далее — прим. перев.)
2
Ropavieja — дословно «старая одежда», блюдо креольской, преимущественно кубинской, кухни (исп.). Приготавливается из мяса, которое варится в течение долгого времени, разбирается на волокна и тушится в томатном соусе со специями.
3
«Ночное поклонение» — ассоциация католиков, проводящая ночные богослужения. Испанская ассоциация основана в 1877 г. в Мадриде во время первой ночной службы в церкви Святого Антония.
4
Узкий интимный круг (франц.).
5
В общих чертах, приблизительно (лат..).
6
Жан Амери (наст. имя Ганс Майер; 1912–1978) — австрийский писатель, журналист, кинокритик, мыслитель-эссеист; один из героев романа «Сефард».
