Евгений Ничипурук - Больно.Ru. Разорванное небо
Какое-то время я тусовался у двери и встречал приходящих, проверяя у них наличие «клубной карточки» – клочка картона с подписями всех жителей нашей беспокойной квартиры. Тадир, драгдилер из клуба «Яма», Тарелка, милая девушка-полНат уже втащила на стол какую-то малознакомую мне девицу и под аплодисменты раздела ее почти догола. Девица не чувствовала себя ни на грамм дискомфортно. Напротив, улыбаясь, подставляла свою красивую грудь под струи открытого кем-то шампанского.
Мне нравятся такие мероприятия, но, честно говоря, с трудом нахожу на них свое место, хожу все время туда-сюда. С одной стороны, в курсе всего происходящего, с другой – как следует не расслабиться. Конечно, все это верно до момента, пока не напьюсь.
Я залпом выпил большой стакан виски и упал в свободное кресло, растекся в нем, наблюдая за танцующими. Люблю смотреть, как люди танцуют, особенно если они по-настоящему расслаблены и в танце раскрываются полностью. Отпускают себя полетать: именно так я называю состояние, когда тело живет отдельно от головы, а мозг занят лишь осознанием собственной свободы и раскрепощенности.
Нат двигалась великолепно. Хотя я знаю, что она никогда не отпускает себя, всегда следит за своими движениями. А может, наоборот, она родилась уже такой, и ее тело всегда просто знает, как надо двигаться, а мозг всегда в полете. Она не такая, как я, и мне ее понять трудно.
Я закрыл глаза и увидел огромных белых птиц, летящих над бескрайним морским простором. Одна из этих птиц – я, и эта птица летит дальше всех других. Та, что справа, уже почти прилетела, ее остров показался на горизонте, та, что слева, прилетит на гнездовье совсем скоро, до ее родных скал минут сорок лета, ну а моя земля еще очень далеко, дни, недели, месяцы пройдут, пока наконец-то не появится клочок обледенелой суши. Или так не бывает, чтобы три птицы летели к разным землям… Я очнулся, когда поблизости оказалась Лорен. Она плакала. Потянул ее к себе, обнял.
– Что ты, малыш, не плачь, – шепнул я ей на ушко.
– Просто мне грустно. – Она была пьяна или просто много курила. Не знаю, но все равно она очень красивая.
– Пойдем?
– Пойдем, – услышал я ее дыхание, и через мгновение мы оказались в свободной комнате. Мир умер, на планете Z осталось в живых только двое – я и Лорен. А это значит – надо любить друг друга. Немедленно! А то придет рассвет и суровый Бог воскресит никчемное человечество… Надо любить друг друга, руки на ощупь найдут единственно верную сейчас правду – рядом есть кто-то, кто нуждается в твоем тепле, а так хочется это тепло подарить!
– Бери! Оно твое!
* * *Под утро я несколько раз просыпался в холодном поту. Видимо, стонал во сне, и Лора целовала меня в лоб. Я открывал глаза, но все равно видел одну и ту же картину: Лорен мертва. Ее прекрасные светлые волосы разметаны по ванной комнате, она лежит в лужи крови и никогда уже не встанет. «Это сон, дурной сон», – шептала она мне где-то совсем рядом. Это сон, просто сон, твердил я себе, пока не провалился в темноту, где не бывает никаких снов.
Очнулся – в голове пусто. Никаких мыслей. Потянулся. Лорен рядом нет. Наверное, она в душе. Надеюсь, гости большей частью разошлись. А Лора хороша. Безумно хороша. Может, она порвет с этим парнем в галстуке и немного поживет у меня? Встал с дивана, автоматически фиксируя дикий беспорядок в комнате, подошел к окну, и прорывающийся сквозь жалюзи утренний солнечный свет одел меня в полосатую рубашку арестанта. Лениво потянулся еще раз. Дойдя до шкафа, сунул себя в шорты. Сделал шаг к двери и… замер, застигнутый врасплох страшным воплем. Крик ужаса и отчаяния. Я остановился, а потом рванул туда, где кричала Лиз. Да, это она. Случилось что-то страшное. Лиз сидела у двери в ванную, прислонившись спиной к стене, мотая головой, что-то бормоча. Вся в слезах и крови.
Крови было много: на полу, на стенах, на двери. Опередивший меня Дэн пытался поднять и прижать к себе Лиз, но она все время вырывалась и сползала вниз по стенке. Я поднял глаза и увидел то, что породило это крик. Больше я ничего не видел и не слышал, как визжала Тарелка, как блевал Тадир, как Димыч, сползший на корточки, тер виски и твердил: «Дерьмо, дерьмо…» Бредовый сон обернулся явью. В луже крови лежало то, что еще совсем недавно было Лорен. Та, кого я целовал сегодня ночью, та, кому шептал ласковые слова. Лорен… Она была изрублена, искрошена, лицо обезображено, красивые волосы увязли в тягучем месиве крови и мозгов, а на умывальнике лежал аккуратно вымытый мизинчик с маленьким колечком…
– Где этот ублюдок? – заорал я в бешенстве. Рванул по комнатам, открывая двери ногой. Я искал его. Я знаю: это он. Ревнивый мудак. Чудовище.
– Марк, остановись! – Я почувствовал руку Димыча у себя на плече. Вырывался, но Дэн и Димыч крепко схватили меня за руки. Мы упали. Я ударил кого-то в челюсть, в ответ получил отрезвляющий удар в ухо и затих, уткнувшись лицом в затейливый узор испанской плитки. Я не хотел рыдать, слезы сами текли из глаз.
– Пустите меня! Я убью его! Убью! – хрипел я.
– Кого ты убьешь, Марк? Кого?
– Этого мудака. Лорен с ним пришла! Он убил ее из ревности. К тому же его нет среди нас! Он либо уже сбежал, либо прячется! Это он! Конечно, это он! Да пустите вы меня!
Меня подняли с пола.
– Возможно, он прав. Давайте найдем этого парня и просто спросим обо всем. Только без глупостей! И кто-нибудь! Вызовите ментов! – Это Димыч, даже в самой критической ситуации он не терял самообладания.
Мы пошли искать по комнатам. Мудака в галстуке нигде не было. Потом зашли на кухню. Он храпел под столом.
– Сука, вставай! – заорал я и ударил его ногой в живот.
– Марк, не надо, может, это не он.
– Не он? Тогда кто? Я? Или ты, Дэн? Вставай, мудак. Расплата пришла.
Он поднялся. Он был все еще пьян. Рубашка вся в красном. Галстук как тряпка болтается.
– Ты убил Лорен?!
– Лорен убита… Как это, что за бред?
– Да, убита, и убил ее ты.
– Лора убита… Кем… Где… Как… Как это возможно… Я так напился… Она ушла с тобой! Мы поругались! Она ушла с тобой! Ребята, вы же помните, я заснул. А Лора была с ним. Что с ней? С ней ничего не могло случиться. Это какой-то злой розыгрыш. Да?
Он нагло врал. У него вся рубашка в ее крови. Урод! Маньяк! Псих! Я схватил его за горло и потащил к ванной. Меня никто не удерживал. Он сопротивлялся, но я сильно ударил его ногой в пах и бросил лицом в кровавую лужу.
– Твоих рук дело, мразь.
Мне хотелось ударить его ногой в лицо, но я сам получил удар в колено и отскочил. Он поднялся и испуганно смотрел на меня. В руке у него блеснул непонятно откуда взявшийся нож.
– Не подходи. Не подходи! – заверещал он. – Это не я, это не я!
Я увидел на полу ножку от добитого вчера танцами стола. Поднял ее и молча нанес удар. Один, второй, третий… шестой, седьмой… пятнадцатый… двадцать первый… Первый пришелся по встретившейся на пути руке, третий по голове, десятый по тому, что еще недавно было головой… Потом я опустился на колени. Мне стало плохо. Меня вырвало.
Приехала милиция, всех забрали. Я ехал в «бобике» и думал о Лорен. О том, что я предвидел ее смерть, что мог ее спасти, если бы отнесся ко сну как к предупреждению. «Бобик» перестало трясти, мы приехали.
* * *– Димыч, что означает обувь?
– В каком смысле?
– Ну, пожалуй, я имею в виду символизм. Что она может означать как символ?
– Обувь означает только обувь – и все!
– Но ведь что-то она должна означать! Кто-то не просто так положил эти босоножки на дорогу. И туфли на порог в мусарне.
– Какие туфли? Какие босоножки? Ты бредишь, что ли?
– Я говорю тебе про символы. Я спрашиваю тебя, что может означать обувь как символ, как подсказка? Зачем она? Не смейся, это серьезно.
– А какая обувь?
– Детские босоножки, женские туфли и грязные домашние тапочки.
– Без людей? Просто обувь?
– Да, просто обувь.
– Не знаю, давай спать.
Димыч замолчал на какое-то время, я даже подумал, что он спит. С дивана в Димкиной комнате, где он приготовил для меня постель, его не было видно. Я лежал в темноте, ощупывая глазами протекший потолок, и даже начал было засыпать сам, но он заговорил снова.
– Обувь без человека – это грустно. Если это не обувной магазин или не прихожая, конечно. Это как корабль без команды или как самолет без экипажа.
– А что она означает?
– Ничего не будет.
– ?!. Чего не будет?
– Ничего не будет совсем. Ни детей, ни женщин, ни дома. Ничего. Мне почему-то так подумалось.
– Хреново.
– Да уж. Невеселая картинка.
– А чем все кончится?
– Ты о чем?
– Ну если ничего не будет, то чем все кончится?
Он задумался опять. Я вдруг обратил внимание на безумно громко тикающие часы. Свет луны теперь падал на циферблат. Стрелки показывали четыре сорок.
– Я не знаю, чем все кончится, – отозвался опять Димыч. – Чтоб это узнать, ты сам должен вернуться к тому, с чего все началось.
