Ирина Мамаева - С дебильным лицом
Андрей посмотрел на медичку. Едва докурив и затушив окурок, он автоматически нашарил на столе свою пачку, помедлил и снова закурил. Думал, уже забыл Аленку, думал, уже отболело все, отошло. Ан, нет. Фигушки. Как бы не так. Кто-то из ребят сказал тост, вместе со всеми Андрей выпил.
Девчонка сама смотрела на него. Поглядывала. Хмельное веселье накатило на Андрея. “Чего смотришь, чего? — мысленно заговорил он сам с собой. — Раскраснелась уже. Взять бы тебя за руку, да и увести отсюда. Знаю, что пойдешь. Думаешь, на край света поведу? Не-ет. Нет, дорогуша. А пойдешь”. Захотелось и правда взять ее за руку и увести, утащить в какую-нибудь пустую комнату, куда-нибудь в сушилку и сразу, не разговаривая, не глядя, завалить на кровать. Почувствовать свою власть над этой, как будто над той. Больно, больно-то как!..
Он вышел из общаги и пошел, не разбирая дороги, куда глаза глядят, тихой безветренной майской ночью. Бродил бесцельно по каким-то чужим дворам, пока не остановился в изнеможении, не выспавшийся, уставший, как загнанная лошадь, в каком-то тихом переулке.
И услышал странный звук.
Как будто вокруг что-то мерно щелкало. Что-то текло — как невидимая река, неосязаемая, потусторонняя река. Звук был необычным и завораживающим, и он стоял, не смея пошевелиться, чтобы не спугнуть наваждение.
И понял. Кругом были тополя, и с нежных новорожденных листиков сыпались отслужившие свое время почки. А он все слушал и слушал, и не мог наслушаться, не мог оторваться. И до того ему вдруг стало хорошо, стало так легко…
Может быть, это и есть то единственное, настоящее, что есть у человека, — вот такие мгновения: стоять и слушать, как майской ночью сыплются с тополей почки?..
“Greetings Tanya!
I found your personal advertisement on the Internet and I decided to respond to it because I think you are a quite special person. Below is some information about me and attached my picture. I would be delighted to receive respond from you and get to know if you would be interested to get acquainted with me.
Best personal regards, Slavik Gracon.”
Через час:
“ Tanya, where are you? I’m dreaming about you and waiting your answer!
Yours, Slavik”
Через сутки:
“ Tanya, you don’t like me, you don’t want to contact with me?! Am I ugly? Write me! Please…
Slavik”
“Приветствую тебя, Таня!
Я нашел твое представление в Интернете и решил откликнуться на него, потому что, я думаю, ты — необыкновенный человек. Ниже немного информации обо мне и моя фотография. Я буду рад получить письмо от тебя и буду рад, если ты решишь переписываться со мной.
С наилучшими пожеланиями,
Славик Гракон.
Через час:
Таня, где ты? Я мечтаю о тебе и жду твоего ответа!
Через сутки:
Таня, я тебе не нравлюсь, ты не хочешь общаться со мной? Я урод? Напиши мне! Пожалуйста…”
Глава 11
Люди делятся на две категории: одни легко начинают конфликт, устраивая истерику и сразу вываливая на другого весь негатив, другие напротив стараются всеми силами избегать выяснения отношений, заталкивая обиды поглубже. В результате первые зарабатывают себе астму, а у вторых открывается язва желудка.
— Он мне не звонит! Он не отвечает, когда я ему звоню! — Татьяна заламывала руки, бегая у Лариски дома по комнате. — Как он может! Ну как он может так поступать со мной!!! За что?!
Она дошла до края и не ждала уже, что мучительные приступы вытаскивать телефон и смотреть, смотреть на него с бьющимся сердцем пройдут, что отступит, отпустит ее это смешное желание — во что бы то ни стало услышать его голос.
Лариска вязала свитер и слушала ее.
— Я не могу, не могу без него!
— Ты же сама говорила, мол, все, надоел, пусть подрастет сначала? Неужели у тебя к нему все так серьезно? — удивилась Лариска. — Бросай его, хватит мучиться, ищи себе другого, постарше, поумнее. Что ты так к своему пупсику привязалась?
— Да, я все делаю неправильно. Все не так, не к месту. Наверное, я не то говорю, неправильно себя веду… Но я ведь не хочу ничего плохого! Я просто не умею, я не знаю, как. Я ведь живу первый раз. Мне негде научиться, мне никто не может подсказать. Я не знаю, как мне быть, я не знаю…
— Не знаешь, что делать, — не делай. Расслабься — оно само как-нибудь устроится.
— Оно не устраивается! Мне все в жизни опротивело, даже танцы! Я не знаю, куда себя деть вечерами. У меня какая-то апатия, усталость… Я в панике — мне кажется, что это теперь навсегда, что нет никакого выхода из этого состояния, что все бессмысленно.
— Это нормально, это бывает, — пыталась мягко ее успокоить Лариска. — У человека не может быть постоянно только подъем. Бывают ведь и спады. Это просто пониженный уровень энергии.
— Я знаю! Но что делать-то? Где ее взять — эту энергию?!
— Попробуй отвлечься, найти себе какое-нибудь увлечение, хобби. Есть же у тебя какие-то знакомые, кроме Андрея? Навести старых подруг, родственников — кого-нибудь. Узнай, какие у них проблемы. Эта истина стара, как мир — если тебе плохо, то найди кого-нибудь, кому еще хуже, и начни ему помогать. Не можешь словом утешить — дари людям что-нибудь. Только не замыкайся на себе, на своих проблемах.
— Да хуже, чем мне, — некуда! — обиделась Татьяна. — А ты еще предлагаешь мне заморочиться чужими проблемами!
— Да не заморочиться, а начать помогать, отдавать энергию. Чем больше помогаешь, отдаешь — тем больше получаешь. Конечно, зациклиться на своем пупсике проще, сидеть и жалеть себя.
— Ты думаешь, я не понимаю, да? Я не понимаю, что я привязалась? — Татьяна не слушала, а думала о своем, все больше заводясь. — Да! Я действительно зациклилась, привязалась, вцепилась мертвой хваткой. Как бульдог? Пусть, как бульдог. Мне иногда кажется, что мне на свете ничего больше не нужно: только лежать рядом с ним, когда он спит, и смотреть на него. Просто смотреть на него. Он такой красивый… Он такой… беззащитный, такой трогательный — мой мальчик. И вместе с тем он — мой любовник. Как это? Меня это каждый раз удивляет. Я не знаю, чего тут удивительного… Ты понимаешь… о чем я? Я иду по улице — это ужас! Этот город полон двадцатилетних мальчиков. Они идут, красивые, молодые, свободные. Они идут, а я смотрю на каждого, и мне хочется пойти за каждым из них. Лариса! Я схожу с ума. Я не могу быть одна. Понимаешь? Меня вырастили, меня так воспитали, что женщина не должна быть одна, что рядом с ней должен быть мужчина. Что женщина должна выйти замуж, родить детей. Я читаю эти модные журналы, я совершенно с ними согласна: надо делать карьеру. Кому-то это надо. А что делать мне, если я родилась, чтобы быть чьей-то женой? Я хочу любить! Я хочу любить и быть любимой. Я так устала таскаться на работу, менять лампочки и чинить розетки, смотреть вечерами телевизор. Я как побитая собака после всех своих романов. Мне так много доставалось от жизни — неужели же я не заслужила счастья? Я понимаю, нельзя кидаться на мужиков, нельзя навязываться, а надо сидеть и ждать… Я ни разу не сказала Андрею “мой”. Ну там, “мой милый”, “мой хороший”… Знаешь, почему? Ведь он бы сразу обозвал меня собственницей, сказал, что я хочу охомутать его, привязать к себе, не знаю, что там еще… И вышел бы скандал, и я бы снова оправдывалась… Чего плохого в том, чтобы сказать мужчине “мой хороший”?! Я не понимаю. Я. Не. Понимаю. А он мне всего три раза сказал “моя”: “хорошая моя”, “бедная ты моя” и “моя женщина”, — Татьяна сорвалась на крик. — А я хочу быть чьей-то женщиной! Я хочу, чтобы кто-то был рядом, кого можно обнять… кто бы обнял, утешил, погладил по голове… Мне страшно. Михайлов меня бросил… Я выгляжу смешно, да? Старой истеричкой? Но мне больно…
Она испуганно перевела дух. Лариса молчала.
— Да, я привязываюсь. Я это чувствую. Я знаю, как это неприятно, когда кто-то привязывается. Но я ничего не могу с собой поделать. Я в ловушке, я не знаю, как с этим бороться. Иногда мне кажется, что если бы мне сказали, что можно вот это, вот эту привязчивость, как-то отрезать, отделаться от нее, я бы избавилась, по живому бы выдрала. Как попавший в капкан волк перегрызает себе лапу, чтобы выжить… — и замолчала ненадолго.
— Ведь все у нас с ним еще будет? Ведь еще только все начинается… И все будет хорошо. Он переедет ко мне жить. Мы будем жить вместе. Он повзрослеет. Он станет совсем другим: обязательным, ответственным, будет зарабатывать деньги, и мы с ним заведем детей. Понимаешь, детей: таких маленьких, хорошеньких… Только он почему-то мне не звонит…
— Что ты говоришь? Что ты говоришь? Что у тебя с ним будет? Посмотри правде в глаза: все уже давно кончилось, и не надо цепляться за прошлое, надо принять все, как есть… — Лариска по-прежнему была невозмутима и мудра, и рядом с ней Татьяна со своей истерикой чувствовала себя полным ничтожеством.
— Хорошо тебе рассуждать с умным видом! Сидит тут, ручки сложила, как святоша. А сама-то! Спишь со всеми подряд — как это называется? — тут же мстительно выдала она. — Хорошо, ты спишь со всеми, сильная такая, уверенная, мужиков кадришь пачками — скажи мне, что делать?! — ей вдруг захотелось уйти, но больше устраивать шоу было не перед кем, и Татьяна схватила подругу за руку. — Я не могу больше, не могу, не могу… Я слабая. Слабая… Зачем такие, как я, рождаются на свет? Зачем меня так воспитали? Меня никто не любит, я никому не нужна. Мне так больно… — и она разрыдалась.
