Олег Лукошин - СУДЬБА БАРАБАНЩИКА. ХАРДРОКОВАЯ ПОВЕСТЬ
Посвистывая, осторожно спускался я по крутому склону. Добравшись уже до разваленной беседки, я услышал шум и увидел, как во дворике промелькнуло лицо старухи. Волосы её были растрёпаны, и она что-то кричала.
Тотчас же вслед за ней из кухни с топором в руке выбежал её сын-карлик, лицо у него было мокрое и красное.
– Послушай! – запыхавшись и протягивая мне топор, крикнул он. – Не можешь ли ты отрубить ей голову?
– Нет, нет, не могу! – завопил я, отскакивая на сажень в сторону. – Я… я кричать буду!
– Но она же, дурак, курица! – гневно гаркнул на меня бородатый карлик. – Мы насилу её поймали, хотели совершить чёрную мессу, а у меня дрожат руки.
– Нет, нет! – ещё не оправившись от испуга, бормотал я. – И курице не могу… Никому не могу… Вы погодите… Вот придёт дядя, он всё может.
Я пробрался в студию и уселся за барабаны. Было теперь неловко от своего скоропалительного и трусливого отказа, и я чувствовал себя глупым. Старика Якова, по всей видимости, дома не было. Побарабанив с полчаса, я решил отвлечься, развернул лежавшую на тахте газету и принялся за чтение.
Прочёл передовицу. Во всём мире воевали. Захватывались пиратами корабли, гибли под бомбами города. А кто топил и кто бросал бомбы, от этого все отказывались.
Потом стал читать происшествия. Здесь всё было куда как понятней.
Вот автобус налетел на трамвай – стёкла выбиты, жертв нет. Ни в автобусе, ни в трамвае не оказалось водителей. Как они ехали сами – непонятно.
Вот шестилетний мальчишка свалился с моста в воду, и сразу же за ним бросились трое: его мать, милиционер и старик, торговавший с лотка папиросами. Не нашли. Думали – всё, погиб, а вечером, как ни в чём не бывало, он вернулся домой. Оказалось, что в самый экстремальный момент, когда он уже был на грани смерти, у него открылись жабры, которые раньше принимали за родовые пятна. Мальчишка вдоволь наплавался и отправился домой. «Молодец! Сможет теперь без визы плавать за границу».
А вот объявление: какой-то дяденька продаёт душу, он же купит вечную удачу в покер. «Глупо! Я бы никогда не продал. Чёрта ли толку в удаче да без души? К тому же доказано, что души не существует. На что он рассчитывает?»
А вот, стоп!.. Я сжал и подвинул к глазам газету. А вот… ищут меня… «Разыскивается мальчик четырнадцати лет, Сергей Щербачов. Брюнет. На виске возле левого глаза родинка. Сообщить по телефону 8-900-555-48-64».
«Так, так! Значит, вернулась Валентина. Телефон не наш, не домашний, значит, ищет милиция».
Трясущейся рукой я подвинул дорожное дядино зеркальце.Долго и тупо глядел. «Да, да, вон он и я. Вот брюнет. Вот родинка».«Разыскивается…» Слово это звучало тихо и приглушённо. Но смысл его был грозен и опасен.Вот они скользят по проводам, телеграммы и электронные письма: «Ищите! Ищите!.. Задержите!»Вот они стоят перед начальником, спокойные, сдержанные агенты разведки. «Да, – говорят они, – товарищ начальник! Мы найдём гражданина Сергея Щербачова, четырнадцати лет, брюнета, с родинкой, – того, что выламывает ящики и продаёт старьёвщикам чужие вещи. Он, вероятно, живёт в каком-нибудь городе со своим подозрительным дядей, например в Киеве, и мечтает безнаказанно поступить в хардроковую школу, чтобы посещать с концертами разные страны. Этот лживый барабанщик, которого давно уже вычеркнули из списков четвёртого отряда, вероятно, будет плакать и оправдываться, что всё вышло как-то нечаянно. Но вы ему не верьте, потому что не только он сам такой, но его отец осуждён тоже».Я швырнул зеркало и газету. Да! Всё именно так, и оправдываться было нечем.Ни возвращаться домой, ни попадать в исправительный дом я не хотел. Я упрямо хотел теперь в хардроковую школу. И я решил бороться за своё счастье.Насухо вытер я глаза и вышел на улицу.Постовые милиционеры, дворники с бляхами, прохожие с газетой – все мне теперь казались подозрительными и опасными.Я зашёл в аптеку и, не зная точно, что мне нужно, долго толкался у прилавка, до тех пор, пока покупатели не стали опасливо поглядывать на меня, придерживая рукой карманы, и продавец грубо не спросил, что мне надо.Я попросил тюбик хлородонта, презерватив (чтобы оправдать ожидание аптекаря) и поспешно вышел.Потом я очутился возле парикмахерской. Зашёл.
– Подкоротить? Под машинку? Под бокс? Под бобрик? – равнодушно спросил парикмахер.
– Нет, – сказал я. – Бритвой снимайте наголо.
Пряди тёмных волос тихо падали на белую простыню. Вот он показался на голове, узкий шрам. Это когда-то я разбился на динамовском катке. Играла музыка. Катались с Ниной. Было шумно, морозно, весело…
Уши теперь торчали, и голова стала круглой. На лице резче выступил загар.
Вышел, выдавил из тюбика немного зубной пасты, смазал на виске родинку. Брови на солнце выцвели: попробуй-ка разбери теперь, брюнет или рыжий.
Сверкали на улице фонари. Пахло тёплым асфальтом, табаком, цветами и водой.
«Никто теперь меня не узнает и не поймает, – думал я. – Отдаст меня дядя в хардроковую школу, а сам уедет в Ленинград… Ну и пусть! Буду жить один, буду стараться, повышать мастерство. А на всё прошлое плюну и забуду, как будто бы его и не было».
Влажный ветерок холодил мою бритую голову. Шли мне навстречу люди. Сторонились. Косились недоброжелательно, особенно черноволосые и носастые. Но никто из них не знал, что в этот вечер твёрдо решил я жизнь начинать заново и быть теперь человеком прямым, смелым и честным.
Было уже поздно, и, спохватившись, я решил пройти домой ближним путём.Темно и глухо было на пустыре за церковной оградой. Оступаясь и поскальзываясь, добрался я до забора, пролез в дыру и очутился в саду. Окна нашей комнаты были темны – значит, дядя ещё не возвращался.Это обрадовало меня, потому что долгое отсутствие моё останется незамеченным. Тихо, чтобы не разбудить внизу хозяев, подошёл я к крылечку и потянул дверь. Вот тебе и раз! Дверь была заперта. Очевидно, они ожидали, что дядя по возвращении постучится.Но то дядя, а то я! Мне же, особенно после того, как я сегодня обидел карлика, стучаться было совсем неудобно.Я разыскал скамейку и сел в надежде, что дядя вернётся скоро.Так я просидел с полчаса или больше. На траву, на листья пала роса. Мне становилось холодно, и я уже сердился на себя за то, что не отрубил курице голову. Экое дело – курица! Подумаешь – чёрная месса! Все имеют право на причуды. А вдруг вот дядя где-нибудь заночует, – что тогда делать?Тут я вспомнил, что сбоку лестницы, рядом с уборной, есть окошко и оно, кажется, не запирается.Я снял сандалии, сунул их за пазуху и, придерживаясь за трухлявый наличник, встал босыми ногами на уступ. Окно было приоткрыто. Я вымазался в пыли, оцарапал ногу, но благополучно спустился в сени.Я лез не воровать, не грабить, а просто потихоньку, чтобы никого не потревожить, пробирался домой. И вдруг сердце моё заколотилось так сильно, что я схватился рукой за грудную клетку. Что такое?.. Спокойней!Однако дыхание у меня перехватило, и я в страхе уцепился за перила лестницы. Тихонько поднялся я наверх – и опять стоп!Не из той комнаты, где жил я, и не из той, где жили дядя с Яковом, а из пустой, которая выходила окном к курятнику, пробивался через дверные щели слабый свет. Значит, дядя уже давно был дома.Прислушался. Разговаривали двое: дядя и кто-то незнакомый. Старика Якова, по всей видимости, не было.
– Скоро, – говорил дядя, – скоро всё закончится. Придёт Единственный, и сопротивление прекратится. Не вздумай сомневаться. Понятно?
– Понятно…
Какое сопротивление и кто такой этот Единственный, о ком дядя говорил с таким пиететом, – мне это было совсем непонятно.
– Ждать осталось немного… И куда это мой Мальчишка запропал? (Это обо мне.)
– Вернётся! Или немного заблудился, если конечно не сбежал. Ты думал о том, что будет, если он исполнит не тот Ритм? Если Прометей сумеет освободиться? Телепатическая связь между ними сильна.
– Последнее время он барабанит только то, что надо нам, атональный фри-джаз. Мальчик очень талантлив, у него всё получится. Недаром именно его сумел отыскать этот изверг Прометей. Единственный уже шевелится, старуха его чувствует.
– А родители ищут его? Что если найдут до срока?
– Нет, не найдут. Отец сидит, мачеха с новым мужем в Турции. Видать, ещё та потаскуха. Никому он не нужен. Идеальный барабанщик. Теперь самое главное устранить этого гадкого мага, он может почувствовать переход Единственного и помешать ему. А сына Комиссара мы попытаемся использовать в своих целях.
– Ну хорошо. Только знай, что такого шанса может не быть ещё сотни лет. Мы не имеем права проиграть.
«Вот те на! – ахнул я. – Значит, меня используют в какой-то странной, мистической игре! Значит, это вовсе не мой дядя! Чёрт, может всё это снится мне?!»
