Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

Глоток свободы, или глоток вина…

А дальше всё пошло само собой. Мы заряжали друг друга – я и публика. Это были какие-то токи, которые врывались в мою кровь, ударяли в голову и возвращались обратно в зал. Мы были единым организмом, который дышал, чувствовал, жил.

Заведённый пипл яростно требовал "Уши" – ещё один хитище, ставший популярным в период квартирных выступлений. Юные девчонки, топая ногами, размахивали руками, косынками, свитерами и визжали:

– Уши, уши, уши!

– Будут вам "Уши", – милостиво согласился я. – Оттянемся?

– Да! – взревел зал.

– Поехали!

Закат закончил летний тёплый вечер,

Остановился на краю земли…

Что там творилось! Нам повезло – мы имели возможность почувствовать себя звёздами на все сто процентов. Толпа бесновалась!

Мальчики и девочки орали, плясали, пели! А что на сцене вытворяли мы! Я метеором носился чуть ли не по потолку! Паша выделывал невероятные кренделя, завязывался в такие узлы, что его с руками и ногами взяли бы в любое цирковое шоу "Человек-Каучук". Палыч плясал в перерывах вокруг барабанов. Батькович удавом извивался во всех доступных его телу направлениях.

Доиграв очередной "боевик", я решил сыграть на контрасте и произнёс в микрофон:

– Следующая песня посвящается памяти всех погибших рокеров.

Памяти Джона Леннона, памяти Бонзо из "Лед Зеппелин", памяти Стиви

Рэйвоэна, памяти Джимми Хендрикса…

Публика в зале притихла. Всё окутала прозрачная тишина, в которой чётко звучал мой охрипший голос:

– Памяти Дженнис Джоплин, памяти Джима Моррисона, памяти Марка

Болана…

Темноту зала пропороли огоньки зажигалок. Публика поминала вместе со мной тех, кто не сыграет больше ни одного аккорда, кто ничего больше не крикнет обезумевшим толпам фанов, тех, кто шёл перед нами по этому блядскому болоту рок-н-ролла.

– Памяти Майка Науменко, памяти Александра Башлачёва, памяти

Виктора Цоя, памяти Янки, памяти всех, кого я не назвал, но кто жил этой музыкой и умер в ней.

Паша взял несколько аккордов на гитаре и я вступил:

Нас спеленал закат, тихо трепещет ночь,

Я обернусь назад, и прогоню страхи прочь.

Мне тихо вторила гитара, в зале мерцали огоньки зажигалок, а я отдавал им свою душу, свою кровь, свою жизнь:

Грустный напев огня нам предвещает смерть,

Небо возьмёт меня в пёструю круговерть.

А ты будешь петь стихи под звуки дымящихся струн,

Заглушая шаги подходящих к костру.

Я доиграл заключительное соло на блок-флейте и затих. Несколько мгновений полной тишины, а потом бешенный рёв, топот, аплодисменты.

Я был мокр, как мышь. Волосы влажными прядями свисали на лоб и на глаза, мешая видеть происходящее.

Мы играли для них по-честному, в кайф, в полный рост! А зал оттягивался на полную катушку. Я испытавал полнейшее блаженство – всё было гораздо лучше, чем я предполагал.

Последняя вещь была саранжирована так, чтобы музыканты уходили со сцены по одному. Жёсткий блюз переходил в безбашенное гитарное соло, которое постепенно становилось всё спокойней и тише. Потом вступал я на губной гармошке. И так мы вели вязкую тягучую тему.

Сначала со сцены ушёл Палыч. Потом тихонько слинял Батькович.

Паша провёл со мной тему ещё раз и тоже ушёл. Я остался наедине с залом. Взяв последние ноты, я поклонился и, не сказав ни слова, вышел за кулисы.

Начался совершеннейший гвалт. Публике было мало. Они требовали ещё. Нас выволокли на сцену и заставили играть на "бис". Проиграв по второму кругу добрую треть программы, мы с громадными усилиями завершили концерт. Я поблагодарил всех присутствующих за поддержку.

Показал куда бросать деньги – добровольные пожертвования. Нам мгновенно насыпали полный ящик мелочи.

Пользуясь случаем, мы запланировали в ночь после концерта попробовать записать альбом, поскольку аппарат был арендован до утра. Отец Батьковича для этой цели любезно предоставил свой офис. А отнести туда аппарат мы попросили зрителей.

Это было зрелище, скажу я вам! Толпа народу волочит колонки, усилители и всякую дребедень, распевая во всё горло наши хиты!

Ого-го! Мы стали звёздами! Жизнь удалась!

Странное всё-таки существо – человек. Стремишься к чему-то, рвёшь жопу, ломаешь ногти, карабкаясь к заветной цели. И когда достигаешь цели, не остаётся сил радоваться. Тогда сидишь, ощущая себя последним дауном, и думаешь: "Неужели это то, к чему я так рвался?"

Дерьмо какое-то!

Я размышлял об этом через месяц после концерта. Концерт прошёл потрясно. Альбом записан, и записан неплохо. А радости настоящей нет. И что со всем этим делать – непонятно. Нужно двигаться дальше.

А куда дальше? А что дальше?

Альбом мы распространяем среди наших знакомых. Одним нравится, другим – нет. В своём болоте мы – "звёзды". А как выбраться из своего болота на люди? Это вопрос! И пока на него нет ответа, придётся вариться в своей жиже.

Наташа нам "поклеила" следующий концерт. Еёйная сестра работает в школе учительницей русского языка и относится к редкой в наши дни категории педагогов-энтузиастов. Такие высокогражданственные личности чувствуют глубочайшую ответственность за подрастающее поколение. На этом основании они постоянно организовывают различного рода внеклассные мероприятия, пытаясь подсадить "детишек" на разные интересные филдраки. Подрастающее поколение с радостью херит огонь учительского энтузиазма, и тогда несчастным педагогам не остаётся ничего, кроме как сокрушаться по поводу дебилизма воспитуемых.

Так вот, у Татки возникла идея организовать с Таниной помощью концерт "Клана Тишины" в её родной школе. Таня идею ухватила на лету и стала долбить школьное начальство на предмет того, что нехило было бы устроить выступление живой рок-группы. Директриса школьная, мадам старой закалки, не слишком жаловала слово "рок-группа". У неё перед глазами стояли газетные статьи периода 80-85 годов, которые напоминали скорее сводки с поля боя, чем описания музыкальных мероприятий. Рокеры, дескать, громили трамваи и троллейбусы, грабили и насиловали направо и налево, пили кровь невинных младенцев.

Страсти-мордасти, короче говоря. А с другой стороны, хотелось продемонстрировать свою продвинутость в свете последних веяний.

Посему директрисса долго ковыряла пальцем в носу, размышляла, думала и не придумала ничего лучше, чем пригласить меня на собеседование.

Что же, делать нечего. Не люблю я общаться со старшим педагогическим составом, но другого выхода я не видел. Придав себе по возможности пристойный вид, я отправился на "высокоуровневый карн".

Возле школы меня встретили Таня и Наташа. Критически осмотрев меня со всех сторон и признав достойным предстать пред очи начальства, Таня повела нас "на заклание". Мы прошли по пустым гулким коридорам мимо всяческой наглядной агитации, перемежающейся с жемчужинами детского творчества. "Прожектор перестройки" сменялся вырезанным на стене заявлением, что "Валя – блядь", а "Вестник комитета комсомола школы" соседствовал с краткой историей половых контактов неизвестной Фени.

Наконец мы остановились возле двери с гордой надписью "ДИРЕКТОР", возле которой чья-то дрожащая рука розовым фломастером криво приписала "сука".

– Опять написали! – возмутилась Таня, – и так каждый день.

Стираем, а они опять пишут!

Послюнив палец, она попыталась оттереть надпись, но, к сожалению, неудачно.

– Ладно, идём. Времени мало, – сдалась, наконец, она и постучала в дверь.

Оттуда раздался уверенный начальственный рык:

– Войдите!

Таня приотворила дверь и мы проскользныли вовнутрь.

За монументальным столом с тумбами гордо восседала не менее монументальная леди. В глаза сразу бросались все её три подбородка, бородавки на щеках и прическа в стиле "взятие Рейхстага". Строгий костюм обтягивал рыхлые формы так, что она, казалось, надела в районе талии три-четыре автомобильные покрышки. Внушительная тётка!

Я уважительно кашлянул и приготовился к худшему.

Она смерила меня пренебрежительным взглядом и кивнула на стулья.

– Итак, молодой человек, расскажите мне подробнее о вашей группе и о том, что вы собираетесь нам предложить.

Я стал обстоятельно рассказывать о коллективе молодых талантливых исполнителей, несущих в массы "разумное, доброе, вечное". Я врал, не краснея, о том, как мы известны в нашем городе и его окрестностях.

Налегал на то, что пройдёт совсем немного времени, и нас можно будет приглашать только в крупные концертные залы за очень большие деньги.

– Но ведь рок-музыка – это ужасно громко. Да и самой музыки там мало! – авторитетно заявила директриса, глядя на меня, как удав на кролика.

Я пустился в объяснения, что мы не играем громкую музыку. Мы – яркие представители арт-рока. Тихая, спокойная, мелодичная музыка – вот наш формат.