Дмитрий Добродеев - Большая свобода Ивана Д.
К дому пастора регулярно подъезжают фургоны, с них сгружают штабеля гуманитарной помощи. Богородников доволен, он ходит вокруг растущей свалки, хлопает себя по полным ляжкам, трясет косматой бородой, озорно поблескивает очками и говорит: «Вот, это все повезу в Москву! Лишь бы по дороге в Польше не ограбили».
Иван идет навстречу Богородникову. Они обнимаются. Затем садятся в гостиной, говорят о политике. Богородников хвалит христианских активистов вроде пастора Бёма. И ругает христианский интернационал в Брюсселе, особенно куратора по России Энтони Де Меуса: «Негодяй, он половину наших средств зажилил! А партию факсов отдал Аксючицу. Ох уж эти западные благодетели!»
Он рассказывает: «Многие бьются за брюссельские харчи. Виктор Аксючиц, Дмитрий Савицкий и я лично. Де Меус мне пообещал компьютеры и принтеры, но я их не получил, приехал Аксючиц и вырвал буквально зубами!»
В Москве Богородникова ждет особнячок в два этажа, который друзья сумели выбить у городских властей. На первом он расселил девочек-сирот: он навещает их, гладит по голове, плотоядно улыбается. На втором этаже Володя разместил секретариат партии, ведет учет, планирует политические акции. Из этого гуманитарно-политического сплава должна возникнуть новая христианско-демократическая Россия.
Богородникову скучно в доме пастора, в заштатном Аубинге. Он хочет пару дней пожить у Ивана в Мюнхене. В однокомнатной квартирке Иван отдает ему свою широкую кровать, а сам переходит на диванчик. Богородников ходит по комнате, повторяет как мантру: «Вот вырастем как партия, сами всем будем помогать…»
Перед обедом он крестится, затем крестит еду и собеседника, звучно ест, вздыхает: «Главное — правильно питаться и соблюдать гигиену. На зоне, кто не моет ноги, тот быстро сходит с круга. Таков закон. Начинается загнивание организма и души».
После обеда выходят погулять. Останавливаются у футбольного поля. Глядя на упитанных немецких подростков, гоняющих мяч, Богородников говорит: «Слаб западный человек. В ГУЛАГ бы его.
Сломается к чертовой матери. А вот русский человек — все вынесет».
Утром он берет Ивана на радио «Свобода». Там их должен принять знакомый Богородникова, сибиряк Евгений Кушев. Один из представителей «русской партии» на станции.
Они едут на эс-бане до станции «Изартор», потом на семнадцатом трамвайчике до остановки «Тиволиштрассе», что у Английского парка. Переходят площадь с теннисными кортами и видят белую крепостную стену, утыканную камерами слежения. Это радио «Свобода». Их долго оформляют по пропускам и, наконец, пропускают вовнутрь.
Пока Володя дает интервью, Иван спускается в кантину. Его поражают низкие цены и задушевная, можно сказать, советская атмосфера. За соседним столом некто по фамилии Финкельштейн убеждает собеседника, что академик Йоффе был гений и создал школу атомщиков не хуже резерфордовской.
Спускается довольный Богородников: «Пошли отсюда поскорее!»
Он подробно рассказывает об интервью, в котором доказал, что христианская демократия есть истинное призвание русского народа.
За передачу он получил от Кушева двести баксов. Стандартная на станции сумма за интервью. Так платят всем, и ради этих денег советские писатели и журналисты отовсюду съезжаются на станцию.
— Представь себе, — говорит Богородников на улице, — идем мы с Кушевым гордо по станции, два русских, крепких мужика, а все иноверцы приседают и крестятся!
Иван думает: «Дикий народ в России. Почему-то думают, что христианская демократия сродни поповщине — надо обрасти бородой, креститься и поучать иноверцев».
Следующий этап — мюнхенская «Каритас», там сидят суровые люди, все больше отставные иезуиты. Но их Богородников пленяет бородой, косичкой и земным поклоном. Они росчерком пера направляют его на склады за гуманитаркой. Иван идет с ним на склад: горы одежды и обуви громоздятся до потолка. Глаза Володи радостно вспыхивают, он потирает руки: «Будет чем моим подопечным разговеться!»
Затем они идут на Шиллерштрассе, в квартал секс-индустрии: пип-шоу, бардачков, секс-шопов и видеокабин. Богородников заходит в секс-шоп, листает пачки журналов, потом роется в куче стимуляторов, гелей, насадок и вакуумных помп. Руки его дрожат, он говорит: «У моего друга плохо стоит после зоны. Ему надо помочь. Спроси у продавца, есть ли шпанские мушки или что-то посильней».
Иван обращается к продавцу: тот выкладывает набор всевозможных капель, капсул и мазей. Богородников покупает шпанские мушки, кладет в карман. Иван подозревает, что снадобье — для него самого.
Они выходят на улицу, Богородников втягивает воздух ночного Мюнхена: «Надо бороться за жизнь, бороться за свободу! Надо контролировать мысли и ухаживать за телом». И повторяет уже привычную мантру: «На зоне главное — не потерять контроль над телом. Если перестаешь мыть ноги, ты погибаешь».
Но в городе он все больше хромает, ходит вприсядку и, наконец, признается: «Обострился старый геморрой!»
На второй день он уже не может ходить, лежит на боку, стонет.
Ивану страшно: он продлил приглашение Богородникову лично, а тот приехал без медицинской страховки. У Ивана просто нет денег, чтобы заплатить за лечение. Он понимает, что если не сбагрит Богородникова кому-то, то влипнет по полной с этим геморроем. Он сам пока социальщик и брать на себя ответственность не может. Иван звонит Алене Миллер — влиятельной даме из русских эмигрантов второй волны.
Ее дед был казачьим генералом, в его честь названа станица Миллерово. Семья скрывалась от советской власти все 20-е и 30-е годы. В 42-м, когда в станицу пришли немцы, им сразу стало легче жить.
После Сталинграда семья Алены отступала с немцами до Мюнхена, добирались под постоянной бомбежкой эшелонами.
В Мюнхене старик Миллер стал профессором Украинского университета, она сама проработала на станции «Свобода» лет тридцать, сменила трех мужей, родила двух сыновей. Это была прекрасная страна — Западная Германия до 1989 года. С объединением весь хваленый немецкий Wohlstand пошел насмарку.
У немцев, замечает Иван, редкая симпатия к казакам. Они любят их как степной непокорный народ и даже при Гитлере давали особый статус. В 45-м генерал фон Паннвиц не бросил своих казаков и был казнен.
Немцы любили и любят не только казаков, но и Россию в целом. Эта экзотическая страна вызывает у них шок и трепет одновременно. Алена Миллер выступает на всех собраниях по русской теме — о женщинах, о христианстве, о духовности… Как мило общаться на эти темы в уютных ресторанах Мюнхена, под белое вино и спаржу с рыбой. Поговорив, гости садятся в хорошие машины и разъезжаются.
Миллер — прекрасная пожилая женщина, патриотка, российский христианский активист. Выходит, Богородников — по ее части.
На такси он везет стонущего гостя в ее большой дом в районе Колумбус-плац и помогает разместить в мансарде. Миллер, считает он, будет рада пообщаться с умным человеком и настоящим русским христианином.
К утру Богородникову совсем плохо. Миллер вызывает неотложку, его отвозят в госпиталь «Ной-перлах». Услышав, что он глава российского ХДС, помещают в отдельную палату, обеспечивают особый режим. Оперируют, вырезав половину прямой кишки.
Через день Иван навещает его: Богородников лежит в палате с блаженной улыбкой и осеняет входящих крестным знамением. Его навещают представители мюнхенской эмигрантской общины, прикладываются к руке. Даже санитары испытывают к нему уважение, переходящее в благоговение.
Политики новой России — чего в них больше — банальности, шкурных интересов, наивности или слепого идеализма?
Госпиталь в Перлахе выписал за все это удовольствие счет на сорок тысяч марок. И направил лично Ивану. Но такой суммы он не наберет никогда. В итоге Иван отказывается платить. Ему шлют повестки целый год, потом плюют и перекидывают платежку на город.
Они тепло прощаются с Богородниковым: больше судьба не сведет их никогда.
В компании дезертиров
Социал-амт Мюнхена оплачивает Ивану не только жилье, но и курсы немецкого на Ландверштрассе. Все получившие убежище (азиль) имеют такое право. Он с удивлением замечает, что в его группе из пятнадцати учащихся не меньше половины — русские. Это дезертиры из Западной группы войск и члены их семей, перебежчики и просто перекати-поле. Те, кого прибило в Мюнхен бурными волнами перестройки.
Среди дезертиров — жилистый, нервный Виталик, младший лейтенант спецназа с нездоровым блеском в глазах. В курилке на Ландверштрассе он рассказывает свою историю. Когда их часть эвакуировали из-под Эрфурта, замполит почуял, что Виталик хочет смыться. Определил по косвенным приметам: как он копил дойчемарки, откладывал вещички в стопку. И не спускал с него глаз. Лично сопроводил в самолет. Когда же их почти загрузили с техникой в «Антей» — в Россию, Виталик спрыгнул. Он оттолкнул замполита, кубарем выкатился из трюма, как настоящий спецназовец, петляя, добежал до ограды, перемахнул через колючую проволоку и скрылся в роще. Те охренели, отдали приказ искать, но было поздно. Он добежал до автобана, взял попутку, добрался до Карл-Маркс-Штадта и дальше, автостопами, до Мюнхена. Его заочно приговорили к вышке.
