Ирина Глебова - Качели судьбы
Четыре раза принимал Тимофей участие в «празднике высвобождения духа и раскрепощения плоти». А потом, никому не говоря ни слова, уехал. Даже Светлане ничего не сказал: понял — это бесполезно!..
— Наверное, есть истина в учении Махараши, — повторил парень задумчиво. — Но мне так хотелось увести Светлану от них!
Хотел парень того или нет, но в последних словах майор услыхал прорвавшийся крик, почти стон.
— Так с чем же ты вернулся?
Глаза у Тимофея погасли, губы покривились.
— На щите, — сказал он. — Не знаю, может быть зря я отступил. Нужно было насильно её оттуда вытащить. Но вот… не сумел. Шершель де буа!
— Это по-французски? — не понял майор.
— Нет! — Тимоша вдруг улыбнулся и посмотрел на портрет Климовой так, словно переглянулся с живым человеком. — Это только похоже на французский. И вроде напоминает известное выражение. На самом же деле — набор звуков. Но впечатление создаёт.
Кандауров догадался.
— Это что, Лариса Алексеевна так говорила?
— Да, она рассказывала, что один её знакомый употреблял это «Шершель» на все случаи жизни, особенно когда не знаешь толком, что сказать.
Парень помолчал немного и вдруг спросил:
— Вы найдёте убийцу?
— Помоги, чем можешь, — ответил ему Кандауров. — Судя по тому, что уже известно, убийство это умышленное, подготовленное. А меня самого не оставляет мысль: след идёт в прошлое. Ты Ларису Алексеевну знал давно, хорошо. А вдруг именно тебе известно что-то — эпизод, деталь, случайная фраза, воспоминание о ком-то. И это наведёт на разгадку…
* * *Не так давно начальство предложило майору Кандаурову перейти в новый, недавно созданный отдел по борьбе с организованной преступностью или, попросту говоря, с отечественной мафией. Отдел грозились в скором времени оснастить современной техникой, напрямую связать с Интерполом, постажироваться за границей. Но Викентий отказался. Отшутился своей любимой фразочкой:
— Я человек простой, простодушный. Куда мне, с Интерполом! Буду своих бандитов и убивцев ловить…
Он знал, чего хотел. Преступники — одиночки и доморощенные шайки, — тоже не шли на убыль, наоборот, и здесь всех захлёстывало небывалой смердящей волной. Одно облегчение: было много дилетантов, насмотревшихся крутой видухи и начитавшихся детективов. Из шлюзов новых коммерческих издательств хлынул такой поток порно-криминальной романтики, в котором затерялись классически отточенные Кристи и Сименон, а яркими обложками лезли в глаза авторы, которых на Западе, возможно, не знают и не читают. Зато здесь у них нашлось поклонников в избытке, а кое-кто решил, что подобные детективы вполне сойдут за практические учебные пособия. Таких «учеников» ловить не трудно, но ведь преступление уже совершилось…
На днях, например, Миша Лоскутов арестовал одного сытого, фирмово упакованного тридцатилетнего парнягу — заместителя директора посреднического перекупного кооператива. Вечером, в ресторане, тот поругался со своим начальником — почувствовал себя обиженным при разделе барышей. А через час, уже изрядно пьяного, уговорил директора поехать к нему домой, замириться, обещал весёлую женскую компанию. Жил он в недавно отстроенном особняке как раз под любимыми Кандауровым Журавлёвскими склонами, недалеко от реки. Там он директора задушил, привязал к ногам железную болванку и утопил в реке. Но труп почти сразу прибило к близкой плотине, там верёвка перетёрлась, тело всплыло. И хотя на мёртвом документов не было, его опознали быстро: по деликатесному содержимому желудка, ресторанным меню, показаниям официантов, помнивших ссору между хорошо знакомыми завсегдатаями. А жена убитого, ещё утром бросившаяся активно разыскивать мужа, опознала его и тоже знала о жестоких неладах директора и заместителя. Через сутки после преступления, поздно вечером убийцу подняли с постели, а в доме нашли и дипломат жертвы, набитый купюрами, и верёвку, обрывком которой были обмотаны ноги трупа.
Или ещё одно недавнее дело, которое Кандауров распутал за сутки. «Гигантом» называется большой комплекс общежитий для студентов нескольких городских институтов и университета. По-сути, это целый студенческий городок с кафе, дискотекой, клубом… В комнате одного из общежитий нашли без сознания двух студентов из Уганды. Они были отравлены из газовых баллончиков, причём так сильно, что долго не приходили в себя и не могли дать показания. Но и так было ясно, что они ограблены. Оба чернокожих студента слыли парнями не промах. На летних каникулах они не торопились на родину, а разъезжали по Европе, а, вернувшись к началу занятий, навезли много импортной техники и вещей на перепродажу. Об этом рассказали Викентию ребята из соседних комнат общежития. Так что грабители поживились изрядно. Одна девушка припомнила группку парней-кавказцев с большими и, видимо, тяжёлыми сумками. Она встретила их совсем рядом с общежитием, но откуда они вышли — не заметила. Те задели её, но как-то мимоходом, поскольку заметно торопились. Уже заходя на крыльцо общежития, студентка оглянулась и увидела, как из-за угла вынырнула машина, в окна которой торчали те же наглые физиономии.
Кандауров решил для начала испробовать самый простой вариант… На следующий день с отрядом оперативников — все в штатском, конечно, — они пошли на городскую барахолку. Название «барахолка» или «чёрный рынок» сохранилось с времён, совсем ещё недавних, когда на этом месте и в самом деле продавали подержанные и поношенные вещи бабушки или мужики с испитыми лицами. Стояли, выложив своё барахольце и опасливо озираясь. Как только мелькала невдалеке милицейская форма, по рядам передавался «шухер» и немудреные вещи быстро прятались в сумки. Но лишь страж порядка удалялся, всё возвращалось на свои места. Спекулянты здесь, конечно, появлялись, но уж они были втройне осторожны. Товар свой показывали краешком, цену называли шёпотом и исчезали мгновенно.
В те времена на «барахолке» бывало довольно оживлённо. Но тот, кто попадал сюда сегодня, с ностальгической грустью вспоминал, как тихо, спокойно и доброжелательно было тут раньше. Хлынув через край, рынок силой захватил бывшие овощные, цветочные и рыбные ряды, добавив к ним самодельные ряды, стенды, палатки. Во множестве пестрела развешенная и разложенная здесь продукция различных швейных и обувных кооперативов и фирм. Но главные позиции занимали торговцы товаром больших партий — импортным и фабрично-отечественным, от китайских пуховых пальто и турецких кожаных курток до шампуней, колготок и порнооткрыток. Мимо их плотных рядов течение несло людей — потенциальных покупателей. Тот, кто рисковал шагнуть в этот поток, становился не властен над собой. Течение неумолимо тащило его, и если человеку удавалось в конце концов вырваться, то так, как вырываются из жестокой автобусной давки времени пик — с отдавленными ногами, намятыми боками, оторванными пуговицами. А тут ещё и глядеть приходилось в оба за своим кошельком.
Однако для майора и его коллег базарный Гольфстрим в новинку не был. Они спокойно отдались на его волю и умело выруливали то в один оживлённый уголок рынка, то в другой. И скоро увидели группу черноусых парней, гортанно уговаривающих покупателя взять видеомагнитофонную приставку. Свитера и джинсы, разложенные на продажу этой компанией, также проходили по списку вещей, украденных из общежития. Взяли кавказцев быстро, профессионально, хотя те и пытались пустить в ход ножи. Выводя бандитов через одну незаметную, но известную ему дверцу в заборе, на задворках самодельных палаток, Кандауров оглянулся. Никто из свидетелей задержания не испугался, не спешил свернуть свой товар и скрыться. А ведь это были спекулянты и деляги похлеще арестованных. Но у них имелись бумажки со штампами кооперативов, совместных предприятий, фирм… В последние годы Викентий всё чаще и сильнее ощущал какую-то унылую бесполезность многих своих усилий. И только когда удавалось раскрыть тяжкое преступление, поймать особо опасного негодяя, тягостное чувство отступало. Потому Викентий радовался, что подобные попутные дела разрешались быстро и не сильно отвлекали его от главного — поисков убийцы Климовой.
Привычный уклад жизни распадался на глазах, касалось это и работы уголовного розыска. Случись подобное убийство лет десять назад — обком партии постоянно бы теребил высшее милицейское начальство, а оно, в свою очередь, выжимало бы из Кандаурова все соки. Писатель — человек в городе известный и уважаемый. Формально. Поскольку обычный горожанин не знает своих, местных литераторов, а власти вспоминали о них лишь после появления очередного постановления «Об усилении роли творческой интеллигенции» или «Об улучшении работы с творческой молодёжью»… Однако, если случалась трагедия, видимость высокой заинтересованности соблюдалась в полной мере.
