Эндрю Круми - Мистер Ми
— Хотите, я помогу вам донести пакеты? — предложила девушка, которую, как оказалось, звали Катриона. Я с благодарностью принял ее предложение. Мы медленно пошли к моему дому, и по дороге она рассказала мне, что изучает науку жизни.
— Науку жизни? — воскликнул я. — Это, наверное, замечательное времяпрепровождение!
Она несла больше пакетов, чем я, и, к моему удовольствию, выключила свой магнитофончик. Я с облегчением заметил, что теперь, когда мы шли спокойным шагом, ее груди колыхались гораздо меньше.
— Мне всегда хотелось поговорить с ученым, — сказал я. — Я хотел бы услышать от него ответ на один вопрос.
— Какой? — спросила она.
Мы уже почти подошли к моему дому.
— Почему на свете не существует зеленых собак и кошек?
Вопрос, казалось, привел ее в недоумение.
— То есть как?
— Есть же зеленые птицы, и насекомые, и змеи, а кошки бывают рыжие, оранжевые и даже голубоватые. Но зеленых не бывает. Это же был бы для них очень полезный цвет — им было бы легче прятаться.
Катриона остановилась и посмотрела на меня с улыбкой.
— Не знаю, — сказала она. — На этот вопрос я ответить не могу.
— Мы уже почти пришли — надо только завернуть за угол. Я могу сам донести все это домой — если вам надо куда-то бежать, хотя, на мой взгляд, этого делать не следует.
Но Катриона сказала, что донесет покупки до самого дома, а когда мы оказались на пороге, я предложил ей зайти и выпить чашку чая с куском хлеба, намазанным джемом, — если ее устраивает такое угощение (вообще-то я собирался в награду за помощь дать ей немного денег).
— Что ж, — сказала она, — не откажусь.
Как все странно складывается, думал я, разыскивая в буфете чай и ломая голову, сколько ложек заварки надо класть. В гостиной сидит Катриона. Кто бы подумал, размышлял я, что спущенное колесо, проливной дождь, случайно обнаруженная книга и странная картинка на экране компьютера дадут мне возможность завести новое интересное знакомство? И где все-таки миссис Б. держит чай? Катриона, видимо, услышав, как я выдвигаю и задвигаю ящики и хлопаю дверцами буфета, пришла на кухню и спросила:
— Вам помочь?
Я ответил, что очень даже нуждаюсь в помощи, и предоставил дело приготовления чая ей. Но по крайней мере я могу теперь сказать, что с тех пор, как я заинтересовался компьютерами и как меня покинула миссис Б., я научился, кроме всего прочего, заваривать чай. А ты знаешь, что заварочный чайник надо предварительно согреть?
Однако Катриону моя беспомощность несколько удивила.
— Вы в самом деле не знаете, как приготовить чай? — спросила она.
— Нет. А вот вы изучаете науку жизни, но не знаете, почему не бывает зеленых кошек и собак.
— Ну, это совсем другое дело, — сказала она и, поставив все на поднос, понесла чай и чашки в гостиную.
— Разве? — спросил я, следуя за ней.
— Конечно. Уметь заваривать чай гораздо важнее, чем знать, почему не бывает зеленых кошек.
— Кошка с вами не согласилась бы, — сказал я, и мы сели за стол. Катриона разливала чай и расспрашивала меня о миссис Б., моей жизни et cetera. Поскольку ты и так знаешь обо мне все, я не буду даже вкратце описывать мои ответы. И все же Катриона часто прерывала меня замечанием типа: «Вы в самом деле никогда не летали на самолете?», «У вас в самом деле никогда не было телевизора?», «Вы в самом деле не знаете, как сварить суп?» Мы уже договорились, что она покажет мне, как это делается, и, честно говоря, меня немного раздражали ее недоуменные восклицания. Я пошел поискать печенье, она пошла за мной и тут же его нашла (в жестяной банке, которую я прежде никогда не видел).
— Вы умеете водить машину? — спросил я ее.
— Я учусь, — ответила она.
— Ну вот, а я уже бог знает сколько лет вожу машину, — с торжеством заявил я. — Вот только иногда забываю заклеить спущенную камеру.
Затем я рассказал ей, как нашел «Энциклопедию» Розье или, вернее, книгу, в которой она упомянута. Я даже повел ее в кабинет и достал свой экземпляр «Эпистемологии и неразумности», чтобы показать ей место, где упоминаются ксантики. Я считал, что человек, изучающий науку жизни, не может не заинтересоваться сектой, которая считала огонь живым организмом.
— Разве не удивительно, — сказал я, — что где-то, возможно, существует книга, которая представляет альтернативную философию Вселенной? Хотите еще печенье?
Она сказала, что хочет.
Когда мы вернулись в гостиную, я спросил Катриону, есть ли у нее молодой человек, поскольку даже мне было очевидно, что она очень хорошенькая девушка. Она сказала, что недавно порвала с другом, которого звали не то Юен, не то Гери. Какая жалость, сказал я, похоже на то, как мы расстались с миссис Б. Она кивнула и улыбнулась. Было очевидно, что у нее в тот день нет особых дел, и бедняжке ничего не оставалось, как бегать в одиночестве по улицам или пить чай со старым болтуном вроде меня.
— Вы когда-нибудь были женаты? — спросила она, хотя, казалось бы ответ очевиден. — Или… хотя бы… влюблены?
— Боже упаси! — воскликнул я, собирая крошки на дне коробки из-под печенья. Вот бы сейчас съесть супчику!
— Как это грустно, — сказала она, немало меня удивив. Мне казалось, что жалеть меня нет никаких оснований: я был вполне доволен жизнью до того момента, как ее нарушило бегство почтенной миссис Б. Но люди по разному смотрят на вещи, и если бы все события моей жизни были собраны вместе и перелиты в ее жизнь (я полагал, что ей пришла в голову именно эта мысль), то ей наверняка стало бы грустно. Что касается меня, то я просто был голоден.
— Вы читали Юма? — спросил я ее.
— Нет, — ответила она.
— Ну так вот, я убежден, что влюбленность, как бы она ни была необыкновенна и прекрасна, не может сравниться с неиссякаемым наслаждением, которое получаешь, читая и заново оживляя в памяти превосходную прозу этого автора. Вы были влюблены в Юена? (Или Гери, или как там она его назвала.) Катриона задумалась, потом покачала головой, и эта ее неуверенность породила во мне подозрение, что она и сама никогда не была влюблена. Если меня спрашивают, читал ли я такую-то книгу и понравилась ли она мне, я всегда могу дать вполне определенный ответ. Я считаю, что подобные впечатления гораздо более достоверны, прочны и значительны, чем нечто, о чем приходится как следует подумать, разжевывая печенье, прежде чем дать отрицательный ответ.
— А вам не бывает одиноко? — спросила Катриона, и я ответил, что, конечно, отсутствие миссис Б. сильно осложняет мне жизнь, но что я всегда удовлетворялся обществом своих книг и собственного воображения. Видимо, это убедило ее, что в моей жизни не все так уж «грустно», а я предложил заняться супом.
Придя в кухню, Катриона сразу сказала, что имбирь не имеет к супу никакого отношения, а также отложила в сторону сладкий картофель и авокадо, сказав, что их можно будет съесть в другой раз. Она ловко покрошила овощи и бросила их в кипящую воду. («Неужели это все, что надо сделать?» — изумленно спросил я.) Она не спешила уходить, даже когда суп уже тихо доваривался на плите и ей больше не надо было меня ничему учить. Она призналась, что тоже голодна, и спросила, можно ли ей пообедать вместе со мной. Как оказалось, это была очень удачная мысль, потому что иначе у меня могло бы уйти несколько часов на поиски тарелок и ложек.
Когда мы с удовольствием ели суп, я сказал, что до сих пор не могу понять, почему миссис Б. в слезах сбежала из моего дома после того, как подверглась кратковременному воздействию компьютера.
— А что ее так расстроило? — спросила Катриона, проглатывая очередную ложку супа.
— Понятия не имею, — ответил я. — Я подозреваю, что у нее просто возникло перенапряжение глаз. Может быть, вы сможете мне это объяснить, поскольку вам известно многое такое, о чем я не имею ни малейшего понятия.
Я имел в виду приготовление чая, супа, использование переносных магнитофончиков и тому подобное.
Когда мы опустошили тарелки, Катриона прошла вслед за мной наверх в кабинет.
— Извините, тут не прибрано. Миссис Б. навела бы утром порядок, если бы…
Катриона смотрела на экран, вытаращив глаза. Я сам открыл ей дверь кабинета, она вошла, мельком глянула на запертые и теперь уже ненужные книжные шкафы, а потом на светящийся экран. Потом посмотрела на меня, потом — опять на экран и опять на меня. В точности как миссис Б.
Ты знаешь, что я всегда считал миссис Б. типичным представителем рода человеческого. Если мне надо узнать, «что думает народ», я всегда спрашиваю миссис Б., и то, что она думает (или говорит, что думает, или даже воображает, что думает), я считаю мнением любого обывателя, которому мне вздумалось бы задать тот же вопрос.
Таким образом, реакция миссис Б. на яркую цветную картинку, по-прежнему мерцавшую у меня на экране и изображавшую книгу под заглавием «Ферран и Минар» в руках обнаженной женщины (или, вернее, девушки, поскольку неизвестная мне особа вряд ли была старше Катрионы, которая все еще таращилась на картинку по-рыбьи выпученными глазами) — между прочим, книгу, которую читала нагая женщина, мы с Катрионой впоследствии найдем в одном из огромных «книжных магазинов», расплодившихся в таком множестве за последнее время, — так вот, реакция миссис Б., видимо, была той самой реакцией, которую можно ожидать от любого «благомыслящего» человека; во всяком случае, глаза Катрионы, по-видимому, устав от мелькающего на экране видения, перебегали с экрана на меня точно так же, как перебегали глаза миссис Б. Но у миссис Б. из глаз текли обильные слезы, тогда как глаза Катрионы оставались совершенно сухими. И их взгляд выражал любопытство и осуждение.
