Бен Хетч - Знаменитый газонокосильщик

— Чарли, — говорю я, — если папа это обнаружит, он тебя убьет. Это новые обои. И почему ты прикинулся больным и начал симулировать сенную лихорадку?

— У меня уже три раза шла кровь из носа, — гордо заявляет Чарли. — Два раза из-за этого и один раз из-за другого.

— Чарли, я с тобой разговариваю.

— Их надо протирать, пока они еще не подсохли.

— Чарли!

— Иначе могут отвалиться.

— Чарли, пообещай мне, что утром ты все приведешь здесь в порядок. Обещаешь?

— Ладно, — с усталым видом говорит он.

— Чарли, — снова начинаю я, потому что мне кажется, что он уже засыпает, а мне еще надо кое о чем его спросить.

— Что? Я ничего не делаю.

— Чарли, ты когда чаще вспоминаешь маму — дома или в школе? Папа считает, что дома. Это так, Чарли?

Чарли трижды бьется головой о подушку, а потом с напевными интонациями отвечает:

— Иногда дома, иногда в школе, но она с Богом, ангелами и бабушкой и больше никогда не вернется… глупая ты башка, — после чего выключает свет.

Сегодня утром смотрел у Джеммы фильм об английском парне по имени Чарльз, который в один прекрасный день бросил работу, продал дом, оставил жену и отправился в Африку жить в глиняной хижине, потому что ему надоел Запад. Потом этот Чарльз влюбился в чернокожую прачку по имени Бобан, которая лишилась ноги, подорвавшись на пехотной мине. Фильм нам показался очень смешным, хотя ничего смешного в нем не было, и мы с Джеммой то и дело отпускали разные шуточки. Например, когда герои встречаются у водоема, и Бобан показывает Чарльзу, как надо стирать штаны. А потом они вместе отправляются на романтические прогулки, и Чарльз поет колыбельные деревенским ребятишкам, которых они вроде как усыновили.

Большей пошлятины я еще не видел, но самое ужасное заключалось в том, что фильм меня почему-то тронул. Женщина-инвалид, плетни и мазанки, а также несколько колыбельных — все это представляется мне гораздо более привлекательным, чем клиенты и борьба за премиальные. Если бы я мог забыть об этом, я бы с радостью женился на одноногой женщине по имени Бобан. Думаю, до увольнения мне осталось не больше недели.

После того, как мы снова занимаемся с Джеммой сексом, я начинаю делать вид, что я — Чарльз, а она — Бобан. Я начинаю копировать акцент, с которым говорил герой фильма, ремнем подвязываю Джемме ногу, сажаю ее в машину и вожу по Чешемскому парку до тех пор, пока она не начинает икать от смеха. Вернувшись в фургон, мы распечатываем свежую колоду карт и каждый раз на перекрестке вытаскиваем по одной штуке, чтобы решить, куда поворачивать — налево или направо.

У торгового центра «Сарра-гарден» мы снова вытаскиваем карту, чтобы решить, не забраться ли нам назад и не пообниматься ли. Но только мы приступаем к этому занятию, как в заднее окошко начинает стучать охранник стоянки, который интересуется, в своем ли мы уме и понимаем ли, что делаем. Терпеть не могу людей, которые задают такие вопросы, как будто главное — это понимать, что ты делаешь, поэтому я снова начинаю говорить голосом Чарльза и отвечаю, что мы ждем своего шофера, который пошел покупать электрические лампочки. Охранник теряется и не знает, что ответить.

— У моей жены Бобан нет ноги, — продолжаю я. — Мы познакомились с ней у водоема, а потом все утро я катал ее на машине, очень устал и прилег отдохнуть.

Охранник заглядывает в фургон, видит подвязанную ногу Джеммы и начинает оправдываться, что-то объясняя про киоск, который был украден неделю назад. Как только он отходит в сторону, мы тут же разражаемся хохотом.

Когда мы возвращаемся к Джемме, она дает мне почитать свой дневник, вернее, не очень возражает, когда я запираюсь с ним в ванной. Я узнаю из него много интересного, включая то, что она меня любит. Джемма начинает смущаться, и остаток вечера я трачу на то, чтобы заставить ее произнести это вслух. У нее уже были мальчики, но она говорит, что никогда не испытывала ничего подобного, поэтому я чувствую себя польщенным. Мы очень медленно подходим к ее признанию, так как Джемма слишком горда для того, чтобы сразу уступить. Сначала я заставляю ее повторить за мной «Кошка любит своих котят» и только после этого «Я люблю тебя, Джей».

Меня очень радует то, что у нас все как у людей. Мы уже начали ссориться из-за мелочей. Мы боремся за верховенство и постоянно решаем, кто из нас главнее. Например, когда мы сегодня играли в трик-трак, я отказался расставлять ее фишки, когда она ушла в туалет, и расставил только свои. А Джемма в отместку не стала наливать мне чай и принесла его только себе. Однако все это мы делаем совершенно беззлобно, и это лишь добавляет остроты нашим отношениям.

9 часов вечера.

Вечером еще раз попробовал поговорить с Чарли, когда он чистил зубы. Когда Чарли чистит зубы, он размазывает пасту по всему лицу, а потом снимает ее зубной щеткой, делая вид, что бреется опасной бритвой. Считается, что к нему нельзя обращаться, когда он это делает, иначе он может порезаться.

— Чарли, что это за история с сенной лихорадкой? У тебя же нет никакой сенной лихорадки, — говорю я, когда он заканчивает.

— Есть, — отвечает он. Он смотрится в зеркало и массирует себе подбородок, проверяя, чисто ли он выбрит, так что я не могу удержаться от смеха.

— Чарли, я прекрасно знаю, что у тебя нет никакой сенной лихорадки.

— Нет, есть, — повторяет он снова. Он хватает полотенце, резко поворачивается ко мне спиной, что-то делает со своим лицом и, повернувшись обратно, трижды чихает. — Видишь?

— Как ты это делаешь? — спрашиваю я.

На этот раз Чарли уже не отворачивается.

— Для того чтобы заработать сенную лихорадку, нужно запихать палец в нос, — и он запихивает его в нос. — Мне это показал Колин Хиггинс. — Лицо у Чарли искажается, и он снова чихает. — У Колина сенная лихорадка уже два года.

В пятницу на день рождения Чарли должна прийти Джемма, которая хочет с ним поговорить. Надеюсь, это не произведет на него слишком сильное впечатление, потому что лично мне нравятся его выходки. Я не хочу, чтобы он превратился в бродягу, как Пижон, или еще во что-нибудь такое, но его поведение доказывает, что у него есть воображение. По-моему, нет ничего хуже, чем ребенок, лишенный фантазии. У Чарли есть несколько таких одноклассников — кажется, что это куклы, лишенные индивидуальности, и можно не сомневаться, что со временем они станут взрослыми людьми, которые будут сообщать окружающим: «От этого может пострадать репутация фирмы».

Как только я приезжаю на работу, меня вызывает Бриджит, и я следую за ней в одну из комнат, предназначенных для собеседований. Я подозреваю, что речь пойдет о мистере Перисе, но Бриджит меня ошарашивает.

— Мне тут одна птичка напела, что ты занимаешься какими-то глупостями с прейскурантами, — заявляет она.

Я не знаю, что ответить, и поэтому говорю, намекая на Линду:

— Похоже, на тебя работает не одна птичка.

— Нет, только одна, — отвечает Бриджит, подтверждая тем самым мои подозрения. — Хотя это неважно. У меня замечательный нюх, Джей, и я чувствую, когда человек собирается опустить поводья.

Я напрягаюсь, с вялым видом глядя в пол, и Бриджит выдерживает паузу, выжидая, когда я выдам себя кивком или улыбкой. И я понимаю, что не уступить ей будет по меньшей мере невежливо.

— Но ведь не обязательно верить всему, что тебе говорят, — произношу я с загадочным видом и задумываюсь, а не пора ли произнести речь об отречении. Но потом мне приходит в голову, что можно воспользоваться случаем и спровоцировать Линду, сообщив ей заведомо ложные сведения, чтобы проверить степень ее лояльности. — Иногда люди говорят не то, что думают.

Но Бриджит меня опережает.

— У меня есть одно из писем, направленное тобой в строительную компанию «АМКА». Я знакома с их заместителем директора по административно-хозяйственной части, — произносит она.

Я не могу удержаться от легкого смешка, и мы встречаемся глазами — в моих написано добродушное признание, а в ее — не менее добродушное торжество.

— Если бы только это… — вздыхает Бриджит. — Но я читала твои записи в книге по учету рабочих, к тому же истории с мистером Арнольдом и мистером Перисом. Да и твоя исполнительность и пунктуальность тоже оставляют желать лучшего… Джей, я не знаю, что мне делать. Только честно — как бы ты поступил на моем месте?

— Уволил бы меня, — отвечаю я.

После этого мы еще некоторое время болтаем, и Бриджит говорит, что мы могли бы стать с ней близкими друзьями. Я не очень понимаю, что в данном случае имеется в виду под словом «близкий». Потом мы пожимаем друг другу руки, и я выхожу из комнаты, гадая по дороге, а не надо ли было ее поцеловать.