Денис Драгунский - Окна во двор (сборник)
— Ну, ну! — заторопили его.
— Что ну?
— Ну, как фильм? Что там? Расскажи!
— Вы что, в самом деле? — засмеялся он. — Разве я похож на идиота? Тратить двести крон на кино про голых баб?.. Все в кино, а я тихонечко в магазин. Там рядом универмаг был. Купил Леночке летнюю кофточку.
Помолчал и добавил:
— И не один я, между прочим.
procul este, profani!
Доходы и издержки
Есть у меня приятель, экономический журналист. Пишет в несколько изданий, а также составляет аналитические записки. Фрилансер, то есть работает дома. Зарабатывает около 60 000 рублей в месяц чистыми — на круг, ибо месяц на месяц не приходится. Живет скромно. Ездит на метро, еду покупает в «Перекрестке», по части шмоток и гаджетов не форсит, да и понятно — уже сорок лет.
Жена — тоже журналистка. Сыну — двенадцать.
И вдруг, нежданно-негаданно, приглашает его вице-президент одной крупной частно-государственной компании. Кофе попить в кафе «Турандот»…
И предлагает ему занять пост начальника отдела в этой самой компании. С окладом в 180 000 рублей.
— Вот это да! — сказал я, услышав такое. — Ты, конечно, согласился?
— Конечно, нет, — сказал он.
— Прямо так сразу и отказался?
— Нет, не сразу. Секунд через восемь. Невыгодно.
— То есть как? Это же в три раза больше, чем сейчас!
— Эх, Викторыч! — сказал он. — Видно, что в экономике ты полный профан! Давай считать.
— Вот смотри, Викторыч, — сказал он. — Гляди, как я одет. Две пары джинсов, пиджак твидовый, пиджак вельветовый, три свитерка. Еще пара брюк. И приличный костюм, который я вынимаю два раза в год: свадьба там или похороны; ему уже десятый год пошел. А туда надо как минимум четыре классных костюма. Каждый — минимум полтинник. И это на два года, прикинь! А сорочки? Минимум дюжина сорочек — по три штуки, сам считай. Туфли. Знаешь, почем сейчас брендовые офисные туфли? А небрендовые нельзя. Часы, опять же. Тут минимум сотню клади. Портфель. Айфон. Айпад. А новое пальто? Ты считай, считай…
То есть мне, чтоб туда явиться, надо будет в долг брать! Ты мне дашь полмиллиона с рассрочкой на год? Допустим, да. Значит, я тебе должен буду по сорок штук в месяц отдавать.
Теперь — машина. Живу без машины и прекрасно себя чувствую. Но не могу же я на такую фирму, куда все на своих тачках, пешком от метро бежать! Или из битого жигулевского частника вылезать! И не могу же я купить «Матиц» или «Логан», когда мои подчиненные на «Маздах» как минимум. Итого по автокредиту самое маленькое — те же сорок штук в месяц. А еще страховка, бензин и приятные встречи с дорожной полицией. Минимум десятка в месяц.
Сорочки, кстати, надо стирать и гладить — не по-домашнему, а как следует: чтоб сияло и стояло. Не заставлю же я свою жену крахмалить-гладить! У нее свои творческие интересы. Итак, сорочки: двести рублей штучка в химчистке, умножай на 24 рабочих дня. Пять тысяч.
Итого сорок плюс сорок плюс десять плюс пять — девяносто пять вылетает на совершенно ненужные мне вещи. Так сказать, на мундир.
180 000 минус налог — 158 000. Вычти 95 000. Получается 63 000. А я сейчас имею чистыми 60 000.
То есть мне предлагается зарабатывать на 3000 больше.
Самое главное — за что? За то, что на службе надо быть в девять, а уходить — когда начальство отпустит. То ли в семь, то ли в девять, а если готовят доклад для министра — и вовсе в полночь. То есть наплевать на свое здоровье и на свою семью. Кстати, я часто сам готовлю обед и почти всегда хожу за продуктами. А тут предлагается закабалить жену и забросить сына! И забыть о собственных интересах, замыслах, о книге, которую я пишу потихоньку по вечерам…
Ради чего? Ради трех штук прибавки? Да что я, сумасшедший?
И самое главное, Викторыч. Голову даю на отсечение, что зарплата — именно «оклад жалованья» — у них на самом деле тысяч двадцать. Ну, двадцать пять. А все остальное — гранты и бонусы. Гранты имеют свойство внезапно кончаться, а бонусы — неожиданно срезаться…
Хорош я тогда буду со своими долгами!
Понял?
— Понял, — сказал я. — А вот скажи: высокая зарплата — это всегда вот так, как ты рассказал? Сплошные расходы и надрыв здоровья?
— Насчет «всегда» не знаю, — сказал он. — Но в моем случае — именно так.
хорошая была семья
Люди люди люди
Это довольно давно было, лет тридцать назад. Одна женщина во время отпуска приехала в город с дачи без предупреждения, без звонка — какие тогда на даче телефоны. Открыла дверь своим ключом и застала мужа за интересным занятием. Муж как раз душ принимал — жара в то лето была страшная — и не слышал, как она вошла. А на столе были разложены бумаги. Его отчет в органы. Он как раз его готовил. Он из загранпоездки вернулся и сообщал, кто как себя вел, с кем общался, какие были разговорчики, и все такое. То есть он был стукач на постоянной основе. Или на временной? Какая разница…
Она тихонько вышла, вернулась на дачу, а через пару дней снова приехала и сказала, что вот, мол, встретила друга юности, прости, ухожу к нему.
Хотя никакого друга не было, сами понимаете.
А ведь была хорошая жизнь. Дочь — старшеклассница, муж — ученый. Квартира-машина-дача. Любовь была и верность, вот что главное! Но она не смогла себя пересилить и ушла.
У другой моей знакомой было так: в начале девяностых ее муж стал заниматься бизнесом и вроде бы раскрутился. И взял большую сумму в долг у приятеля, тоже бизнесмена. По-дружески, без расписки. Долго не отдавал, хотя тот просил, все сроки прошли. Муж говорил: «подожди, погоди, еще пару недель, еще недельку», и так полгода. Она, эта женщина, сказала мужу что-то вроде: «Ну отдай ты ему эти деньги, видишь, как он нас достал». А муж как закричит: «Да в наше время только дураки долги отдают! Да его грохнут не сегодня-завтра, он вообще по ниточке ходит, а я, значит, чтоб ему отдавал?»
Она с ним развелась. Так и сказала: раз ты такой, я с тобой жить не могу, не хочу, не буду.
Хотя, опять же, была хорошая вроде семья.
И еще одна давняя история. Муж, жена, сын. Сыну поступать в аспирантуру. А сын водится с диссидентской компанией. Лучший друг — активный самиздатчик, и родители у него такие же.
Вдруг выясняется, что этот друг тоже собрался ровно в ту же самую аспирантуру. На ту же самую кафедру. То есть реальный конкурент. И тогда жена говорит мужу:
— Ты знаешь, я напишу в университет про этого парня. Анонимно. Или подругу попрошу написать. Так и так, вся семья антисоветская, распространяют клевету на наш государственный строй, и все такое. И собираются эмигрировать.
Муж спрашивает:
— Ты серьезно?
Жена говорит:
— Это наш единственный сын. А я — его мама. Я на все для него готова.
— Ты ведь будешь доносчица.
— А они, кстати, на самом деле хотят эмигрировать.
Долго спорили, и всё бестолку.
Поэтому через некоторое время он ей сказал, что вот, мол, встретил старую любовь, прости, ухожу к ней.
Печально. Но, наверное, правильно.
мертвый язык
У нас не убрано
В мои времена люди много чего стыдились.
Подлости стыдились — точно.
Поэт Слуцкий выступил против Пастернака на том собрании, так всю жизнь каялся.
Кто-то заранее просил у Солженицына прощения, что проголосует за его исключение. Объяснял: жена, дети, книжка в типографии.
Подлизываться и угодничать, наушничать начальству было стыдно. За это могли не подать руки.
Да что там подлость — сущих мелочей стыдились, начиная с 1960-х. Конформизма, например. Помню, один мой товарищ специально встретился со мной, чтобы сказать, что вступает в КПСС. Чтоб я его правильно понял и не осуждал: ему это нужно для научной карьеры. Без этого никуда. Неприятно, но приходится.
Стыдились нечестно нажитого богатства, всячески скрывали его.
Да и честным благосостоянием особо не хвастались.
Но и бедности, задрипанности и заношенности, тоже стыдились.
Юрий Олеша писал в дневнике, что не ходил на похороны своих друзей, потому что единственные брюки обтрепались вконец.
Говорили: совсем обносился, стыдно к доктору пойти.
То есть майки-фуфайки заношены до дыр.
И знаменитая фраза: у нас не убрано.
— Простите, что я вас не приглашаю, у нас совсем не убрано.
Ясно же, что не мусор на полу, не шмотки по стульям разбросаны. Наверное, все старое, ветхое, облупленное, колченогое, треснутое. Нищее. Стыдно.
Сейчас роскоши не стыдятся. И ободранности тоже — посмотрите на фотографии в социальных сетях: гордо позируют на фоне замызганных обоев. А идея подлости вообще ушла из этого, как его — из дискурса.
