Джеймс Баллард - Суперканны

— Пациенты, которых принимал Дэвид. Перлман — один из директоров «Сиба-Гейджи»{38}. Ланкастер — президент местного отделения «Моторолы». Только не думай, что он и их собирался перестрелять — их охраняют, как царственных особ.

— Они и есть царственные особы. А вот второй список. Только без указания времени. Он когда был подготовлен?

— Двадцать шестое мая. Это пациенты, которые ждут назначения на прием.

— Но ведь Дэвид был педиатром. Что, у всех этих людей есть дети?

— Сомневаюсь. Большую часть времени Дэвид занимался общей терапией. Хватит, Пол. Ты и так уже немало видел.

— Постой. — Я мышкой перешел в самый верх списка. — «Робер Фонтен… Ги Башле». Это двое были убиты.

— Не повезло. Кажется, Фонтен погиб в главном административном здании. Его место занял Ален Делаж. Это имеет какое-то значение?

— Начинаешь видеть случившееся немного в другом свете. Всего за два дня до того, как прикончить этих людей, Дэвид напоминает себе, что должен записать их на прием. Странно — если он действительно собирался их убить. А, Джейн?..

— Извини, Пол. — Джейн выключила монитор. — Хватит на сегодня этой теории заговора.

Я отвернулся и стал смотреть на поверхность озера, ожидая еще одного сейсмического удара.

— Он записал их на прием. Проверка холестерина, анализ мочи и все такое. А вместо этого в одно прекрасное утро он решает просто их перестрелять…

Джейн потрепала меня по щеке:

— Ужас. Значит, теория умопомешательства все же верна. Придется тебе вернуться на террасу нашей виллы и оставаться отверженным…

Помахав рукой ночным дежурным, я через вестибюль клиники подошел к выходу на парковку. Лифт поднимал меня на крышу, а я разглядывал в зеркале свое растрепанное отражение — наполовину детектив-любитель со шрамами на лбу и распухшим ухом (такова цена подглядывания в замочную скважину), наполовину эксцентричный наездник (как усядется на своего любимого конька, так и скачет). Джейн, как всегда, была права. Я слишком большое значение придавал трем пулям и целехонькому гаражу. Какой-нибудь слабонервный жандарм вполне мог выстрелить в насосную, когда двигатель переключился на режим подачи очистителя — парень услышал какое-то странное ворчание и испугался. Пуля, угодившая в бассейн, могла срикошетировать от розовой беседки, а потом чей-нибудь солдатский сапог мимоходом сбросил ее в воду. Заложники, вполне вероятно, погибли на дороге — Гринвуд пристрелил их, когда они попытались спастись бегством. То, что расписывал нам Уайльдер Пенроуз, да и официальную версию, обнародованную пресс-службой «Эдем-Олимпии», нельзя было воспринимать буквально.

Двери лифта открылись на крышу, где, кроме «ягуара», других машин не было. Медицинский персонал и приезжающие на прием руководители оставляли свои машины этажом ниже, но я предпочел вид, открывавшийся на залив Напуль и на ласковое, ленивое море, которое, как сомлевшая любовница, притулилось к согнутой руке Эстереля.

Я облокотился на перила, вдыхая запах сосен и смесь фармацевтических ароматов, проникавших из вентиляционной шахты. Я думал о Джейн и ее новом кабинете, когда услышал крик на нижнем этаже — приглушенный крик протеста, за которым последовал звук удара по человеческому телу. Второй голос обличал кого-то на смеси русского и арабского.

Я подошел к ограждению центрального колодца, готовый позвать на помощь. По круговому пандусу спускались два лимузина. Шоферы остановились на третьем уровне, вышли из машин и открыли задние двери, чтобы пассажиры могли с близкого расстояния наблюдать за жуткой сценой, которая разворачивалась перед ними на пустом парковочном пространстве.

На цементном полу среди россыпи бус и браслетов стоял на коленях сенегалец в цветастом плаще. Несмотря на слабое освещение, я разглядел кровоподтеки на его лице и капли крови, падающие на пластиковый пакет, заполненный дешевыми часами и авторучками. Сенегалец — почтенный мужчина с небольшой бородкой — пытался собрать свой скромный товар, словно заранее зная, что день все равно пропал. После нескольких попыток он извлек маску с шутовскими кисточками из-под каблуков охранников, которые тем временем колотили коренастого европейца в дешевом светлом костюме. Их жертва еще стояла на ногах, протестуя на плохом французском с русским акцентом и закрываясь от дубинок окровавленными руками. Трое охранников в синих рубашках, почерневших от пота, загнали этого человека в угол и, избивая, заставили упасть на колени.

Я отвернулся, пораженный этой жестокостью, а потом принялся кричать — я обращался к боссам, глазевшим на экзекуцию из своих лимузинов. Но они были слишком поглощены происходящим и не замечали меня. Они сидели перед открытыми дверями, невозмутимые, как римские сенаторы, наблюдающие за наказанием провинившегося гладиатора. Я узнал Алена Делажа, очкастого бухгалтера, который подвозил Джейн до клиники. Он и его попутчики были одеты, как члены боулинг-клуба «Эдем-Олимпии» — в кожаные куртки на молниях, застегнутые по самую шею.

Избиение прекратилось. Русский, опершись о стену, кашлял и пытался очистить свой костюм от крови. Охранники удовлетворенно пристегнули свои дубинки и сделали шаг назад — в темноту. Зажужжали стартеры, и лимузины тронулись к выезду, увозя зрителей этого импровизированного спектакля в декорациях гаража.

Держась за перила, я захромал вниз по пандусу в поисках телефона, чтобы вызвать бригаду скорой. Африканец уже стоял на ногах, разглаживая свой порванный плащ, а русский сидел в своем углу, тряс головой и пытался набрать грудью воздуха.

Я скакал вниз по пандусу, пытаясь привлечь их внимание, но из-за столба вдруг появилась фигура в форме и встала на моем пути.

— Мистер Синклер… Осторожнее. Полы здесь жесткие. Не ушибитесь.

— Гальдер? — Я узнал черное с бледным отливом лицо. — Вы видели все это?..

Я почувствовал сильную руку Гальдера у себя на локте — он не дал мне упасть, когда я поскользнулся на пятне масла. От его внимательных глаз не ускользнула моя нетвердая походка, и теперь он пытался понять — пьяный я или обкуренный, но лицо его оставалось непроницаемым — ни одна морщинка не нарушала его тонкие черты.

— Гальдер, это были ваши люди. Что здесь происходит?

— Ничего, мистер Синклер, — интонации Гальдера призваны были вселить в меня спокойствие. — Так, небольшое дельце, связанное с обеспечением безопасности.

— Небольшое? Да они этих двоих чуть не убили. Им нужен врач. Вызовите по своей рации доктора Джейн.

— Мистер Синклер… — Гальдер оставил попытки успокоить меня. — Это чисто воспитательное мероприятие, к вам оно не имеет никакого отношения. Я провожу вас до машины.

— Не суйтесь… — Я оттолкнул его. — Я умею ходить. Вы ошиблись — это не тот русский, которого я видел сегодня утром.

Гальдер глубокомысленно кивнул; нажав кнопку лифта, он сказал в тон мне:

— Тот русский, не тот русский — это должно послужить уроком. Мы ведь не можем быть повсюду. Это темная сторона «Эдем-Олимпии». Мы работаем без устали, чтобы вы и доктор Джейн могли наслаждаться солнышком.

— Темная сторона? — Пинком ноги я распахнул дверь и, уставившись в упор на Гальдера, дождался его ответного взгляда. — Вдалеке от теннисных кортов и бассейнов, которые вы так ненавидите? Не хотел бы я оказаться на этой темной стороне.

— В этом нет необходимости, мистер Синклер. За вас это делаем мы.

— Гальдер… — Я понизил голос, который эхом отдавался в темных галереях. — Ваши люди вели себя как убийцы.

— Ну, каннская полиция отделала бы этих двоих куда как хуже. Считайте, что мы оказали им любезность.

— А эти лимузины? Алан Делаж и остальные шишки смотрели на все на это. Не слишком ли? Впечатление такое, что этот спектакль разыграли специально для них.

Гальдер, как всегда, был избыточно вежлив — он кивнул, дожидаясь, когда я вместе с лифтом уберусь на крышу.

— Может, и так. У некоторых из ваших соседей в «Эдем-Олимпии» такие… продвинутые вкусы.

— Так значит, это было специально устроено? Все тщательно подготовлено, чтобы вы могли позабавиться?

— Не мы, мистер Синклер. И уж определенно не я. — Он отступил от лифта, сделал прощальный жест и пошел вниз по пандусу — его каблуки застучали по бетону.

Я уселся в «ягуар» и вдохнул вечерний воздух. Внезапно запах дезинфекции и кондиционированного воздуха показался мне более реальным, чем свежий аромат сосен. Я был зол, но чувствовал странное возбуждение, словно вышел невредимым из авиакатастрофы, в которой пострадали мои попутчики. Пот и вонь насилия сгустили воздух и изменили приоритеты в этом мире.

Не заводя двигатель, я снял машину с ручника и накатом двинулся вниз по пандусу. У меня возникло искушение сбить Гальдера, но, когда я проезжал мимо него, русского и сенегальца уже не было, а рядом с лужицами крови сверкали разбросанные бусины.