Илья Бояшов - Армада
Кое-что изменилось после этого случая.
Заступающие дежурные и являющиеся с докладами офицеры оставляли внизу оружие.
На «Отвратительном» расквартировали целую роту морских пехотинцев, сразу же распоясавшихся, как и полагается победителям. Все жалобы на расквартированных со стороны нового командира корабля отметались.
Заведена была гвардия и Начальник корпуса морской пехоты вознесся на недосягаемую высоту, обладая исключительным доверием Самого.
* * *К услугам Психолога прибегали все реже.
Двор терзался сомнениями и со страхом ожидал новых перестановок. То, что начальника преторианцев повысили в звании, не доставило радости многочисленным завистникам. Мгновенно затеялись новые ходы и составились новые партии. Либералы тайно поддержали отстраненного Психолога, выступающего, как известно, против крайних мер и прослывшего голубком среди ястребов. Консерваторы дружно сгрудились возле очередного фаворита, пусть и тупого, но, именно благодаря своей незатейливости, надежного, словно швейцарский нож.
Первый флаг-капитан интриговал против тех и других.
Командиры кораблей – настоящие тягловые лошадки – только руками разводили.
На первый взгляд все успокоилось. Вахты сменяли одна другую, Армада подминала под себя ставший совершенно послушным океан. Стаи дельфинов передавали ее друг другу, как эстафету. Однако, после впечатляющей расправы, напуганные слухами об имеющейся где-то в нижних отсеках линкора, в его сакральной глубине, тайной пыточной камере, механики и офицеры дали волю подсознательному страху. По кают-компаниям шастали тайные и явные шпионы, порожденные неистощимым усердием Первого флаг-капитана. Благодаря их лихорадочной деятельности, каждый невольно косился на товарищей. Неизбывная тоска – эта истасканная дама с печальными очами – все больше и больше посещала корабли, находя везде самый радушный прием. Повсюду перед ней распахивались двери и раздраивались люки. Она гостила в спардеках и арт-погребах, поднимала одним своим появлением подвахтенных и исключительно всем предлагала единственное средство – водку. Алкоголь сшибал головы, подкашивал ноги, наиболее усердных почитателей награждал «белочкой» и заставлял совершать многие милые безобразия – но потертая дама была права! На дне каждой рюмки, каждого стакана таилось хотя бы временное спасение – и оно дорогого стоило! Так как воровство офицерских коньяков и вин вскоре стало беспощадно пресекаться, нижние чины налево и направо травились денатуратом. Баталеры, вестовые и стюарды были в несколько лучшем положении, но и им уже требовалась определенная ловкость. Устоявшиеся и признанные алкоголики – капразы – запирались в каютах для задушевных бесед с собственной тенью. Офицерская поросль, напротив, предпочитала стаю. Капитан-лейтенанты, с опухшими, словно подушки, вурдалачьими лицами, играли в «медведя» на ненужные никому ассигнации и золотые нательные амулеты. Проповеди бессильны были вразумить этих молокососов. Единственное, что их еще останавливало, – патрули морских пехотинцев и знаменитый карцер «Убийцы».
Адмирал встретил тревожные доклады Тайного ведомства на удивление спокойно.
– Так как болтаться нам вечно, господа, то рано или поздно мы будем просто обречены на похвальную трезвость. Сколько на кораблях осталось спиртного? – осведомился он у Главного интенданта. Тот, не теряя своей премьер-министровской значимости, поклялся доложить через неделю.
Кают-компании и бары немедленно закрылись. В назначенный срок Интендант явился на мостик. По приблизительным, хотя и проведенным с возможной тщательностью, расчетам выходило, что на Армаде оставалось еще около двух с половиной миллионов литров спирта, водки, виски, джина, ликеров, шампанского, шартреза и коньяка. Интендант отрапортовал, что всего этого многообразного пойла, если расходовать его в день не менее литра на одну человеко-единицу, хватит года на полтора.
– Так что трезвость гарантирована, – подтвердил и он с лучезарной улыбкой.
Главного механика, на лице которого после доклада отразилась истинная мировая скорбь, отвел в сторону помощник.
– Голь на выдумки хитра!
Сказав подобное, он увлек заинтересованного командира к лифту. Затем они рухнули с высоты фок-мачты в завораживающую тишину реакторных отсеков. Миновав второй и третий реакторы, Механик с помощником оказались в одном из тех удивительных мест на любом корабле, о котором не подозревают даже его проектировщики. В узком длинном «аппендиксе», залитом ярким искусственным светом, их встречал щуплый лейтенант-механик. За худосочной спиной мальчишки на палубных листах располагались ящики с самой настоящей землей. В ящиках что-то робко зеленело и вилось.
– Лоза, – доложил хитрый и умный, как черт, помощник, доставая и продувая папироску. – Виноградная лоза. Нет, вы только посмотрите на нашего умельца. И это только начало!
И это действительно было только началом!
Наш карбонарий, отправленный на эсминцы для обмена опытом (предусмотрительный командир «Чуда» старался хоть чем-нибудь загрузить мичманов), вынужден был признать – несмотря на историю с «Отвратительным» и повальную пьянку жизнь продолжается.
Вертолетчики «Задиристого» всерьез болели реслингом. Энтузиасты «Сволочного» – культуризмом. Меломаны эсминца «Злобный» приспособили под свой клуб кормовую баталерку. Сюда натащили столько кассет и дисков, что пришлось разделить отсек дополнительными стеллажами. К услугам любителей, среди которых находились офицеры весьма почтенного возраста, было практически все, что умудрилось создать человечество за последние пятьсот лет – от записей песнопений аборигенов Самоа до полифонии Скрябина и Фрэнсиса Монмораля! Здесь, над сотнями тысяч известных и не очень известных композиторских имен, возвышались настоящие Гималайские хребты во главе с такими вершинами, как Бах, Бетховен, Моцарт, Мендельсон, Чайковский, Мусоргский, Шопен и Гендель. Разумеется, в баталерке витал дух хиппи и битников, и только что травкой не пахло. В своем вопиющем либерализме стингл-мены дошли до того, что пускали в святая святых даже нижних чинов. Роясь в бесконечных каталогах, перебирая диски и дряхлые пластинки, фанаты все еще никак не могли осознать, что прошлого более нет. Увы, рыбам и волнам были совершенно не нужны «АББА», «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Тирекс», «Юрай Хип», «Лед Зеппелин», «Дорз», «Куин», «Пинк Флойд», «Калче Клаб» и прочие представители фолка, джаза, хеви-метала, рокабилли, фьюжен, реггей, рэпа, стэка, грэнд-попа, буги, соул, а также обыкновенного тюремного блатняка.
* * *Командировочный мичман продолжал исследовать обстановку с вполне понятной целью привлечения в «общество» новых членов.
На «Бешеном» жил оригинал-механик, который проникся к нему особым доверием. Механик поведал о своей теории «Всеобщей симметрии», согласно которой выходило, что если его новый товарищ с «Чуда» болеет за правое дело, то на «Юде» непременно должен находиться антипод мичмана – отъявленный мерзавец и сторонник самой твердолобой монархии, тайно к тому же мечтающий о Писистратовой тирании.
Еще один кандидат в заговорщики – лама, приписанный к этому же эсминцу, успешно проповедовал среди приунывшего воинства. Бурят с удовольствием травил буддистские байки о похождениях монахов японских монастырей. На его сеансы гипноза постоянно собиралась публика. Лама терпеливо обучал своих учеников «молчанию ума» и прочим совершенно невыполнимым вещицам.
– Вы определенно подойдете Ордену! – заявил ему восхищенный мичман. – Если люди злые для того, чтобы творить зло, объединяются, то почему не сделать то же самое добрым?
– Царь позвал к себе семь мудрецов, – отвечал лама со своей обычной улыбкой. – И велел завязать им глаза. А затем подвел слона и попросил описать его. Тогда один из мудрецов, пощупав хобот, утверждал, что слон – это огромная змея. Другой же, схватившись за хвост, горячо возражал – слон, конечно, змея, но вот только очень тонкая. Третий, дотронувшись до уха, пришел к выводу – животное плоское, как блин…Четвертый…
– Послушайте! – убеждал буддиста вербовщик. – Нам просто позарез нужны такие сторонники…
– Пять глупцов подошли к реке, – был немедленный ответ. – Когда они через нее переправились, то стали считать друг друга. Первый пересчитал своих товарищей – а перед ним стояло четверо – и в ужасе закричал, что один утонул при переправе. «Не может быть!» – возразил другой, взялся пересчитывать друзей – и тоже насчитал перед собой четверых. И тоже горестно завопил, что они лишились одного друга. А затем…
– Уважаемый лама, – терпеливо перебивал мичман. – Вы напрасно стараетесь быть в стороне от событий. Рано или поздно поток сметет и вас, если…
– Му! – улыбался бурят.
