Ольга Токарчук - Правек и другие времена
Михал как бы мимоходом заговаривал иногда при жене и дочери о Старом Божском, который в жизни произнес, может, двести, а может, сто слов и весь свой век просидел на крыше дворца, о сестрах Павла — неловких и некрасивых.
— Старый Божский приличный человек, — говорила Геновефа.
— Что ж, ведь за родственников не отвечают, — добавляла Мися и со значением смотрела в сторону Изыдора. — В каждой семье есть кто-нибудь такой.
Михал делал вид, что читает газету, когда его наряженная дочь шла в воскресенье вечером на танцы с Павлом. Она прихорашивалась перед зеркалом целый час. Он видел, как она подводит брови темным карандашом матери и украдкой слегка подкрашивает губы. Видел, как, стоя боком перед зеркалом, проверяет эффект лифчика, как капает за ухом своими первыми фиалковыми духами, которые выпросила на семнадцатилетие. Он не откликался, когда Геновефа с Изыдором выглядывали за ней в окно.
— Павел упомянул о свадьбе. Он сказал, что хотел бы уже сделать официальное предложение, — сказала в одно из таких воскресений Геновефа.
Михал даже не пожелал выслушать ее до конца.
— Нет. Она еще слишком молода. Отдадим ее в Кельце, там школа получше, чем эта в Ташуве.
— Она вовсе не хочет учиться. Она хочет замуж. Ты что, этого не видишь?
Михал крутил головой:
— Нет, нет, нет… Еще рано. Зачем ей муж и дети, пусть она еще порадуется немного… Где они будут жить? Где Павел будет работать? Ведь он тоже ходит в школу. Нет, нужно еще подождать.
— Чего ждать? Пока не придется играть свадьбу срочно, впопыхах?
Тогда Михал придумал дом. Что он построит дочери большой удобный дом на хорошей земле. Что обсадит его фруктовым садом, снабдит подвалами и огородом. Такой дом, чтобы Мисе не нужно было уходить, чтобы они могли там жить все вместе. В нем будет достаточно комнат для всех, а окна будут выходить на четыре стороны света. И будет этот дом на фундаменте из песчаника и со стенами из настоящего кирпича, которые утеплены снаружи лучшей древесиной. И будет там первый и второй этаж, и чердак, и подвал, и застекленное крыльцо, и балкон для Миси, чтобы она оттуда в праздник Тела Господня наблюдала за процессией, движущейся по полям. В этом доме Мися сможет иметь много детей. Будет там и комната для прислуги, потому что у Миси должна быть прислуга.
На следующий день он съел обед пораньше и обошел Правек в поисках места для дома. Думал о Горке. Думал о лугах у Белянки. И всю дорогу просчитывал: строительство такого дома продлится самое малое три года, и на это время он задержит замужество Миси.
Время Флорентинки
В Великую Субботу Флорентинка выбралась с одним из своих псов в костел, чтобы освятить еду. Она положила в корзинку банку молока, которое кормило ее и собак, потому что только это и было в доме. Прикрыла банку свежими листьями хрена и барвинком.
В Ешкотлях корзинки с продуктами для освящения ставят на боковом алтаре Ешкотлинской Божьей Матери. Это ведь женщина должна заниматься пищей — как ее приготовлением, так и благословлением. У Бога-мужчины более серьезные дела в голове: войны, катаклизмы, завоевания территорий, далекие экспедиции… Пищей занимаются женщины.
Так что люди несли корзинки под боковой алтарь Ешкотлинской Божьей Матери и ждали на скамьях Ксендза с кропилом. Все сидели поодаль друг от друга и в молчании, потому что костел в Великую Субботу темный и глухой, как пещера, как бетонное бомбоубежище.
Флорентинка подошла к боковому алтарю со своим псом, которого звали Козел. Поставила свою корзинку среди других корзинок. В других были колбаса, пироги, хрен со сметаной, разноцветные пасхальные яйца и белый, красиво испеченный хлеб. Ах, какая же голодная была Флорентинка, какой голодный был ее пес.
Флорентинка посмотрела на образ Ешкотлинской Божьей Матери и увидела на ее гладком лице улыбку. Козел обнюхал чью-то корзину и вытянул из нее кусок колбасы.
— Вот ты тут висишь себе, добрая Пани, и улыбаешься, а собаки у тебя дары подъедают, — сказала Флорентинка вполголоса. — Иногда человеку трудно понять собаку. Ты, добрая Пани, наверное, одинаково хорошо понимаешь и животных, и людей. Наверное, ты даже знаешь мысли луны…
Флорентинка вздохнула.
— Иду помолиться твоему мужу, а ты присмотри за моим псом.
Она привязала собаку к оградке перед чудесным образом, среди корзинок, на которые были накинуты нитяные салфетки.
— Я сейчас вернусь.
Она нашла местечко в первом ряду между наряженными женщинами из Ешкотлей. Те незаметно отодвинулись от нее и переглянулись понимающе.
Тем временем к боковому алтарю Ешкотлинской Божьей Матери подошел церковный сторож, который должен был следить за порядком в костеле. Сначала он заметил какое-то движение, но его глаза долго не могли собрать воедино того, что узрели. Когда он понял, что этот большой отвратительный паршивый пес только что рыскал по корзинкам с освященными продуктами, то содрогнулся от возмущения, а в лицо ему ударила кровь. Потрясенный таким святотатством, он рванулся вперед, чтобы выгнать бесстыдное животное. Схватил веревку и дрожащими от негодования пальцами начал распутывать узел. И тогда от иконы до него долетел тихий женский голос:
— Оставь эту собаку! Я присматриваю за ней по просьбе Флорентинки из Правека.
Время дома
Фундамент выкопали идеально квадратной формы. Его стороны отвечали четырем сторонам света.
Михал, Павел Божский и работники складывали стены сначала из камня — это был цоколь, — а потом из деревянного бруса.
Когда замкнули своды подвалов, начали говорить об этом месте «дом», но лишь когда построили крышу и увенчали ее вехой, он стал домом по-настоящему. Ведь дом начинается тогда, когда его стены замкнут в себе кусочек пространства. Именно это замкнутое пространство становится душой дома.
Строили дом два года. Веху на крыше водрузили летом тридцать шестого. Перед домом все сфотографировались.
В доме были подвалы. Один из них, с двумя окнами, должен был служить жилым помещением и одновременно летней кухней. В следующем было одно окно, и он предназначался для чулана, прачечной и хранения картошки. В третьем вообще не было окон — здесь должен был быть тайник на всякий случай. Под этим третьим Михал велел выкопать еще один, четвертый подвал, маленький и холодный — для льда и бог знает для чего еще.
Первый этаж был высокий, на каменном цоколе. На этот этаж надо было подниматься по лестнице с деревянной балюстрадой. Входа было два. Один — со стороны дороги, его крыльцо вело сразу в большую прихожую, из которой потом можно было попасть в комнаты. Другой вход вел через сени в кухню. В кухне было большое окно, а у противоположной стены стояла печь из голубого кафеля — который Мися сама ездила выбирать в Ташуве. Печь была отделана латунными оковками и крючками. В кухне было три двери: в самую большую комнату, под лестницу и в маленькую комнату. Первый этаж представлял собой кольцо из помещений. Если открыть все двери, можно было ходить по кругу.
Из прихожей лестница вела на второй этаж, где следующие четыре комнаты ждали своей отделки.
Надо всем этим был еще один ярус — чердак. Туда можно было попасть по узкой деревянной лесенке. Чердак заворожил маленького Изыдора, потому что там были окна на четыре стороны света.
Снаружи дом был обит досками, уложенными наподобие рыбьей чешуи. Это была идея Старого Божского. А еще Старый Божский положил крышу, такую же красивую, как крыша дворца. Перед домом росла сирень. Она тут росла, еще когда не было дома. А теперь отражалась в стеклах окон. Под сиренью поставили скамеечку. Люди из Правека останавливались там, восхищаясь домом. Никто в окрестности не построил такого красивого дома. Даже прискакал верхом Помещик Попельский и похлопал Павла Божского по плечу. Павел пригласил его на свадьбу.
В воскресенье Михал поехал за Приходским Ксендзом, чтобы освятить дом. Ксендз встал на пороге и огляделся с одобрением.
— Красивый дом построил ты дочери, — сказал он.
Михал пожал плечами.
Наконец начали сносить мебель. Большую ее часть сделал Старый Божский, но была и та, которую привезли на телеге из Келец. Например, большие напольные часы, комнатный буфет и круглый дубовый стол с резными ножками.
У Миси глаза наполнялись грустью, когда она смотрела на пейзаж, окружающий дом. Плоская серая земля, покрытая сухой травой, какая растет на целине. Поэтому Михал накупил для Миси деревьев. И в течение одного дня устроил вокруг дома то, что должно было стать когда-то садом. Яблони, груши, сливы и грецкий орех. В самом центре этого сада он посадил близнецы-коштелы — дерево, родящее плоды, которые искусили Еву.
Время Попугаихи
Стася Божская осталась с отцом одна, после того как мать умерла, сестры вышли замуж, а Павел женился на Мисе.
