Алекс Тарн - И возвращу тебя…
Дело происходило днем, в субботу. Большинство ребят разъехались по домам. Передавали футбол; «Бейтар» безнадежно проигрывал. Дуди, скрежеща зубами, сидел перед телевизором и злился на весь свет, причем оснований для этого у него имелось более чем достаточно: кретин-вратарь, бездарный тренер, чертовы помехи на приеме и главное, проклятое дежурство, выпавшее на субботу, когда все нормальные люди смотрят футбол на стадионе, дуют пиво или кувыркаются с подружками в постели. Оперативный диспетчер позвонил аккурат в момент, когда дела пошли на поправку. Иерусалимцы отквитали один гол и наседали; ненавистный «Хапоэль» трещал по швам. Положив трубку, Дуди выругался.
— Ну нет счастья в жизни! Ничего, подождут. Слышь, Гамаль, ты пока джип проверь, все ли в порядке. Сейчас первый тайм досмотрю и поедем. Это недалеко, до конца игры вернемся… Пас! Пас!.. Ну куда ты бьешь, урод?! Куда бьешь?!.
Выехали с опозданием. Дуди гнал машину, как сумасшедший: он твердо намеревался досмотреть хотя бы последние десять минут матча. На месте их встретил командир спецназовцев, указал на кое-как замаскированный в кювете бидон с торчащими во все стороны проводами. Дуди наскоро глянул в бинокль, усмехнулся:
— Дети, ну честное слово, дети… — и стал облачаться в свои бронированные доспехи.
— Может я все-таки похожу вокруг, а, Дуди? — робко предложил Гамаль.
— Ходи, где хочешь, — пожал плечами тот. — А я пошел делом заниматься. Они, поди, уже начали…
Он в который уже раз взглянул на часы и направился к мине. Гамаль осмотрелся. Все вроде бы выглядело мирно: заряд был заложен с левой стороны шоссе, выцветший склон поднимался от него вверх, цепляясь за редкие сосны; внизу, с другой стороны дороги расслабленно покуривали спецназовцы, отдыхая после долгого перехода. Дуди уже колдовал над бидоном. Гамаль подошел поближе и похолодел. В двух метрах от минера под кустом колючки чуть выше по склону земля была другого оттенка, и этому могло быть только одно объяснение: кто-то трогал это место лопатой, кто-то копал там, а потом присыпал песком, камешками, пылью. Присыпал аккуратно, умело, да разве может человек сделать это так, как делает природа? У природы все связано, песчинка к песчинке, корешок к корешку; здесь же связи были нарушены, топорщились, куда ни попадя, камни лежали как чужие, повернувшись спинами друг к другу.
— Дуди! — крикнул Гамаль. — Иди сюда, быстро!
Но Дуди только нетерпеливо дернул головой. Он как раз вытаскивал дурацкий самопальный взрыватель и не мог реагировать на вопли всяких идиотов, абсолютно не понимающих, каково это, когда человеку кричат под руку во время такого важного дела. «Может, пронесет?» — подумал Гамаль. Он снова осмотрелся, на этот раз захватывая шире, в радиусе ста, ста пятидесяти метров. Что-то блестнуло наверху, в кустарнике. Место дышало угрозой.
— Что такое, братан? — тихо спросил пристально наблюдавший за ним командир.
— Они где-то здесь, на склоне… — так же тихо ответил Гамаль. — Смотрят на нас. Прячь своих людей. Я предупрежу Дуди.
Он двинулся в сторону своего минера, стараясь идти по возможности неторопливо и попутно произнося ровным голосом какую-то малозначащую чушь, потому что выкрикивать предупреждения было еще опаснее. Гамаль никогда не вел себя таким образом, так что любой на месте Дуди насторожился бы, догадался бы, что что-то не в порядке… любой, кроме Дуди, который был занят преимущественно тем, что отсчитывал минуты уже начавшегося второго тайма, одновременно прикидывая, кого именно этот дебил-тренер заменил в перерыве и заменил ли вообще. Он сунул в карман взрыватель и выпрямился, поднимая с земли уже безвредный бидон. Гамаль прибавил шагу и предостерегающе поднял руку.
— Ну? Что я говорил? — сказал Дуди. — Плевое дело…
Гамаль не выдержал.
— Беги!.. — заорал он, сам срываясь на бег.
Взрыва Гамаль не услышал — только увидел ослепительную вспышку и почувствовал толчок, а очнулся уже потом, когда вокруг вовсю шел бой, пули шлепались в горячий асфальт, и спецназовцы поливали огнем склон, пытаясь подавить вражескую активность. Он лежал прямо посреди дороги, как на ладони, и Дудин труп служил ему единственным прикрытием. Все вокруг было в крови… его или Дудиной?.. или, наоборот, в крови были только его глаза, а может, и то и другое вместе. Гамаль попробовал позвать на помощь, но голос не слушался, его тошнило, голова кружилась, и тогда он просто пошевелился, чтобы показать товарищам, что жив и нуждается в помощи.
Спецназовцы усилили огонь; откуда-то поплыл дым… «ага, дымовая шашка,» — догадался Гамаль. Краем глаза он увидел, как кто-то метнулся к нему из кювета, сильные руки подхватили его, как пушинку, вздернули вверх, в ноге стрельнула боль, кровавое небо мелькнуло перед глазами, перевернулось, тошнота подступила к самому горлу, и он уже не мог сдерживаться и только успел повернуть голову, чтобы блевануть вбок, а не на мокрую от пота шею, раскачивающуюся прямо под его носом.
— Держись, бижу! — крикнул спецназовец, нисколько не обидевшись. Он нес Гамаля на плечах, двигаясь быстрым зигзагом между пулями, которые продолжали шлепать по шоссе, как крупные капли дождя. — Держись!
Они скатились в кювет, в безопасное место, небо снова дважды перевернулось, пульсирующая боль в ноге усилилась.
— Я ранен… — удивился Гамаль. — Мне больно.
— Фельдшер! — крикнул спецназовец куда-то вбок и склонился над Гамалем. — Помнишь меня, бижу? Похороны окурка… помнишь? Тогда ты меня тащил, теперь я тебя. Все справедливо.
— Ага… — вспомнил Гамаль. — Ты Берл. Двести пятьдесят кило до обеда. Ничего себе окурочек… Слышь, брат, что-то я понять не могу: у меня ноги целы?
— Все будет в порядке, бижу, — неопределенно ответил Берл, не глядя на него. — Ты меня извини, я пойду, там… надо… Моше, мать твою!
Подбежал фельдшер, на ходу готовя бинты, и Гамаль потерял сознание. Если бы только сознание… Сознание-то вернулось, а вот левая нога — нет. Берл навестил его сначала в больнице, а потом уже в восстановительном центре, где Гамаль учился управляться с протезом. Вот ведь странность какая — вроде бы и люди они друг другу не знакомые, двух слов вместе не сказали, а такое чувство, будто связаны накрепко, не развяжешь.
— Не грусти, бижу, — сказал Берл в первый свой приезд. — Ты еще легко отделался. Потом специалист приезжал, смотрел: направленный взрыв, говорит, ловушка для минеров. Напарника твоего вообще в куски разнесло. А у тебя только левая нога — ерунда то есть. Для того, чтоб на газ да на тормоз жать, одной правой хватает. Так что благодари Бога.
— И еще кое-кого, — напомнил Гамаль. — Ты меня из-под пуль вытащил.
— Попробовал бы не вытащить… — улыбнулся Берл. — Помнишь, что сержант говорил? Хоронить мертвых труднее, чем спасать живых. Это тебе любой скажет.
— Любой не скажет, — возразил Гамаль. — Только тот, кто окурок хоронил.
Давно это было, что и говорить… Гамаль выплеснул на землю остатки остывшего чая, посмотрел на солнце. Пора бы уже Берлу и приехать. Будто услышав его мысли, с дальней нитки шоссе свернула машина и, таща за собой шлейф пыли, двинулась в направлении бедуинского стана. Гамаль встал, опираясь на столб. Нехорошо встречать дорогого гостя, развалившись на подушках. Надо было надеть протез…
Дети уже бежали к приближающемуся автомобилю. Берл бывал здесь нечасто, но каждый его приезд надолго оставался в ребячьей памяти. Вот и теперь он вышел с большим пластиковым мешком и немедленно принялся вытаскивать нехитрые гостинцы: пакетики с леденцами, хлопьями, солеными орешками, печеньем и прочими детскими радостями. Ребятишки, визжа и протягивая руки, прыгали вокруг него, как шавки вокруг медведя. Берл приехал не один. Его невысокий белобрысый спутник стоял рядом с машиной, держа руки в карманах и без улыбки глядя на детскую суету.
Раздав все, Берл скомкал мешок и оглянулся в поисках мусорного бака.
— Бросай так, — крикнул Гамаль, усмехаясь наивности городского человека. — У нас тут урн нету. Пустыня все съест.
Берл поколебался еще секунду, сунул пакет в карман и пошел к Гамалю, сияя знакомой улыбкой. Они обнялись, дважды коснувшись щеками по бедуинскому обычаю.
— Скоро одного мешка не хватит, — сказал Берл, кивая на детей. — Сколько их уже у тебя?
Гамаль рассмеялся.
— Сколько родилось, столько и есть, слава аллаху… А ты не женился еще?
— Женщины, как слоны, — улыбнулся Берл. — Красивы, но это не значит, что нужно держать их дома.
Он оглянулся, показал на своего спутника.
— Ты уж извини меня, бижу, я на этот раз еще и по делу. Надо другу помочь. Не возражаешь?
— Проси чего хочешь, — серьезно кивнул Гамаль. — Мои руки — твои руки. Из ног могу предложить только одну, зато крепкую. Садитесь, сейчас кофе поспеет.
