Ирвин Шоу - Любовь на темной улице (сборник рассказов)
Уизерби колебался, стоит ли ему отвечать на такой вопрос, тем более что он уже начинал сердиться на этого человека. Как бы не сорваться.
— Теперь, — сказал он спокойно, — я сожалею об этом. А когда все это происходило, то ведь речь шла лишь о сохранении собственной жизни.
— Вам приходилось когда-нибудь размышлять о таком юридическом институте, как высшая мера наказания, мистер Уизерби?
Госден говорил, не глядя в его сторону, уставившись в отражение ряда выстроившихся бутылок в зеркале позади стойки, предаваясь своим мрачным размышлениям.
— Государство отнимает у человека жизнь. Вы за это или против? Вам никогда не приходилось выступать за отмену смертной казни?
— Когда-то в колледже я подписал такую петицию, как мне кажется.
— Когда мы молоды, — продолжал Госден, обращаясь к своему дрожащему отражению в зеркале, — мы куда более чувствительны в отношении ценности человеческой жизни. Я и сам когда-то принял участие в марше протеста против повешения нескольких цветных юношей. Я тогда уже не жил на юге — мы перебрались на север. Но тем не менее я принял участие в такой процессии. Во Франции существует популярная теория, что смерть под ножом гильотины наступает мгновенно, хотя понятие о таком мгновении — вещь весьма растяжимая, как это ни странно. Существует такое мнение, что отрубленная голова, скатывающаяся в корзину, все еще способна чувствовать и мыслить несколько мгновений после того, как совершен акт возмездия.
— Довольно вам, мистер Госден, — примирительно сказал Джиованни. — Разве вы завели приятный разговор? Нет, этого никак не скажешь.
— Прости меня, Джиованни, — сказал Госден, мило улыбнувшись. — Мне, конечно, должно быть стыдно перед вами за самого себя. В таком очаровательном, уютном баре, в присутствии такого чувствительного, талантливого человека, как мистер Уизерби. Прошу простить меня. Ну, если я прощен, то мне нужно позвонить. — Он сполз со своего высокого стула у стойки, пошел, подпрыгивая, в своем узком темном костюме в дальний конец пустого ресторана, открыл небольшую дверь, ведущую в туалеты и к телефонной будке.
— Господи, — вздохнул Уизерби, — что все это означает?
— Разве вы его не знаете? — тихо спросил Джиованни, не спуская глаз с темной глубины ресторана.
— Ну, только то, что он сам рассказал о себе, — ответил Уизерби. — А почему вы спрашиваете? Неужели вы считаете, что все обязаны знать, кто он такой?
— Но его имя упоминалось во всех газетах два-три года назад, — сказал Джиованни. — Его жену изнасиловали и потом убили. Где-то на Ист-Сайде. Он пришел домой к обеду и обнаружил ее труп.
— Боже мой, — тихо произнес Уизерби, испытывая к этому человеку внезапную жалость.
— Преступника задержали на следующий день, — сказал Джиованни. — Он оказался то ли плотником, то ли водопроводчиком. Иностранец, из Европы, у него жена, трое детей, жили они где-то в Куинсе. Никакого криминального прошлого, никаких жалоб на него, все чисто. Он занимался своей работой в жилом доме, позвонил не в ту дверь, она открыла ему, сама была в легком халатике или что-то в этом роде.
— Ну и что с ним сделали? — спросил Уизерби.
— Убийство первой степени, — ответил Джиованни. — Его должны посадить на электрический стул там, в верховье реки, сегодня поздним вечером. Вот почему Госден пришел сюда. Чтобы узнать, покончили с ним или нет. Обычно казнь совершается, насколько я знаю, часов в одиннадцать, в половине двенадцатого.
Уизерби посмотрел на свои часы. Было почти половина двенадцатого.
— Ах, какой несчастный человек, — вздохнул он. — Если бы его сейчас спросили, кого он имеет в виду, — преступника или Госдена, он наверняка не смог бы дать четкого ответа.
— Госден, Госден, — повторял он, пытаясь что-то вспомнить. — Нет, вероятно, в это время меня не было в городе.
— Был большой шум, — пояснил Джиованни. — Пару дней.
— И часто он приходит сюда, заводит такие разговоры? — поинтересовался Уизерби.
— Впервые слышу от него такое, — признался Джиованни. — Обычно он приходит сюда пару раз в месяц, заказывает стаканчик в баре, ведет себя тихо, вежливо, потом довольно рано ест в глубине зала с книжкой в руке. Никогда и не подумаешь, что с ним что-то произошло. Но сегодня все происходило иначе. Он пришел около восьми вечера, ничего не стал есть, уселся возле стойки и медленно пил весь вечер.
— Поэтому у вас и открыто? — догадался Уизерби.
— Да, вы правы. Нельзя же выпроваживать человека в такую ночь.
— Конечно нет, — согласился с ним Уизерби. Он еще раз посмотрел на дверь, ведущую к телефонной будке. Ему захотелось уйти. Ему совсем не хотелось слышать, что скажет этот человек, когда вернется к стойке от телефонной будки. Ему хотелось поскорее уйти, чтобы быть дома, когда вернется жена. Но он понимал, что не может вот так просто взять и убежать, хотя такая идея, конечно, была весьма соблазнительной.
— Впервые я услыхал, что он сделал предложение своей жене здесь, у меня, — сказал Джиованни. — Думаю, поэтому… — он осекся, не высказав до конца свою догадку.
— И как она тогда выглядела, его жена? — спросил Уизерби.
— Милая, красивая, маленькая женщина… Она не привлекала к себе особого внимания.
Дверь в глубине ресторана открылась, и Госден большими шагами направился назад, к стойке бара. Уизерби наблюдал за ним. Он не остановился ни перед одним столиком, ни справа по проходу, ни слева, перед тем из них, который мог вызывать у него особые воспоминания. Он вскочил, как в седло, на высокий стул, улыбнулся своей торопливой, извиняющейся улыбкой, и по выражению его лица никак нельзя было сказать, что же ему сообщили по телефону.
— Ну, — сказал Госден, — вот и я.
— Позвольте мне предложить вам от себя стаканчик, — сказал Уизерби, ткнув пальцем в сторону Джиованни.
— Вы очень любезны, мистер Уизерби, — ответил Госден. — Очень добры, на самом деле.
Они наблюдали за тем, как Джиовани наполняет их стаканы.
— Ожидая там, когда меня соединят с абонентом, — продолжал Госден, — я вдруг вспомнил одну забавную историю. О том, что одни люди счастливы, а другие — нет. Это рыбацкая история. Вполне приличная. Я никогда не запоминаю неприличных историй, даже если они очень смешные. Не знаю почему. Жена моя говорила по этому поводу, что я большой скромник, и, может, она была права. Попытаюсь передать все точно, ничего не исказить. Дайте подумать, — он явно колебался, поглядывая на свое отражение в зеркале. — Это о двух братьях, которые решили пойти на рыбалку на целую неделю на одно горное озеро… Вы, может, ее уже слышали, мистер Уизерби?
— Нет, не слышал, — заверил он его.
— Прошу вас, не нужно со мной особой вежливости, — сказал Госден. — Мне будет неприятно сознавать, что я вам наскучиваю.
— Нет, — снова повторил Уизерби, — на самом деле, я ее никогда не слышал.
— Ну, это довольно старая история, с «бородой», и я, вероятно, впервые услыхал ее давным-давно, много лет назад, когда еще посещал вечеринки, ночные клубы и прочие увеселительные заведения. Так вот. Два брата отправляются на озеро, там нанимают лодку и заплывают на глубину. Только один из них забросил леску, как у него клюнуло, и он тут же вытащил из воды громадную рыбину. Он вновь забрасывает удочку, и у него вновь клюет, и он снова вытаскивает такую же громадную рыбину. Снова, снова, и так весь день. А второй с горестным видом сидит в лодке целый день, держит удочку в руках, но ни одна, даже самая маленькая рыбка не попадается на его наживку. На следующий день — та же картина. И на третий, и на четвертый. Тот брат, которому ничего не достается, только все мрачнеет, мрачнеет, все сильнее сердится, сердится на своего брата, который знай вытаскивает из воды одну рыбину за другой. Наконец, удачливый брат, понимая, что нужно все же в семье поддерживать мир, говорит неудачнику, что на следующий день он на озеро не пойдет, останется на берегу, так что тот будет удить один на всем озере целый день. Ну, на следующее утро, встав пораньше, на зорьке, невезучий брат отправляется на рыбалку со своей удочкой, леской и самой вкусной приманкой, забрасывает леску за борт и принимается терпеливо ждать. Ждал он долго-долго. Никаких признаков клева. Вдруг за бортом раздается всплеск, выплывает самая большая рыбина, — такую он и сроду не видел, — выпрыгивает из воды и спрашивает человеческим голосом: «Послушай, приятель, что, сегодня твоего брата не будет?»
Госден с тревогой посмотрел на Уизерби, какова будет его реакция. Уизерби сделал вид, что довольно фыркнул.
— По-моему, я пересказал все верно, — сказал Госден. — Мне кажется, что у этой истории гораздо более глубокий смысл, чем у подобных анекдотов. Ну, здесь ведь идет речь о везении, счастье, судьбе и о другом, подобном, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.
