Елена Ларина - Мужчина для классной дамы или История Тани Никитиной, родившейся под знаком Рака
Чья-то сильная рука схватила меня сзади за блузку. Затрещала разрываемая ткань, отлетели пуговицы, и в следующее мгновение я уже лежала на земле. Все происходило очень быстро, но в тот момент время, казалось, замедлилось, стало дискретным. Я слышала отборный мат, изрыгаемый наркоманами. Удар о землю был такой, что я решила, что порвала щеку. Нужно свернуться калачиком и закрыть руками голову, тогда удары, может быть, окажутся не столь болезненными и опасными… Один из парней наступил мне на руку, я взвыла, послышался громкий гогот. Но в ту секунду, когда мое тело опять напряглось, готовясь принять на себя удары, может быть, последние в этой жизни, я услышала еще один голос. Голос звучал угрожающе и я не сразу разобрала слова:
– Убью, сволочи, – прорычал кто-то, затем послышалась возня, снова мат, топот удаляющихся ног. А потом я почувствовала чьи-то сильные руки, помогающие мне подняться.
Кто-то поднял меня и поставил на ноги. Я открыла зажмуренные глаза, передо мной стоял Борис, держа в побелевшей от напряжения руке монтировку.
Конец света. Женский любовный роман – в лучших его традициях. Благородный герой спасает даму своего благородного сердца.
– Идти можешь? – с трудом переводя дыхание, спросил Ровенский.
– Да.
– Пошли.
В парадном я почему-то точно решила, что в лифт не сяду, и мы потащились пешком. Колотить и трясти меня начало уже в районе второго этажа. Третий… Четвертый… У двери собственной квартиры я никак не могла найти в рваной сумочке ключа, а потом тот не желал попадать в замочную скважину.
Наконец мы ввалились в квартиру.
– Что-нибудь крепкое есть?
Я с перепугу решила, что Борису нужно что– нибудь для обороны.
– Да, скалка, на кухне, в левом ящике… Говорить было сложно, потому что сильно стучали зубы.
– А, – Борис махнул рукой.
Я сидела, как в столбняке, только тряслась сильно. Он, как беспомощного ребенка, усадил меня на диван, укутал пледом и стал искать спиртное. Нашел и заставил выпить полстакана коньяка. Погремел посудой на кухне, я услышала звук льющейся воды, наверно, поставил чайник.
Потом сел рядом, прижал к себе и, успокаивая, стал гладить по голове.
Тут я разразилась законными слезами. Трясти стало меньше – как будто из меня по каплям уходили прочь смятение, стыд, испуг. Он собирал губами слезы с моих щек, целовал глаза, шею… Я обмякала, расползалась, растворялась в его руках, гладила его по мокрому лицу. Неужели таким, как я, чтобы пережить подобное, сперва обязательно необходимо подвергнуться жестокости и насилию?
Вдруг Борис отодвинулся от меня, глубоко вдохнул, по уже знакомой мне привычке запрокинув голову… А потом резко поднялся с дивана, вышел в прихожую, и хлопнула входная дверь.
Потом прогремела железная дверь подъезда, зашумел двигатель… Я, не шевелясь, сидела на диване довольно долго. Трудно сказать, какое чувство было сильнее в эту минуту – счастья от пережитых минут почти близости или горечи от того, что Борис все-таки ушел.
Заставил меня очнуться запах горелого. Чайник! Я выбежала на кухню. В густых сумерках белой ночи чайник выглядел удивительно – раскаленный докрасна и как будто прозрачный. Вот только запах… Чайник я чистить не стала – потом, когда остынет, выброшу. Или оставлю на память о своей несостоявшейся любви.
Господи, как это меня угораздило? я же влюбилась в Бориса! Как быть, ведь совершенно очевидно, что моя любовь – несостоявшаяся. Борис не любит и никогда не полюбит меня, потому что это невозможно. Никогда не любил меня Антон, никогда не любил Павел… Меня нельзя любить – во мне нет ничего, что может привлечь мужчину, я это давно и точно знаю. А то, что сейчас между нами было? Борис всего лишь меня жалел. Да и не было ничего. Хотя забыть тепло его рук и нежность губ я уже не смогу…
Когда зазвонил телефон, я крепко спала. Телефон звонил и звонил, а я не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Вот он наконец-то замолчал – можно снова заснуть! Но солнце светило мне прямо в лицо (до штор ли мне было вчера вечером!), птицы за окном щебетали на разные голоса, от соседей этажом ниже через открытое окно доносилась музыка… Я взглянула на часы – девять утра. И кому неймется звонить в такую рань, ведь учебный год закончился! Я имею законное право просто купить себе пива, чипсов и преспокойно толстеть дома, вспоминая Бориса, его губы на своем лице…
Стоп. Арсений! А если это звонил он? Я вскочила с кровати. Арсений был моим шансом!
А после вчерашнего внезапного ухода Бориса – шансом не просто единственным, а решающим и жизненно необходимым. И потом, если он позвонил так рано, значит, могло что-то случиться! Я пыталась себя успокоить тем, что, возможно, это был совсем не Арсений, а, например, ошибившийся номером неизвестный. Но разумные доводы не помогали. В глубине сознания то и дело возникала дразнящая и такая притягательная мысль – а что, если это был Борис? Мечты, мечты… Я, как привидение, бродила по квартире, не находя себе места.
Из сомнамбулического состояния меня вывел звонок в дверь. Почему-то я сразу решила, что это Арсений. Боже мой, ребенок застанет меня в таком виде! Старый давно не стиранный халат едва прикрывает мои «прелести», волосы не расчесаны, на щеке – кровавая ссадина от вчерашнего… Да, «хороша была Танюша, краше не было в селе!»
Я судорожно вытаскивала из шкафа вещи в поисках джинсов – почему-то я была убеждена в том, что надеть мне следует именно джинсы, и ничто иное, – но те, как назло, не находились. Взглянула на неубранную кровать… Кошмар! Метнулась в кухню – не лучше. Чайник приобрел грязно-коричневый оттенок, в воздухе до сих пор витает запах горелого, в раковине – не– мытая тарелка.
Звонок в дверь стал непрерывным, потом затих. Он же сейчас уйдет! Бог с ним, с моим видом, главное сейчас – удержать ребенка! На ходу затягивая пояс халата, я бросилась в прихожую. Распахнула дверь.
На пороге стоял Борис.
Он был так бледен, что мне показалось – он вот-вот потеряет сознание. Он подхватил меня на руки, закружил в воздухе. Его щетина больно кольнула щеку. Халат мой задрался кверху, слетели тапки. От неожиданности я не сразу опомнилась. А когда опомнилась, то попыталась вырваться. Сумасшедший, что же он делает! Я колошматила его по спине до тех пор, пока он не поставил меня на место.
– Простите!
Борис стоял, как провинившийся школьник. Его плечи ссутулились еще больше, руки судорожно сжимались в кулаки (эта его привычка тоже, оказывается, мне знакома). У него было совсем по-детски виноватое выражение лица, как он был похож сейчас на своего мальчика! Мое сердце разрывалось от жалости и любви. Я подошла к Борису осторожно взяла его за руку.
– Таня, прости меня, я полный дурак.
– Борис, я… я не знаю… Вы… ты пришел так неожиданно, – я смутилась, глядя в его глаза.
– Таня, я хочу сказать, ты самая лучшая! Таких, как ты, нет больше! Я это вчера понял. И я, – он замолчал на секунду, глубоко вздохнул и выпалил: – Я хочу быть рядом с тобой! Ты только не молчи, – он смотрел на меня умоляюще, – не молчи. Если я тебе неприятен, то скажи, я уйду, – он дернулся.
– Борис, подожди! Я молчу, потому что… – я не могла подобрать подходящие слова. – Потому что я… в общем, останься, пожалуйста! Я хочу, хочу, чтобы ты был рядом.
Мы смотрели друг на друга, взявшись за руки, и нам неожиданно стало так легко, что мы рассмеялись.
Когда ее совсем не ждешь
Щеку пришлось залепить пластырем – Борис сам обработал ссадину.
В то утро мы почти сразу сбежали из дома и поехали за город, в Петергоф. В парк не пошли – люди смущали и мешали нам, просто долго бродили по окрестным усадьбам, по берегу залива, пили ледяной грейпфрутовый сок, жевали чипсы и болтали без умолку. Похоже было, что мы оба впали в детство.
– Вчера я чуть не умер, когда увидел этих подонков! Я тебя сперва не увидел, просто понял: что-то не то происходит, монтировку в зубы – и рванул!
– Жаль, я не видела их лиц, когда ты на них бросился. – Я представила себе испуганные физиономии моих мучителей и рассмеялась.
– Не вижу в этом ничего смешного, – нахмурился Борис, – ведь они могли тебя покалечить. Ну хорошо, вчера я смог защитить тебя от этих ублюдков. А если бы я не появился вовремя? Да ты представь только, сколько еще таких подонков! А ты возвращаешься по вечерам одна!
– Ну, слушай, ничего же не случилось. Я часто хожу поздно, а эти возникли в первый раз!
– Все когда-то бывает в первый раз, – строго сказал Борис, остановился и крепко взял меня за руку. – Танюша, я теперь буду тебя всегда провожать по вечерам.
– Ага, делать тебе больше нечего! – сказала я и нежно ему улыбнулась.
В эту минуту он был по-настоящему красив – черные волосы оттеняют бледное лицо, глаза горят. Я вдруг поняла, кого он мне напоминает: мистера Рочестера, благородного и таинственного героя «Джейн Эйр», книги Шарлотты Бронте, которой я зачитывалась еще в школе. Помню, как Эльга Карловна говорила нам, что различные эмоции и чувства способны обезобразить самое красивое лицо и, наоборот, преобразить некрасивое. Тогда я относилась к ее словам скептически, и лишь сейчас до меня стал доходить их смысл.
