Амели Нотомб - Форма жизни
Теперь мой вымысел разоблачен. Вы знаете печальную правду. Заключенный может бежать даже из-под самого усиленного надзора. Но нечего и помышлять о побеге, когда тюрьма – твое собственное заплывшее жиром тело. Похудеть? Не смешите меня. Во мне без малого 200 килограммов. Почему бы не разобрать египетские пирамиды, если на то пошло?
И вот я хочу спросить у Вас: буду ли я жить?
Искренне Ваш
Мелвин Мэппл
Балтимор, 27/02/2010
Последняя строчка этого письма повергла меня в панику. Безумие Мелвина, должно быть, оказалось заразным: я немедленно купила билет на самолет до Вашингтона. Узнать координаты Мэппла через международную справочную службу не составило труда. Прикинув разницу во времени, я набрала номер. Мужской голос в трубке пропыхтел:
– Амели Нотомб, неужели?
– Вы, кажется, бежали к телефону.
– Нет. Он у меня под рукой. Надо же, с ума сойти, вы мне позвонили!
Мелвин говорил, тяжело дыша, будто запыхался. Должно быть, ожирение виновато.
– Я прилетаю в аэропорт Вашингтона одиннадцатого марта в четырнадцать тридцать. Я хочу с вами увидеться.
– Вы прилетите ко мне? Я тронут. Я встречу вас в аэропорту. В Балтимор мы поедем на поезде вместе.
Я поспешно положила трубку: боялась передумать. Безрассудные поступки – мой конек, поэтому я приказала себе до поры выкинуть из головы поездку, чтобы не было искушения ее отменить.
Голос Мелвина по телефону показался мне счастливым.
* * *Перед самым отъездом от американца пришло письмо. Я взяла его с собой, чтобы прочесть в самолете.
Дождавшись, когда «Боинг-747» взлетит, чтобы уж точно не сбежать, я вскрыла конверт.
Дорогая Амели,
Вы приедете ко мне. О таком подарке я не мог и мечтать. Вряд ли Вы делаете это для всех Ваших корреспондентов, тем более для тех, кто живет так далеко. Да что я говорю? Знаю ведь, что я единственный, ради кого Вы летите через океан. Я тронут до глубины души.
И все же я спрашиваю себя, что такое в моем письме Вас на это сподвигло? Возможно, сам того не сознавая, я манипулировал Вами, давил на жалость, и мне немного стыдно. Но, в конце концов, что сделано, то сделано. И я рад.
Как я Вам уже сказал по телефону, я встречу Вас в аэропорту имени Рональда Рейгана. Знайте, что для меня это событие исключительное. Почти десять лет я не покидал Балтимор. Я говорю «Балтимор», а надо бы уточнить: я не покидал мою улицу. И даже теперь я не все сказал. Я вообще в последний раз вышел со склада шин в день президентских выборов, 4 ноября 2008-го: ходил голосовать за Обаму. К счастью, это было недалеко, в конце улицы. И все равно прогулка меня чуть не убила, я вернулся насквозь мокрый, как будто на дворе было жаркое лето. Идти трудно, но это еще полбеды: пот прошибает от любопытных взглядов. Да, эпидемия ожирения в Америке еще не отучила людей на нас таращиться. Не пора ли избрать президента весом 150 кг?
Короче, встретить Вас в Вашингтоне – это будет для меня целая экспедиция. Только не думайте, что я жалуюсь, этого еще не хватало, Вы-то ведь океан пересечете, чтобы повидать меня. Нет, я только хочу сказать, что вполне понимаю, какое это важное событие. Ничто на свете не может помешать мне быть 11 марта в 14:30 в аэропорту. У Вас есть мое фото, так что Вы меня узнаете.
Вы не уточнили, сколько собираетесь здесь пробыть. Хорошо бы подольше. Если захотите остановиться у меня, я уже попросил мать приготовить для Вас мою бывшую комнату.
Жду Вас.
Искренне Ваш
Мелвин Мэппл
5/03/2010
Это письмо мне понравилось. Я оценила фразу «…сам того не сознавая, я манипулировал Вами, давил на жалость» – приятное разнообразие после бесчисленных «надеюсь, Вы не думаете, что я хочу Вас разжалобить», которыми мои корреспонденты завершали пространные повествования о том, как их в детстве били и истязали изверги-родители.
По своему обыкновению, я постаралась занять место у иллюминатора. В самолете я всегда сижу, прилипнув носом к стеклу: каждое облачко мне интересно. Но на этот раз погрузиться в созерцание небесного пейзажа не удавалось. Что-то занозой сидело в мозгу.
Где-то посреди Атлантики эта умственная заноза оформилась в мысль: «Амели Нотомб, ты сама-то понимаешь, что делаешь?» – «Полноте, я взрослый человек, отвечающий за свои поступки, решила навестить американского друга, что такого?» – лицемерно ответила я своему внутреннему голосу. «Лукавишь! А правда в том, что ты все та же, какой была в восемь лет: до сих пор думаешь, что тебе дана магическая сила, воображаешь, будто стоит тебе коснуться Мелвина Мэппла, и он излечится от ожирения!» Я заткнула уши. «Правильно, ты еще не облекла это в слова, речевые центры у тебя рациональны, а тут говорит подкорка: ты веришь, что спасешь Мэппла, хоть и не знаешь как. Иначе за каким, скажи, бесом ты летишь в Соединенные Штаты, чтобы повидать всего-навсего одного из множества корреспондентов?» – «Потому что мне симпатичен этот человек, который, по крайней мере, не говорит околичностями». – «Ты летишь через Атлантику из-за отсутствия околичностей? Ну и умора!» – «Нет. Это величайшая редкость – отсутствие околичностей. Я готова на многое во имя семантических убеждений. Язык для меня – высшая ступень реальности». – «Высшая ступень реальности – встретить на складе шин в Балтиморе страдающего ожирением мифомана. Что место, что общество – мечта, да и только. И все это ради отсутствия околичностей. Если однажды тебе попадется корреспондент из Внешней Монголии, который, единственный из своего народа, не делает ошибок в согласовании времен сослагательного наклонения или имеет оригинальную концепцию непереходности глаголов, ты отправишься к нему в Улан-Батор?» – «Чего ты хочешь добиться этими шутовскими доводами?» – «А ты чего хочешь добиться своей поездкой? Почему ты думаешь, что твое присутствие чудесным образом поможет бедолаге? Если он сам хочет выкарабкаться, что не факт, то уж точно не ты в состоянии разрулить его ситуацию. Ладно бы ты просто теряла время, это еще куда ни шло. Но ты подумала, как неловко будешь себя чувствовать в его обществе? Вам было о чем писать друг другу, ладно, допустим, но что вы можете друг другу сказать? Тебя ждут долгие часы молчания с глазу на глаз с этим жирдяем, в аэропорту, потом всю дорогу в поезде, потом в такси и наконец у него дома. Сущий ад. Не зная, о чем говорить, ты будешь невольно таращиться на его жиры, он это заметит, вам обоим будет скверно. Зачем ты подвергаешь этому себя? А его – за что?» – «Кто сказал, что будет именно так?» – «В самом деле, может быть и куда хуже. Ты встретишься с программистом, который десять лет ни с кем не разговаривал, кроме рассыльного из пиццерии. К тому времени как вы доберетесь до Балтимора, ему будет так худо, что он усядется за свой компьютер и больше не взглянет в твою сторону. У парня клиника, да ты и сама не лучше, раз сорвалась и полетела к нему. Ты попала в чудовищный переплет. Выпутывайся теперь как знаешь, дурья башка».
Безжалостный голос умолк, оставив меня один на один с непреложным фактом: я совершила ошибку. Да, лететь в Америку было большой глупостью, теперь я это понимала. Что же делать? Пути назад нет. Как помешать самолету прибыть по назначению? Как не выйти из аэропорта через дверь, за которой ждет Мелвин Мэппл? Невозможно!
По проходу прошла стюардесса, раздавая бледно-зеленые листки, которые получает каждый, кто собирается ступить на американскую землю, будь то хоть на час. Тех, кто видит их впервые, неизменно умиляют вопросы, на которые надо отвечать: «Состоите ли вы или состояли в прошлом в террористической группировке?»; «Имеете ли вы при себе ядерное или химическое оружие?» – и другие не менее удивительные, с клеточками «да» и «нет», нужную зачеркнуть. Все пассажиры при виде этих анкет хохочут и говорят своим спутникам: «А что будет, если я зачеркну “да”?» И всегда находится кто-то, чтобы решительно их урезонить: «С госбезопасностью США шутить не рекомендуется». Что в конечном счете удерживает от искушения даже самых бесшабашных.
Я знаю наизусть эти зеленые бумажки и собралась было заполнить их как обычно, но вдруг мне пришла в голову мысль: «Амели, у тебя есть только одна возможность избежать встречи с Мелвином Мэпплом: зачеркнуть не те клеточки. Тебя возьмут прямо в аэропорту и передадут в руки американского правосудия. Что ты предпочитаешь? Поездку из Вашингтона в Балтимор в обществе жирного мифомана или крупные неприятности с полицией США?»
Впервые в жизни я поставила себе подобный ультиматум. Я посмотрела в иллюминатор: нахмурившееся небо уже догадалось о моем выборе. Решение пришло само собой, это было за гранью разумного. В каком-то экстазе я совершила величайшее в своей жизни сумасбродство: напротив вопроса «Состоите ли вы в террористической группировке?» зачеркнула «да». Головокружительно. Я зачеркнула «да» напротив вопроса «Имеете ли вы при себе ядерное или химическое оружие?» Убийственно. И так далее. Едва сознавая, что делаю, в полном раздрае я зачеркивала все «да», одно другого самоубийственнее. Наконец, поставив свою подпись под актом самооговора, делавшим меня врагом общества № 1 на планете Земля, я вложила его в свой паспорт.
