Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной
Прошло несколько секунд, и мне показалось, что оно сейчас откроет глаза и посмотрит на меня, но нет… снова впало в забытье и почти не двигалось, только грудь медленно поднималась и опускалась. На одной щеке… или как ее называть, да что там, конечно, на щеке, именно на щеке была большая, как коровий язык, сквозная рана, и через нее можно было видеть мелкие рыбьи зубы, сотни зубов. Мелкие и на вид очень острые. И ему чем-то размозжили голову на виске: сквозь запекшуюся кровь видны осколки кости.
— Багром, — тихо сказал Томми. — Всю щеку разодрали. А что делать было? Он бы их убил.
— Как это? Не понимаю.
— Хвостом. Он знаешь, какой агрессивный! Я сам видел. И сила в нем немереная, он же весит, наверное, двести или триста кило.
Томми достал сигарету из забытой кем-то из братьев пачки и закурил. Я никогда не знала, что он курит, это выглядело как-то… неприятно, как на фотографиях уличных детей в бедных странах. И курит, похоже, давно — вон как затянулся и даже не закашлялся. Нагнулся и приподнял толстую складку ниже пупка.
— Сама посмотри, — сказал Томми. — Это самец.
Я не удержалась и посмотрела. Если во всем этом звере и было что-то и вправду похожее на человеческое, так это его орган. Он мог бы принадлежать любому взрослому мужику — большой, перевитый вздувшимися венами. Нет, больше, чем у мужиков. Даже как-то стыдно было смотреть, будто подглядываешь в замочную скважину.
— Оставь его в покое, — сказала я. — Не надо…
— Он все равно не замечает. Можешь трогать как хочешь, его накачали всем этим… — Томми кивнул в сторону коробки с лекарствами.
Подошел и достал коричневую бутылочку, на дне которой плескались остатки прозрачной жидкости.
— Этой штукой усыпляют зверей в зоопарках. Доза была, как для белого медведя. Теперь несколько часов будет спать.
Только сейчас я заметила, что зверь связан. Петля из толстого каната накинута на хвостовой плавник. Руки, или как их называть, прикручены стальным тросиком к болтам на дне сундука. Мне стало не по себе. В голове крутились сто тысяч вопросов, целое землетрясение — что это, откуда, почему он все еще жив и как долго он может так продержаться?
Томми взял мою руку и положил на тело неправдоподобного существа. Оно было холодным и немного слизистым, мне показалось, рука приклеилась к чешуе. Все было неправильно — и то, что он вообще существует, и то, что он мужского пола, что он связан, что Томми заставляет меня к нему прикасаться.
— Не надо, — сказала я, — отпусти руку.
— Не волнуйся… никакой опасности. Он тебя не тронет.
— Не в этом дело… просто все как-то не так. Расскажи лучше, как дело было.
Оказывается, в прошлый вторник братья Томми вышли в море. Погода для лова стояла отменная — насколько я поняла, у них это связано с особым ветром, этот ветер как-то влияет на температуру воды у поверхности, и косяки трески выходят из глубины. В общем, они даже взяли с собой еще одного парня — если улов будет богатым, лишняя пара рук очень даже пригодится.
Сначала пошли по мелякам, где обычно собирается треска, но эхолот показал, что косяки небольшие и игра не стоит свеч. Они остановились к северу от Марстена и обсуждали, что делать дальше — вернуться в гавань или пойти на северо-запад, где тоже были уловистые места. Наконец решили повернуть и идти на Анхольт. По закону они не имели права там рыбачить — это датские воды. Но Анхольт — особый случай. Там полно родственников, женихи из Гломмена, невесты из Анхольта и наоборот, рыбачили вместе, пировали вместе, так что территориальные водные границы существовали только на картах.
Все произошло вечером. Они были уже в датских водах, как вдруг эхолот обнаружил большой косяк. Но двигался он как-то странно, не так, как всегда, рассказывал Томми, рассыпался и собирался без всякой причины, то уходил на глубину, то вновь с бешеной скоростью взмывал к поверхности. Никто не понимал, в чем дело. Решили, что рыбу гоняет морская свинья или что-то в этом роде. А может, кит. Не так уж часто увидишь кита в Каттегате, но случаи такие бывали. Зубатые киты аж в Эстерсунд заплывают. Поговорили-поговорили и решили тралить. Никаких пограничников, никакой рыбоохраны и в помине не было. А если какие-нибудь рыбаки с острова их засекут, ничего страшного. Настоящие рыбаки на такие вещи смотрят сквозь пальцы.
За штурвалом стоял старший брат. Он, не торопясь, следовал за косяком, поглядывая на дисплейчик эхолота. А средний брат, Улуф, и тот, кого они с собой взяли, Йенс, прилипли к своим биноклям. Высматривали кита или, еще того чище, датский патруль — тогда надо будет удирать. По возможности с опущенным тралом.
Все это имеет значение, подчеркнул Томми. По правилам их там не должно было быть, они нарушали закон. К тому же в Гломмене испокон веков не доверяли властям — таможне, полиции, рыбоохране… а может, там, на баркасе, у них и еще кое-что было, что они не хотели бы показывать посторонним.
Тралили с полчаса и вдруг решили выбирать. Томми здесь рассказывал не очень уверенно, будто точно не знал, в каком порядке все происходило, но можно понять: его же там не было. Может, вообразили, что на фарватере кит — не дай бог, порвет к черту снасть, — а может, на эхолоте что увидели или тросы себя повели как-то не так… в общем, начали спешно выбирать сеть.
Обнаружили его, когда уже поднимали трал на борт. Он запутался в сетях и отчаянно бился, бился за свою жизнь. Сначала, как Томми понял из рассказов, они попытались выпустить его через клапан, но он был слишком велик. Оставалось только поднять на борт. Он бил изо всех сил хвостом, кидался из стороны в сторону, порвал трал в нескольких местах и вообще был очень агрессивен. Никто и никогда ни с чем подобным не встречался. Сначала они решили, что это маленький кит, и уже это было малоприятно, потому что о подобном следовало немедленно заявить в природоохранное ведомство. И только потом сообразили, с чем имеют дело, вернее, на что это похоже.
А почему они не бросили его назад, в море, поинтересовалась я. Невозможно было, объяснил Томми. К нему даже приблизиться было опасно — тут же бросался как сумасшедший. А они же не могли всю ночь им заниматься! И тут началась паника. Они схватились за багры… господи, я представила все это, как будто сама там была, как они били и били его баграми, как он пытался сопротивляться, открывал пасть, бил хвостом куда попало… я даже услышала звук, когда они проломили ему голову, тупой хруст лопающейся кожи, брызнувшую кровь, увидела весь этот хаос, скользкую палубу, разорванную крюком багра щеку, крик, смертный страх несчастного существа, отчаянно сражающегося за свою жизнь, и, наконец, накренившийся бот, и как он соскользнул в трюм и потерял сознание.
Так и дошли до Гломмена с загадочным животным в трюме. Они не знали, как быть. Самое лучшее — прикончить его, и дело с концом, но оказалось, легче сказать, чем сделать. Во-первых, нужно ружье. А ни у кого из братьев его не было. Поговорили, не взять ли взаймы у кого-то из соседей, у кого была лицензия, но чем меньше посвященного народу, тем лучше. К тому же обычным дробовиком его не возьмешь, нужен калибр покрупнее. Карабин или что-то в этом роде.
В первый день братья никому ничего не рассказали — возможно, боялись расспросов: а что им, собственно, понадобилось в датских территориальных водах? А как насчет закона, который предписывает немедленно сообщать о всех необычных находках? А не превышена ли квота? А может быть, хоть Томми и не сказал ничего, у них и вправду было еще что-то в трюме… Короче, когда они зачалились, загадочное существо еще жило, но было без сознания. Они подняли его подъемным краном, погрузили в кузов древнего фордовского пикапа и отвезли в рыбарню. Перевалили в ящик из-под какого-то механизма, связали и стали размышлять, что делать дальше.
Томми впутался в эту историю случайно. Он заметил, что братья ведут себя необычно — без конца уходят и приходят, обсуждают что-то внизу в подвале. Из окна Томми видел, как они задернули брезентом окна в рыбарне… что-то замышляют. Во вторник, несмотря на температуру, он туда прошмыгнул. Братья зачем-то уехали в город, он открыл рыбарню запасным ключом — и увидел его. В тот же вечер он потребовал объяснений — и оказался замешанным против своей воли.
— И что ты собираешься делать? — спросила я, когда он закончил.
— Понятия не имею.
— А если позвонить в полицию? Его надо вернуть в море, туда, где его поймали. Или куда-то передать… не знаю куда.
По его взгляду я тут же поняла, что сморозила глупость. Уж с кем с кем, а с полицией братья даже не думали связываться.
— Не знаю, что они хотят… Может, дать ему помереть своей смертью. Но он крепкий орешек. И, похоже, может жить без воды очень долго. Он, наверное, жабрами пользуется под водой, а легкими — на суше.
