Мэтью Квик - Нет худа без добра

– Алиса тоже изменилась, – сказал Макс. – Она стала пи́сать повсюду – на кровать, на мою одежду, на кушетку. Из-за этого долбаного пи́сания я понял, что с ней что-то не то. Она, по-видимому, лишилась долбаного рассудка.

– У мамы тоже такое было. Ей приходилось надевать памперсы.

– На хрен рак.

– Да, – сказал я.

– Макс, может быть, вы скажете Бартоломью, о чем вы больше всего жалеете после смерти Алисы?

Макс посмотрел на потолок, и мне показалось, что он вот-вот расплачется.

Наконец он снова с шумом выдохнул воздух сквозь зубы, как проколотая камера, пальцем подтолкнул кверху сползающие с носа гигантские очки и сказал:

– Я, блин, жалею о том, что никто не встречает меня дома, когда я возвращаюсь после позднего сеанса, а моя сестра, блин, спит. Алиса всегда ждала меня. Всегда, блин. Я жалею о том, что никто не сидит у меня на коленях, когда я смотрю телевизор, и не урчит, когда я чешу ее за долбаным ухом. Мне жаль, что никто не проводит больше целые дни на подоконнике, нежась на долбаном солнце.

– Погодите… Я не понимаю, – сказал я.

– Что вы не понимаете? – спросил Арни.

– О ком вы говорите, Макс?

– О долбаной Алисе!

– А кем она была вам?

– Она была для меня, блин, всем. Пятнадцать долбаных лет.

– Значит, она была… вашей женой?

– Алё, какого хрена? – взвился Макс. Лицо его покраснело, будто я обварил его кипятком. – Вы что, думаете, я какой-нибудь долбаный раздолбай?

– Не горячитесь, Макс, – вмешался Арни. – Бартоломью не знает, что Алиса была кошкой.

– Я же сказал, что она сидела целыми днями на подоконнике!

– Люди тоже могут сидеть на подоконнике, – сказал я.

Макс махнул рукой и сказал:

– Я, блин, очень тоскую по Алисе и не стесняюсь говорить это, особенно в этой долбаной желтой комнате, где полагается переживать открыто. Она была пестрой расцветки, блин, и была предана мне больше, чем какой-нибудь долбаный человек когда-либо. Мне начхать, что она была кошкой. На хрен! Мне ее не хватает. И знаете, что я скажу вам?

– Скажите, скажите, – оживился Арни. – Скажите все, что вы думаете. Мы слушаем. Вам надо выговориться. Это надежное место.

– Вам, блин, ровным счетом наплевать на мою долбаную дохлую кошку, – сказал мне Макс и вытер глаза. – Какого хрена, алё?

Тут Вы, Ричард Гир, прошептали мне на ухо… или, может быть, я притворился, что Вы прошептали это мне прямо в ухо, а сам просто думал, что сказал бы и сделал бы Ричард Гир на моем месте. Вы прошептали: «Попроси его рассказать тебе о его кошке. Ему станет легче. Прояви сочувствие. Вспомни, чему учит далай-лама».

Я вспомнил строчку, которую я прочитал в книге далай-ламы «Глубокий ум»: «Важно помнить, что страдание пронизывает все», и его слова о том, что легко пожалеть старого нищего и гораздо труднее – молодого богача. Он также говорил, что «в жизни, обусловленной внешними обстоятельствами, боль неизбежна» и что все без исключения люди – «рабы сильных деструктивных эмоций».

И вот, следуя совету Вашего духовного лидера, я сказал Максу:

– Вы не расскажете о своей кошке Алисе? Мне было бы интересно. Правда.

Секунду-другую он смотрел на меня, возможно пытаясь определить, говорю ли я серьезно, и сказал:

– Алиса была лучшей долбаной кошкой из всех, когда-либо существовавших на свете.

Я продолжал притворяться и воображать, что Вы, Ричард Гир, шепчете мне на ухо: «Посмотри, напряжение отпускает его, плечи расслабились. Ему полезно выговориться. Это облегчает его страдания. Прояви сочувствие, и тебе посочувствуют тоже. Следуй заветам далай-ламы».

Макс повествовал о своей кошке более получаса. Он сказал, что нашел ее в Вустере в штате Массачусетс, в мусорном баке позади кинотеатра, где он работал до того, как переехал в Филадельфию к своей сестре. Он выносил мусор и услышал, как пищит котенок. Ему пришлось раскрыть «миллион долбаных мусорных мешков», прежде чем он нашел его. В мешке было еще шесть котят, все мертвые.

– Я готов был убить долбаного подонка, бросившего котят в мусоросборник. Какого хрена? Кем надо быть, чтобы делать такое?

Он боялся, что кто-нибудь увидит его «со всем этим долбаным мусором и мертвыми котятами вокруг» и обвинит в убийстве котят, так что он сунул живого котенка за пазуху и направился в ближайший работавший магазин, чтобы купить «долбаного молока». Был уже поздний вечер, и продавщица, сидевшая «в долбаной кабинке с толстыми прозрачными пластиковыми стенками», увидев котенка, пришла в восторг и выскочила из своей кабинки, чтобы погладить его. Она так хлопотала с котенком и была так любезна с Максом, показав ему, где у нее находится кошачий корм, и позволив накормить котенка прямо в магазине, что Макс решил назвать кошку в ее честь.

– Я подумал: «Алё, какого хрена?» Я спросил женщину, как ее долбаное имя, и она сказала: «Алиса». Так я, блин, и назвал свою кошку.

Макс рассказал, как с помощью пера на бечевке и кошачьей мяты научил кошку мяукать по команде и преодолевать полосу препятствий с обручами и мини-преградами «вроде тех, через которые прыгают долбаные лошади, только меньшего размера». А когда Алиса стала взрослой кошкой, сказал Макс, он научил ее разговаривать с ним.

– И она действительно разговаривала с вами? – спросил Арни. – Или вы только притворялись, что Алиса разговаривает с вами, как делают многие владельцы домашних животных?

– Ну да, блин, это было долбаное притворство.

Мой интерес к Максу сразу возрос.

Он еще долго говорил об Алисе, рассказав, какой корм она предпочитала – «долбаный консервированный тунец был ее любимым блюдом», – как ей нравилось гоняться за красными световыми зайчиками, которые он проецировал на стену лазерной указкой, – «она, блин, часами могла бегать и прыгать за ними», – как им обоим нравилось смотреть видеозапись «Доктора Кто»[12], как он вспоминал Алису, когда «работал долбаным билетером» и «рвал долбаные билеты в этом долбаном кинотеатре», и это было «жуткое долбаное занудство».

Я сказал, что работать в кинотеатре, наверное, очень интересно: можно бесплатно смотреть кино. Макс на это ответил:

– Ходить в кино? На хрен, на хрен! Купишь билет, а потом у кого-нибудь из сидящих рядом долбаных незнакомых кретинов окажется долбаный грипп или кто-нибудь из этих долбанутых притащит с собой долбаного непрерывно орущего ребенка. А работа в этом долбаном кинотеатре выматывает, на хрен. Получается так, что ты видишь лишь часть каждого долбаного фильма. Пятнадцать минут одной хренотени, пятнадцать минут другой. В конце концов все эти долбаные отрывки перемешиваются и образуют единый бесконечный долбаный бессмысленный ужастик. Невозможно посмотреть ни один долбаный фильм от начала до конца. Ни разу, блин. А знаешь, что, блин, хуже всего?

– Что? – спросил я.

– Кошек в кинотеатр не пускают. Алё, какого хрена? Алиса обожала смотреть кино! Почему ты не имеешь права привести с собой кошку? Что за хрень? Поэтому я предпочитал смотреть эти долбаные фильмы дома.

– Тебе нравятся фильмы с участием Ричарда Гира? – спросил я.

– Долбаного Ричарда Гира? На хрен, на хрен! Какого хрена?

– Он мой любимый актер, – сказал я, хотя, говоря точнее, сначала Вы были любимым актером моей мамы. – И он передовой деятель культуры.

– Мне Ричард Гир нравится, – вмешался Арни, слушавший наш разговор с довольным видом. – В «Чикаго»[13] он был великолепен.

– На хрен Ричарда Гира, – повторил Макс. – На хрен эти долбаные кинотеатры. Я скучаю по Алисе. Мне, блин, очень не хватает ее. Вот хрень!

Наступила долгая пауза.

Макс, похоже, постепенно успокаивался. «Ты проявил сочувствие, – прошептали мне на ухо Вы, Ричард Гир. – Ты сумел отвлечься от личных проблем».

Арни посмотрел на свои часы:

– Боюсь, наше время почти истекло, джентльмены. Бартоломью, на следующей неделе вам будет предоставлено больше времени, чтобы высказаться.

Я кивнул.

– Макс, спасибо за то, что поделились с нами своими мыслями и чувствами.

– Алё, какого хрена? – ответил Макс, пожав плечами и как бы говоря, что не видит в этом ничего особенного.

– А можно задать вам вопрос? – спросил я.

– Разумеется, – ответил Арни.

– Почему здесь все желтое?

– Согласно результатам психологических исследований, желтый цвет – точнее, ярко-желтый – придает людям уверенность и заряжает оптимизмом. А это, естественно, способствует процессу переживания утраты. Как ни странно, бледно-желтый цвет производит противоположное действие. Поэтому я и выбрал ярко-желтый цвет. Все научно обосновано. Я ведь доктор, – сказал Арни и подмигнул мне.

– О! – откликнулся я.

– Значит, увидимся на следующей неделе в то же время.