Жозе Сарамаго - Книга имен

Потревоженный таким образом Бог решил помочь сеньору Жозе в его предприятии, и это совершенно неудивительно, если вспомнить, какое, с тех пор как стоит этот мир, какое, говорю, неимоверное количество грабителей счастливо возвращались из своих набегов, причем не только навьюченными всяким добром, но при этом еще целыми и невредимыми, то есть не постигнутыми Его карой. Чем иным, как не божьим промыслом, объяснить то обстоятельство, что рифленые бетонные полосы, образующие крышу этой пристроечки-портика, были мало того, что на концах не гладки, но и снабжены по граням резными выступающими бортиками, и перед этой обольстительной вычурой так опрометчиво не устоял архитектор. Благодаря им и невзирая на крутизну ската, стеная, кряхтя, ломая ногти, сбивая носы башмаков — ногу сюда, руку туда, — сеньор Жозе и сумел вскарабкаться. Ему теперь остается только войти, а нам — сказать, что в качестве громилы и взломщика наш герой будет использовать методы, совершенно вышедшие из употребления, старомодные, чтобы не сказать, допотопные. Во время оно, а когда и где, в книге ли или в документе, неизвестно, он вычитал, что свиной жир и пушистое полотенце суть неотъемлемые принадлежности того, кто с преступными намерениями собирается вырезать алмазом стекло, и вот этими-то не менее преступными орудиями он в слепой вере и вооружился. Для ускорения дела он мог бы просто высадить окно, однако, вынашивая замысел, опасался, как бы не всполошить округу звоном разбитого стекла, который неизбежно последует за толчком, и, хотя непогода со всем набором своих шумов, конечно, уменьшала риск, счел за благо с неукоснительной строгостью придерживаться веками испытанной методики. И потому, утвердившись на спасительном бортике и чувствуя, как впивается в колени жесткий бетон, сеньор Жозе начал алмазом вырезать стекло у самой рамы. Потом, тяжело дыша от непривычных трудов и неудобной позы, намазал, как мог, стекло свиным жиром, дабы не пропало втуне вмешательство его или того, что от него осталось, поскольку неимоверные усилия, потребовавшиеся, чтобы вскарабкаться сюда, превратили сверток в бесформенную липкую массу, а уж каковы были последствия ее воздействия на состояние одежды, легко себе представить. Тем не менее сеньор Жозе сумел относительно равномерно намазать жир по всей поверхности стекла довольно толстым слоем, а затем плотно прижать к нему полотенце, которое перед этим изловчился, конвульсивно скособочась, извлечь из кармана плаща. Теперь следовало точно рассчитать степень нажима с тем, чтобы толчок не вышел ни таким слабым, что его пришлось бы повторять, ни чересчур сильным, ибо это свело бы на нет магические свойства пропитанной жиром махровой ткани. Левой рукой прижав, чтоб не соскользнуло, полотенце, сеньор Жозе правую сжал в кулак, отвел ее слегка назад, а затем коротко и резко выбросил вперед, произведя звук отрывистый и негромкий, как выстрел из пистолета с глушителем. Получилось с первого раза, что весьма похвально для новичка. Два или три маленьких осколка все же упали внутрь, но на это можно не обращать внимания, внутри ведь никого нет. Поливаемый дождем сеньор Жозе еще несколько секунд оставался распластан на скате крыши, собираясь с силами и торжествуя победу. Затем потянулся всем телом, просунул руку в открывшийся оконный проем, нащупал шпингалет, господи мой боже, что за жизнь у воров, открыл створку, ухватился за подоконник и, перебирая панически задергавшимися по утрате опоры ногами, сумел подтянуться, перекинуть одну, потом другую и наконец плавно, как древесный листок, оторвавшийся от ветки, спорхнуть по ту сторону окна.

Уважение, издавна питаемое нами к фактической достоверности, и элементарное стремление не обмануть простодушных ожиданий тех, кто склонен, быть может, воспринять перипетии этого неслыханного поиска в качестве череды событий правдоподобных и связных, настойчиво побуждает нас немедленно разъяснить, что нет, не с плавностью древесного листка, оторвавшегося от ветки, опустился по ту сторону окна сеньор Жозе, но, напротив, рухнул с громом и шумом, как повалилось бы под корень подрубленное само это дерево, хотя мог бы, в сущности, потихоньку соскальзывать со своего временного прибежища, пока не почувствовал бы пол под ногами. По силе удара, по череде немедленно последовавших болезненных ощущений во всем теле он еще прежде, чем убедился в этом воочию, понял, что место, где довелось приземлиться, было продолжением или, вернее, внутренностью этого самого портика-пристройки, и оба служили для хранения всякой ненужной всячины, причем в первую очередь — именно это место, а уж потом, за недостатком места, — то. Дожидаясь, когда выровняется дыхание и уймется дрожь в руках и ногах, сеньор Жозе несколько минут посидел неподвижно, а по истечении этого срока зажег фонарик, предусмотрительно осветив лишь пол перед собой, и заметил меж громоздившейся с обеих сторон мебели проход, ведущий прямо к двери. С тревогой подумал, что она, вероятно, заперта на ключ и в таком случае придется ее вскрывать или выламывать без подходящих для сего дела приспособлений, но зато с неизбежным грохотом. Там, снаружи, по-прежнему лило, и жители окрестных домов, должно быть, спали, но полагаться на это не стоит, есть ведь люди, спящие столь чутко, что комарик зажужжит — они проснутся, встанут с кровати, отправятся на кухню выпить воды и, обратив случайный взор в окно, увидят в стене школы черный прямоугольник и, наверно, скажут: Вот растяпы, в такую непогоду оставили окно открытым, или: Если память мне не изменяет, это окно всегда было закрыто, ветром, похоже, распахнуло, никому и в голову не придет, что туда мог забраться вор, и в сем последнем пункте они явно дадут маху, хотя, с другой стороны, сеньор Жозе, напомним о нем еще раз, не воровать туда забрался. А сейчас он подумал было, что надо бы закрыть окно, чтобы снаружи не заметили рефракцию, но сейчас же засомневался, стоит ли, и решил оставить, как есть: пусть думают, что ветром распахнуло или кто-то по небрежности забыл запереть, а если закрою, сразу станет заметно, что стекла нет, тем более что стекло было матовое, почти белое. И, убедив себя, что остальное человечество придет к тем же умозаключениям, что и он сам, сеньор Жозе опустился на четвереньки и пополз меж шкафами к двери. Которая оказалась не заперта. Он вздохнул с облегчением, предвидя, что иных препятствий ему на пути не встретится. Теперь требовался удобный стул, а еще лучше — диван, чтобы провести в покое остаток ночи, а если позволят разгулявшиеся нервы — то даже и соснуть. Как опытный шахматист, он рассчитал последовательность ходов, ибо и в самом деле не очень трудно, если, конечно, ты уверен в непосредственных и объективных причинах, распахнуть веер возможных и вероятных последствий и их превращений в причины, вытягивая бесконечную цепь следствий причин следствий и причин следствий причин, однако мы уже знаем, что в случае сеньора Жозе дело так далеко не зайдет. Людям благоразумным покажется нелепостью сначала бросить младшего делопроизводителя прямо к волку в пасть, а потом, словно мало явил он отваги, оставить его здесь на весь остаток ночи и на весь завтрашний день, рискуя тем, что кто-либо, лучше, нежели он, разбирающийся в природе открытых окон, застигнет его на месте преступления. Но признайтесь однако, что еще большим безрассудством было бы отправить его бродить по школе, включая по дороге свет. Сопоставить открытое окно и горящий свет в доме, где заведомо отсутствуют законные обитатели, — эта умственная задача, согласитесь, по силам любому, и этот любой, сколь бы ни был он беспечен, в таких случаях вызывает полицию.

Сеньор Жозе чувствовал, что все тело у него ломит и ноет, очевидно, он и колени ободрал, может, и до крови, этот вывод позволяют сделать неприятные ощущения, причиняемые касаниями брючной ткани, а кроме того, был насквозь мокр и перемазан с головы до ног. Он сбросил плащ, с которого текло, подумал: Найти бы какое-нибудь помещеньице без окон, зажег бы там свет, и еще бы туалет найти, где бы ополоснуться, ну хоть руки вымыть. Ощупывая дорогу, открывая и закрывая двери, он отыскал, что искал, сперва комнатку без окон, но с полками, заваленными всякими канцелярскими принадлежностями вроде карандашей, тетрадей, чернильниц, пачками и разрозненными листами бумаги, шариковыми ручками, ластиками, линейками, угольниками, транспортирами, рисовальными наборами, тюбиками с клеем, коробочками с цветными мелками и прочим, укрытым от взоров. При свете он смог наконец оценить ущерб, причиненный восхождением. Колени оказались ободраны не так сильно, как представлялось, ссадины были неглубокими, но болезненными. При свете дня сеньор Жозе и безо всякого электричества обнаружил бы белый шкафчик, имеющийся в каждой уважающей себя школе и содержащий средства первой помощи, как то: спирт, перекись водорода, вату, бинты, пластыри и прочее — в таком разнообразном изобилии, какое и понадобиться-то человеку не может. А вот плащу уже ничего не поможет, он погублен навек, пропитан насквозь мерзостной субстанцией под названием свиной жир: Спиртом, что ли, попробовать, подумал сеньор Жозе. Он пошел искать туалет и, по счастью, искал недолго, найдя то, что ему требовалось и что, судя по царившим внутри порядку и чистоте, предназначалось для учителей. Окно, тоже выходившее на зады, было, помимо матовых стекол, ему необходимых гораздо больше, нежели тому, через которое проник в школу наш злоумышленник, снабжено еще и деревянными ставнями, и вот благодаря им он сумел зажечь свет и вымыться не вслепую и не на ощупь. Затем, почувствовав известный прилив сил и в определенной степени приведя себя в порядок, отправился выбирать себе место для ночлега. Хотя в пору его молодости не было еще школ, подобных этой размерами и устройством, он, однако, знал, что не бывает школы без директора, директору же приличествует иметь собственный кабинет, а в кабинете не может не стоять диван, как раз такой, какого просило сейчас его тело. И сеньор Жозе продолжал открывать и закрывать двери, заглядывая в классы, коим слабый рассеянный свет, проникавший с улицы, сообщал нечто фантасмагорическое, превращая ученические парты в ряды гробниц, учительскую кафедру — в подобие древнего жертвенника, а доску — в ту скрижаль, на которой подводится итог всему и всем. Подобные пятнам, которые время оставляет после себя на коже людей и предметов, свисали со стен карты звездного неба, мира и отдельных стран, таблицы, демонстрировавшие гидро— и орографию человека, канализационную систему его крови, магистрали и развязки пищеварительного тракта, сложноподчиненность мускулов, сообщенность нервов, арматуру костей, кузнечные мехи легких, мозговые лабиринты, а также в разрезе представлены были глаз и половые органы. Классы сменяли друг друга, по всей протяженности коридоров, опоясывавших здание, витал запах мела, столь же древний, как запах тела, ибо нет недостатка в тех, кто уверенно полагает, будто Бог, прежде чем замесить глину, из которой намеревался вылепить человека, сначала все же набросал кусочком мела на поверхности первой в истории мироздания ночи эскизик мужчины и женщины, отчего и вселилась в нас непреложная и ни с чем несравнимая уверенность в том, что мы были, есть и будем прахом и что однажды ночью, такой же непроглядно-глубокой, как та, первая, быть перестанем. Кое-где тьма была столь густа и плотна, что казалась сплошь затянутой черным сукном, а кое-где озарялась фосфоресцирующим, мерцающим аквариумным свечением, какое не могли бы дать уличные фонари, если только, проходя сквозь оконные стекла, не преображались их лучи. Припомнив тот бледный свет, который вечно клубился над столом шефа, окруженным готовой вот-вот пожрать его тьмою, сеньор Жозе пробормотал: В Архиве все иначе, а когда прибавил, словно почувствовав необходимость ответить самому себе: Вероятно, чем больше разница, тем сильнее сходство, а чем сильней сходство, тем разительней отличия, то еще не знал, до какой же степени он прав.