Эдуард Тополь - В погоне за наваждением. Наследники Стива Джобса
Грущо пожал плечами. Честно говоря, его эта тема мало интересовала. Но разговор с соседом отвлекал от страхов за своего сына.
– Так я вам скажу! – сказал сосед. – Только в прошлом году – восемь тысяч детей! Американцы вернули одного мальчишку, а русские – восемь тысяч! И я их не виню. А знаете почему? Потому что и американцам, и русским у нас подсовывают детей с липовыми справками о здоровье. Они берут вот такого чудного грудного малыша – здорового, с голосом, как иерихонская труба, а через пару лет выясняется, что у него врожденный дебилизм, потому что его родители были алкоголики.
Грущо усмехнулся:
– Ваша фамилия Рошаль?
– Нет, – сказал сосед. – Моя фамилия Голицын. Алексей Павлович Голицын, русский дворянин в семнадцатом поколении, могу показать родословное древо. Прошу! – Он протянул майору свою визитную карточку и продолжил: – Брат моего прадеда – поручик Голицын, тот самый, из песни. И я уже шесть лет летаю в Москву и в Киев, чтобы найти его могилу. Потому что на самом деле никуда он из России не уехал, как поют ваши Бичевская и Малинин. Он до двадцатого года был у Деникина, воевал с большевиками, потом попал к ним в плен и был, как военспец, мобилизован в Красную Армию. А после Гражданской войны работал в Киеве управляющим делами Киевглавпроекта. В прошлый приезд я нашел его дело № 1919 в архиве киевского КГБ. Зимой 1931 года большевики арестовали в Киеве 600 бывших царских генералов и офицеров, в том числе Константина Александровича Голицына. Никакие заслуги перед Красной Армией и трудовым фронтом уже значения не имели. Сначала на них отрабатывали приемы штыкового боя, а потом группами по 20 человек расстреляли на Лукьяновском кладбище и свалили в общие могилы. Вот его фото из его следственного дела за несколько дней до расстрела. – И сосед, открыв ноутбук, показал майору фотографию красивого высоколобого мужчины с пронзительным взглядом светлых умных глаз. Упрямый подбородок и четко очерченные губы не могла скрыть жесткая щетина, выросшая, видимо, за время допросов в киевском ГПУ. Сдвинутые брови, короткий шрам над правой бровью и разметавшиеся непокорные волосы говорили о ярком характере и силе воли. И вообще во всем этом умном, волевом лице чувствовалась настоящая породистость и какое-то дворянское, что ли, благородство.
Сосед усмехнулся:
– Судя по вашим и немецким фильмам, именно такими волевыми красавцами большевики и фашисты любили изображать себя. А в жизни именно такой генофонд они уничтожали. Когда его расстреляли, ему было 38. Понимаете, всего 38 лет! Вам сколько сейчас?
– Сорок.
– А мне пятьдесят. А представляете, каково быть убитым в 38? Знаете, теперь, когда я прилетаю в Москву и в Киев, я хожу по улицам и ищу такие русские лица. Но нахожу крайне редко… – И он закрыл свой ноутбук. – Слава Богу, этот малыш замолчал. Кажется, уснул. О чем мы говорили до моего двоюродного прадеда?
– Это не важно, – сказал Грущо. – У вас такой русский язык… Я бы никогда не сказал, что вы иностранец.
– А я не иностранец, – сухо возразил сосед. – Я русский дворянин, и Россия – это моя страна. В нашем родовом гнезде под Питером я на свои средства содержу детский дом, в нем живут сто сорок сирот. При этом, хотя я человек небогатый, я мог бы содержать и больше детей, если бы нашел достойных воспитателей. Вы, случайно, не из Питера?
– Нет, я москвич.
– Жаль. А что касается моего русского… Да, я родился в США. Но мы же Голицыны! И потому я до 5 лет не говорил по-английски, я в нашем доме английский просто не слышал! Зато я знал наизусть все сказки Пушкина – просто с любого места мог наизусть читать «Руслана и Людмилу». И то же самое – с моим сыном. Каждый урок моего сына с учителем русского языка мне стоил 40 долларов – еженедельно! Зато теперь он у меня знаете кто? Православный священник! Но я-то учил его русскому, потому что мы Голицыны! Однако остальное население США не состоит из русских князей. А ваша Дума приняла закон, по которому американцы обязаны воспитывать приемных русских сирот русскоговорящими российскими гражданами. То есть не как своих и родных, а как чужих, иностранцев. Но кто же на это пойдет? Да, этот закон потешил самолюбие ваших законодателей и в очередной раз показал американцам кузькину мать так, чтобы неповадно им было летать в Россию за сиротами. И не прилетят. Но вы помните ваш анекдот времен советской власти? «Вопрос: будем ли мы жить при коммунизме? Ответ: мы-то не будем. Но детей жалко».
Грущо не считал себя квасным патриотом, но почему-то обиделся:
– Вы как-то странно рассуждаете. То говорите: «Россия – это моя страна». А то – «ваша Дума», «ваши законодатели».
– Ничего странного, – сказал сосед. – Вы кто по профессии?
– Я? – Грущо замялся. – Ну… Я полицейский.
– Во как! – удивился сосед. – Замечательно! А я генетик. И, как генетик, могу вам сказать, что жизнь может существовать в разных реальностях. Например, гусеница, пока она ползает, считает, что мир двухмерный, правильно? А потом, когда она становится бабочкой и взлетает, она выясняет, что мир трехмерный. И вы вот вчера были милиционером, а теперь стали полицейским. Но ведь и это не предел! Мы с вами сегодня вылетели из Москвы и должны сегодня же прилететь в Нью– Йорк. – Он улыбнулся. – Но гарантий нет. Известны факты, когда самолеты, пролетая над Бермудским треугольником, залетали в другое время и совершали посадку в другой реальности. Так и с Россией, мой дорогой. Моя Россия – это Россия моих предков: корнета Оболенского и поручика Голицына. Россия Тургенева, Чехова и Столыпина. В 17-м году большевики взяли ее за оглобли и затащили в омут к бесам и вурдалакам. Но это не значит, что вся она в этом омуте. Может быть, где-то в другом измерении не было октябрьского переворота и там есть другая Россия и другая русская история. И я хочу, чтоб в моем детском саду мои дети поскорей попали в ту, другую историю. Ведь не только гусеницы переходят из одного измерения в другое. Творческие личности и шизофреники постоянно живут в двух измерениях – и по земле ходят, и в других мирах витают. Вы, кстати, видели сон про будущее Америки и обамовский переворот?
– Ну… – замялся Грущо. – В общем, да. Видел…
– Вот! – сказал сосед. – А что это, как думаете? Бред гениальных сценаристов Силиконовой долины? Или один из вариантов нашей истории, который рассматривают где-то здесь, на небе?
И сосед выглянул в иллюминатор, словно там в облаках в этот момент действительно заседал Небесный совет.
16
Белт-Парквей
– Слушайте, тут не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сложить два и два! – говорила Лиза Коган, лихо ведя свою «тойоту-камри» по Белт-парквею. – Если вчерашний сон начинался с клятвы юных пионеров-обамовцев и уже через час Стас в панике звонил из Москвы и требовал забрать ваших гениев из лагеря для вундеркиндов в Покано, то нетрудно догадаться, что они имеют к этому прямое отношение. Но не бойтесь, у меня в машине нет микрофонов, и я даже под пыткой никому не скажу – что я, дура? Я сама программист, и не самый плохой, ей-богу! А мой Алик просто компьютерный бог! Но мы даже близко не понимаем, как эти пацаны могли это сделать! Представляю, что сейчас творится в «Майкрософте», «Эппл» и «Гугл»! Я уж не говорю про ЦРУ и ФБР!
– Куда мы едем? – глухо спросил Грущо, сидя на заднем сиденье. Ему явно не нравился этот разговор.
– Извини, дорогой, но в Покано мы сегодня не поедем, – вполоборота повернулась к нему Лиза. – Уже семь часов вечера, а туда ехать – хороших пять часов! То есть мы бы приехали ночью, когда лагерь спит и никого из руководства. Даже если вы собираетесь выкрасть своих пацанов, как вы их найдете? Разбудите весь лагерь? Во-вторых, если вы их увезете втихую, это все равно ЧП, их будут искать. А вам никакой шум не нужен. Поэтому вы приедете завтра днем, открыто. Придумаете какой-нибудь легальный повод и тихо их заберете. Так я считаю. – И Лиза обратилась к Кате: – Ты не согласна?
– А ты не поедешь? – удивилась Катя.
– Нет, я не смогу. Но я дам вам машину, и GPS вас довезет прямо до лагеря. – Лиза опять повернулась к Грущо: – У тебя международные права?
– Нет, я не успел их оформить, – снова глухо ответил Грущо. Хотя он понимал, что Лиза на сто процентов права, ему все равно не нравился ни этот разговор, ни новая отсрочка. Какими бы гениями ни были его Андрей и этот тщедушный Виктор, все, что может сделать один гений, может повторить и другой. И никто не знает, сколько времени понадобится компьютерным асам «Майкрософта» или ЦРУ, чтобы выйти на след «троянского червя», придуманного этими ребятами. Может быть, агенты ФБР уже едут в Пенсильванский лагерь – их-то никакая ночь не остановит!
– Ничего, – сказала Лиза. – В Америке, если не нарушать правила, можно всю жизнь ездить без прав – никто не остановит. Тут недавно одного старика задержали – он сорок лет без прав ездил.
Грущо промолчал. Этот чистый хайвэй вдоль океана, по которому они летели в бесконечном потоке машин, и эти призрачные, как мираж, очертания манхэттенских небоскребов вдали, и эти яхты, стоящие в прибрежной лагуне или, как говорит Лиза, в «марине», – все это он, конечно, уже не раз видел в кино и по телику. Хотя вживую это все равно производило впечатление. Но оказывается, самое главное – воздух. Такого чистого, да еще морского, йодистого воздуха нет, конечно, в Москве. И это несмотря на то, что они гонят в потоке нескольких тысяч машин и столько же катит по встречной полосе.
