Пьер Буль - Фотограф

Вот в этот момент, Марсиаль, она и открыла глаза. Вот тогда-то я и смог зафиксировать навечно это выражение безнадежности. Ни одного нюанса не пропало. И в этом не было никакой случайности, никакого везения. Ее взгляд оказался именно таким, каким я его пожелал.

После чего я убежал. Я бежал бегом до самого дома. И я не находил себе места от волнения, пока не проявил пленку. Я боялся, как бы что-нибудь не сорвалось. Но мое беспокойство оказалось напрасным. Снимок получился великолепным.

Старый Турнетт замолчал. Молчал и Марсиаль, перебирая в уме свои собственные воспоминания. Он с горечью подумал о том, что если ему и случалось улавливать взгляд умирающего, то снимка, сопоставимого с удачей его друга, у него не было. То ли ему не так везло, то ли, если согласиться с Турнеттом, не тот у него талант. Вдруг у Марсиаля мелькнула мысль, что их разговор не совсем похож на беседу нормальных людей, и что любой посторонний человек, услышь он его, наверняка бы возмутился. Словно угадав его мысли, старик в заключение произнес одну из своих обычных сентенций:

— Фотограф — это художник. А художник должен уметь быть бесчеловечным.

После этого Марсиаль Гор еще долго сидел не произнося ни слова. Его старый учитель представлялся ему жителем далекой планеты, посланным на землю высшими существами с предписанием создать образную документацию об обычаях и поступках населяющих ее странных существ.

Его вывел из задумчивости вопрос Турнетта, пригодился ли ему сверхчуткий микрофон.

— Да, очень даже пригодился, — рассеянно ответил Гор. — Благодарю вас. Он отлично сработал, и я ничего не упустил из интересовавшей меня беседы.

— И ты думаешь, эта беседа позволит тебе сделать ценный снимок?

Марсиаль использовал именно этот предлог, когда просил своего друга одолжить ему прибор. Он начал было отвечать тем же рассеянным тоном:

— Это не исключено. Я…

Но вдруг замолчал, словно ему в глаза ударил яркий свет. Обрывки смутных, еще только рождавшихся мыслей, которые кружились в его голове в течение вот уже нескольких дней, внезапно слились, как ему показалось, в единое, компактное и логически завершенное целое. И он закончил фразу с неожиданной горячностью, которая заставила старого Турнетта, узнавшего в интонации его голоса необычный молодой задор, словно эхо энтузиазма былых времен, приподнять голову и с удивлением посмотреть на него поверх очков.

— Кто знает, кто знает?

— Дорогая, я хотел тебя кое о чем спросить.

После просмотра авангардной пьесы в одном из залов Латинского квартала Ольга и Марсиаль Гор пешком возвращались в свой отель, выбирая маленькие пустынные улочки. В течение всего вечера оба они говорили очень мало. Марсиаль, погруженный в свои мысли, не замечал, что его подруга была еще более молчалива, чем обычно. Они касались самых банальных тем и обменялись всего лишь общими фразами о только что увиденной пьесе, сюжет которой он, занятый своими мыслями, вряд ли смог бы пересказать.

Именно в этот вечер он решил придать событиям новый импульс. Он должен был без промедления сделать новый шаг и, решаясь на него, испытывал не то чтобы угрызения совести, а скорее волнение, какое человек обычно чувствует в тот момент, когда основательно включается в новое дело и берет в свои руки до того бесхозно болтавшиеся поводья.

Его сомнения рассеялись вскоре после выхода из театра, и он, не откладывая дела в долгий ящик, начал осуществлять свой замысел, внезапно покинувший область подсознания, дабы принять в его голове более зримые очертания.

Нужен был в общем-то совсем небольшой толчок. И Гор сделал его с присущей ему ловкостью, придав, словно опытный лицедей, своему лицу соответствующее выражение.

— Дорогая, я хотел тебя кое о чем спросить.

— А я хотела тебе кое в чем признаться.

Он был настолько захвачен своей ролью, что не обратил внимания на слова Ольги.

— Прошу тебя, позволь сначала сказать мне. Понимаешь, я скоро собираюсь предпринять одно небольшое путешествие… о, совсем недалеко, на юг. Довольно приятная прогулка, сочетание работы и отдыха. Она займет недели две, не больше, причем позволит, скорее всего, воспользоваться благами средиземноморских пляжей.

— Ты, значит, хочешь покинуть меня?

— Это единственное, что меня мучает. Поэтому-то я и не решался говорить тебе об этом. Послушай, я не хочу никакой лжи между нами, даже самой маленькой. Ты знаешь, как я ценю свою свободу, и должен тебе признаться, что собирался ехать один.

— Тебе не надо извиняться. Я очень хорошо это понимаю. Я говорила тебе об этом тысячу раз.

— Да, ты само совершенство. Только вот сегодня… ну, в общем, с некоторого времени я чувствую, что вдали от тебя я буду несчастлив. Причем я должен тебе признаться и в том, что еще никогда не испытывал подобного чувства.

Что она могла ответить? Она сжала его руку и тихо прошептала:

— То же самое происходит со мной.

Великолепно отрепетированная вспышка радости осветила лицо Марсиаля.

— Правда? Тогда я осмелюсь. Я хотел тебя спросить: не сможешь ли ты поехать со мной?

Он остановился, чтобы сделать Ольге это предложение, выглядевшее скорее как просьба, и положил руку ей на плечо. Плечо слегка вздрогнуло, что явилось единственным признаком досады, вызванной этим приглашением. Было очевидно, что Ольга думала не о поездке на юг в обществе случайного любовника, а совсем о других вещах.

— Дорогой! Неужели это правда? Ты хотел взять меня с собой? Я была бы так счастлива!.. Но мне приходится думать о моей работе, — почти с отчаянием в голосе проговорила она.

— И в самом деле, — разочарованно пробормотал он. — Я так загорелся при мысли об этой поездке, что начисто забыл о твоей работе. А ты никак не сможешь оставить магазин?

— Когда ты должен ехать?

— Недели через две. Нужно тебе сказать, это от меня не зависит. Точную дату я узнаю на днях.

Она напустила на себя серьезный вид, покачала головой и, казалось, глубоко задумалась.

— Значит, отложить поездку на более поздний срок ты не можешь? Чтобы я сумела решить эту проблему за оставшееся время.

— Увы! Я повторяю, дата отъезда от меня нисколько не зависит.

— Ни в малейшей степени?

Он рассмеялся и ответил ей бодрым, веселым голосом:

— Ну посуди сама. Моя поездка тесным образом связана с перемещениями нашего президента.

Гор испытывал особое удовлетворение, играя с Ольгой, как кошка с мышкой. Не требовалось даже особой проницательности, чтобы почувствовать волнение, которое вызвало у нее изменение ситуации.

— Это связано с обещанием, данным мне славным Эрстом. Я иногда подсмеиваюсь над ним, и напрасно, ибо он — лучший из друзей. Было бы глупо с моей стороны упустить подобную возможность.

И он рассказал ей все то, что узнал от Эрста о задуманных Пьером Маларшем эскападах и о том, что телохранитель обещал позволить ему сделать необычный снимок главы государства, в одиночестве наслаждающегося свободой.

— Ты понимаешь, — заключил он, — в моем положении это неслыханная удача.

И чтобы добавить в свою роль еще несколько красочных штрихов, он, как и в разговоре с Эрстом, разыграл карту меланхолии.

— Иногда я так остро ощущаю свою физическую неполноценность! Быть вычеркнутым из списка членов корпорации, где когда-то числился одним из первых. Тебе этого не понять.

— Дорогой!

Она с волнующей непосредственностью обняла его. Он сделал вид, что вытирает выступившие на глазах слезы и, энергично тряхнув головой, отстранил ее.

— Но я, конечно, понимаю, что ты не можешь оставить магазин. Я не такой уж эгоист. Обещаю, что буду думать о тебе каждый день.

Ольга снова прильнула к нему. Казалось, она только что приняла важное решение.

— Послушай, я сделаю невозможное. У меня есть подруга, которая обычно заменяет меня во время отпуска. Я завтра же позвоню ей.

— Ты сделаешь это?

— Ты же сам знаешь, что мне хочется этого еще больше, чем тебе! — воскликнула она, бросаясь к Марсиалю на шею и страстно целуя его. — И потом, я верю в предчувствия. Моя интуиция говорит мне, что я принесу тебе удачу, что я должна быть рядом с тобой, и это поможет тебе сделать поистине сенсационный снимок.

— Я тоже в это верю, — сказал он, возвращая ей поцелуй.

Они дошли до отеля, держась за руки. Теперь настал черед Ольги впасть в задумчивость. Несколько раз она пыталась что-то сказать, но тут же сдерживала себя. После долгих колебаний она, наконец, решилась:

— Дорогой, я уже сказала, когда мы вышли из театра, что хочу кое в чем признаться тебе.

Гор удивленно поднял голову. Поглощенный собственными хитроумными маневрами, он совершенно забыл о сказанных как бы невзначай словах своей подруги.

— Признаться?