Николя Ванье - Белль и Себастьян
— Для тебя — гадость, а для них это обязательная часть ритуала ухаживания. Вот снова! Слушай!
Крики возобновились, однако стали более отрывистыми и глухими.
— Теперь он кричит не только потому, что хочет покрасоваться перед дамами, но и чтобы напугать других самцов. В таком случае его крик больше похож на вой. Угроза ясна, и молодые олени обойдут его стороной.
— Но кто-то же начнет драться?
— Самые сильные самцы, конечно. И это происходит в каждый сезон гона.
— Почему?
— Потому что, как бы доминантный самец не отгонял остальных, все равно найдется кто-то, кто захочет с ним поспорить.
— И что тогда происходит?
— Они сражаются между собой.
— Это опасно?
— Обычно нет, хотя бои бывают жестокими. Сначала они пытаются запугать друг друга, а если не выходит, начинается драка. И она продолжается долго в случае встречи двух одинаково сильных самцов. Высоко в горах это опаснее, потому что один может сбросить другого вниз. Иногда дело заканчивается поломанными рогами, иногда — открытыми ранами, реже — вспоротым брюхом. Мой отец рассказывал, что однажды нашел два оленьих скелета словно бы переплетенных между собой. Самцы умерли от голода, потому что рога у них перепутались и они не смогли освободиться.
Дед и внук подошли к реке, и Себастьян ускорил шаг из страха, что на пляжике могли остаться какие-то следы. Сезар продолжал рассказывать и как будто бы ничего не заметил.
— Первый бой оленей я наблюдал, когда был такой, как ты. Мы с отцом пошли на охоту и набрели на двух старых доминантных самцов — огромных, с рогами едва ли не с меня размером. Мне тогда казалось — это два великана сражаются между собой. Когда я смотрел на них, то понял, что такое сила, могущественнее которой нет в природе.
— И что это за сила?
— Инстинкт.
— И кто победил?
— Тот, что был опытней в боях. Так объяснил мне отец, потому что я был слишком поражен увиденным, чтобы хоть что-то понимать.
— Де, мне бы тоже хотелось посмотреть! Покажешь? Но только убивать мы их не станем, ладно?
— Конечно не станем! Ни один уважающий себя охотник не станет убивать оленя во время гона. Мы обязательно пойдем и посмотрим… но сначала я управлюсь с этой мерзостью.
— Ты говоришь… о Зверюге?
— Ну да, о том диком псе, о ком же еще?
Чтобы справиться с волнением, Себастьян отвернулся и стал смотреть на долину. Крики оленя донеслись снова — короткие, прерывистые.
— Звучит так, словно у него насморк, правда?
Сезар прислушался и кивнул.
— Думаю, для него нашелся соперник. Но поверь, насморк им не грозит, этим воякам!
— Они сейчас начнут драться?
— Конечно!
— И если один из них погибнет, то выйдет, что он умер ради любви?
Старик тихо засмеялся, но поспешил снова придать лицу серьезное выражение. У этого наивного вопроса явно был подтекст, и он не имел ничего общего с оленьими боями. Ударом посоха Сезар отшвырнул с тропинки камень, покатившийся по склону. Обычно старик такого не делал.
— Животных направляет не любовь, а инстинкт. Старые самцы начинают интересоваться самками только осенью, в сезон размножения. Остальное время они живут сами по себе. Если хочешь пример верности у животных, то лучше посмотри на волков.
— А зачем тогда это все?
— Как это зачем?
— Ну, зачем они убивают друг друга, если не ради любви? Просто чтобы оставить потомство?
— Да, просто поэтому. Потому что инстинкт продолжения рода сильнее всего на свете, даже страха смерти.
— И этот инстинкт заставляет их сражаться?
— Да, потому что инстинктами нельзя управлять. Они заставляют самцов искать абсолютной власти над остальными, а самок — заводить потомство. На равнинных местностях некоторые самцы заводят себе гаремы в несколько десятков оленух и защищают их от других самцов! Можешь мне поверить, когда приходит зима, они уже еле-еле ходят от изнеможения. — Старый пастух захохотал, так ему это показалось смешно.
— Они не хотят делиться?
— Нет конечно! Даже если у них целое стадо оленух.
— Но это же не любовь, правда?
Сезар удивился такой настойчивости. Себастьян пытался что-то для себя уяснить, но тема была довольно-таки опасная. Он представил, что ему потом скажет Анжелина. Он всегда старался отвечать на вопросы внука честно и прямо, поэтому временами не замечал, когда откровенность переходила в грубость.
— Кто-то скажет, что и тут есть место любви, кто-то — что нет… А ну-ка, послушаем еще… Замолчали. Один из двух отступился.
Они уже почти дошли до деревни. Когда тропинка стала спускаться с горки, старик взял мальчика за руку. Ладошка у Себастьяна была такая теплая и маленькая, что у него сжалось сердце. Ему хотелось объяснить внуку: удача и счастье — вещи переменчивые, как ветер, который гуляет в вершинах, но настанет день, когда он обязательно вернется, чтобы ласково потрепать тебя по щеке… Однако старик предпочел словам молчание. Лучше уж совсем ничего, чем сболтнуть какую-то глупость. Ему вдруг стало стыдно. Отдаляя момент, когда придется открыть внуку правду, он увяз в собственной лжи, словно рыбка в корке льда. Но ведь Себастьян еще так мал! Можно подождать еще немного. Может быть, весной…
Мальчик посмотрел на него с удивлением, а Сезар смутился и тотчас же отпустил его руку. Жестом он указал на крышу, угадывавшуюся в сотне метров внизу по склону.
— Беги, скажи Анжелине, что я умираю от голода!
3
Пусто! Всюду пусто — и на полоске песка, и в узком проходе между двумя валунами, и на склоне холма, и на поросших травой полянах!
Себастьян долго искал следы собаки, хотя пообещал, что рано утром отправится в овчарню помогать деду делать сыр. Зверюга сюда не возвращалась, а кусок хлеба унесла ворона. Конечно, глупо было оставлять на пляжике хлеб и потом целый день ходить голодным ради того, чтобы его подарок слопала какая-то там птица! Но Себастьян понимал: он не может иначе, не может предать Зверюгу. Она должна понять, что он ей друг!
Ему хотелось сесть и плакать, однако времени на это не было. Только представив, как рассердится Сезар, мальчик почувствовал, как щеки заливает румянец. Вчера старик упрекнул Лину в том, что она слишком часто в последнее время посылает брата разносить хлеб и делать покупки для дома, поэтому у мальчика не остается времени помочь ему со стадом. Разумеется, Лина рассердилась и потребовала от Себастьяна объяснений. Пришлось признаться, что он много времени проводит в горах, но, конечно, «…далеко от тропы Глантьер, честное слово!». Произнося вслух лживые слова, Себастьян скрестил за спиной средний и указательный пальцы. Анжелина оставила его без десерта, но это не страшно: он не любил ее пирог-клафути, в котором часто попадались комки.
Нет, он не станет плакать как маленький ребенок! На это нет времени. Слезы и забава с голышами на реке отменяются! А Зверюга… она придет завтра. Обязательно придет!
Себастьян быстро пошел по тропинке, отыскивая глазами ориентир: если все время смотреть в одну точку, начинает казаться, будто идешь быстрее, чем на самом деле. Еще один подъем, потом развилка на дороге, потом пройти мимо пня… Там останется миновать лесок, и он будет на месте. Себастьян припомнил слова одной песенки и успел пропеть ее трижды, когда наконец оказался под сводами леса. Влага покрывалом окутала его. Ночью прошел дождь, земля пахла перегноем и, чуть сладковато, живицей. На маленькой прогалине, где ему нравилось играть в сильную жару, он увидел «ведьмин круг».[6] Себастьян подумал, что хорошо было бы задержаться и насобирать грибов, чтобы хоть как-то оправдать опоздание, однако стоило ему представить разгневанного деда, как ноги сами собой пошли быстрее. Ну и ладно! Грибы можно показать и на обратном пути. Можно придумать себе оправдание, даже если явишься с пустыми руками. Он скажет… Придумал! Скажет, что искал грибную полянку, чтобы порадовать Лину, — ведь она на него сердится — и совсем забыл о времени!
Решив для себя проблему с опозданием, мальчик прошел по тропинке, петлявшей меж сосен, взбежал на небольшой холм, перепрыгнул через кочку и приземлился на корточки на ковер из иголок. Прошло несколько секунд, прежде чем Себастьян понял, что рядом кто-то есть. У него перехватило дыхание, потом воздух вдруг стал густым как смола. Себастьян с трудом сглотнул. В такое чудо невозможно было поверить. Пес стоял прямо перед ним, поперек тропинки. Он казался огромным. Когда Себастьян выпрямился, собака коротко рыкнула в знак предупреждения и поставила уши торчком. То был вежливый способ сказать по-собачьи: «Осторожнее, я начеку!».
На этот раз мальчик не колебался ни секунды. После стольких часов бесполезного ожидания Себастьян заговорил, не останавливаясь, даже не дав себе времени подумать:
