Павел Басинский - Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
— Молодец! Настоящий мужик растет! Не повезло Палисадовой с мужем, зато с сыном повезло!
…Дмитрий встретил Соколова в прихожей. Казалось, он ждал его появления. В чистенькой комнате, отапливаемой отдельной голландкой и со вкусом обставленной немудреной самодельной мебелью, Дима молча положил перед Максимом мелко исписанный листок бумаги. Но прежде чем взять листок, Соколов осмотрел комнату.
Странная она была какая-то! Не было в ней деревенского духа, так и не выветрившегося из малютовских изб, хотя городок стал гордо именоваться районным центром. Вроде бы все как у всех. Печка с маленькой дверцей с выбитой на ней звездой. Старые обои в мелкий цветочек. Скрипучий дощатый пол под домоткаными дорожками. В дальнем углу на обоях светлое пятно — здесь когда-то находилась божница.
Потом Соколов понял. Стол! Огромный, чуть не полкомнаты занимающий, из лакированного дерева, покрытый зеленым сукном. Таких столов лейтенант не видал в обычных домах, зато насмотрелся в государственных учреждениях. И почему-то всегда чувствовал исходившую от них угрозу. Будто в них хранилось что-то секретное, но именно его, Соколова, касавшееся.
— Гигант! Как ты его в дверь протащил? Стену, что ли, ломал?
— Зачем? — скромно сказал Дима. — Я его собрал. После войны разные бесхозяйственные чиновники списывали и выбрасывали казенную мебель, испорченную немецкими оккупантами. Что-то растащили, что-то пожгли. А этот стол я по частям принес. Он очень удобный. Много книг и тетрадей можно одновременно на нем держать. Карту разложить. Я даже гимнастикой на нем занимаюсь и… сплю иногда.
— Спишь?
— «Что делать?» Чернышевского читали? Как Рахметов на гвоздях спал.
— Ну, Рахметов к пыткам готовился.
— Это лишнее. А вот хорошая осанка для будущего офицера не лишнее.
— Молоток! — похвалил его Максим. Он взял со стола листок, прочитал начало и обомлел.
«Список лиц, в основном несовершеннолетнего возраста, спрятавших в своих домах и на земельных участках, а также прилегающих территориях, взрывоопасные вещества и устройства: порох, динамит, гранаты (в том числе противотанковые), пистолеты различных калибров и патроны к ним немецкого и советского производства».
— Димочка, — говорил обалдевший Соколов, тыча пальцем в несколько мужских фамилий, чьи даты рождения указывали на то, что это далеко не дети. — Ты понимаешь, что этим мужикам светит?
— Это не наша с вами забота.
— Ну хорошо. Но ты уверен в списке?
И тогда Палисадов впервые ухмыльнулся своей фирменной улыбочкой, которая потом всегда коробила Максима Максимыча, — столько в этой улыбке было откровенного презрения к простому человеку.
— Видимо, Аделаида Васильевна недостаточно вам рассказала про меня. Или вы ее плохо слушали.
Он достал из ящика стола и развернул перед Соколовым лист ватмана, на котором с прекрасным знанием картографии были отмечены места взрывоопасных захоронок.
Операцию «Крот» провели за одно утро. Список Палисадова оказался точен на девяносто девять процентов. В областном НКВД, естественно, поинтересовались, откуда у Соколова такой информатор. Соколов рассказал о Палисадове.
— Не понимаю, — задумался допрашивавший его полковник. — Думаешь, мы твоего хлопца не знаем? Но почему он сразу к нам не пошел? Почему Аделаидке не сообщил? Почему к мелкой сошке — уж ты, лейтенант, извини! — вроде тебя обратился?
— Почему? — тоже спросил Максим.
— Вот и я думаю. Непростой парень. Держи с ним ухо востро, лейтенант!
Перейдя на серьезную работу в угро, Соколов вызвал к себе Палисадова и сказал, что в его информаторстве больше не нуждается.
— Почему?
— Потому, Дима, что по нашей работе информаторам не морды бьют. Их режут. А мне тебя жалко. Парень ты смышленый, отличник учебы и тому подобное. Заканчивай школу, послужи в армии и поступай в институт.
— В юридический, — добавил Палисадов.
— Ну, валяй в юридический. Характеристикой мы тебя обеспечим. Молодым везде у нас дорога!
— Максим Максимыч… — замялся Палисадов, и в глазах его сверкнула обида. — За что вы меня не любите?
— С чего ты взял? — смутился Соколов.
— Я чувствую.
Максим вздохнул.
— Не люблю, верно. И тебя, и всю породу вашу барскую. Вы всегда хотите над людьми верховодить. И ради этого на все идете. Уж ты меня прости, сынок!
— Не за что, — сказал Дима. — А вот я вас, Максим Максимыч, наоборот, уважаю. Не догадываетесь, зачем я именно вам тот список подкинул? Без него работать бы вам с малолетками по гроб жизни.
— Ну-ну? — заинтересовался Соколов.
— В вас есть какая-то сила. Я вам даже завидую. Но я ваши возможности знаю. Вы типичный опер. И выше капитана никогда не подниметесь. Извините.
— Не за что. Не всем в генералах ходить. А ты, Дима, будешь генералом?
— Вы в этом сомневаетесь?
— Дай бог нашему теляти волка съесть.
— Напрасно смеетесь. Я обязательно стану генералом. Но сама по себе карьера для меня ничего не значит. Просто не хочу оставаться в этом дерьме.
— Как ты сказал?
— В этом дерьме. Есть другая жизнь! Чистая, красивая! Там люди выглядят иначе. Они даже пахнут по-другому.
— Одеколоном «Красная Москва»?
— Да что вы можете об этом знать!
— Так я, Дима, до Варшавы дошел.
— Ничего вы не знаете! А я знаю! Я это во сне каждую ночь вижу! А проснусь, передо мной стены с клопами! И мамаша стоит надо мной (хотя я ей запретил входить без стука!) и крестит меня, бормочет что-то! Думает, что я сплю. А я не сплю, я притворяюсь. И сам себя за это презираю! Потому что мне стыдно в ее лицо смотреть! Мне ее ударить хочется!
— Дима… — испугался капитан.
— Ударить! Вот так, вот так! — горячечно бормотал Палисадов, размазывая кулаком в воздухе невидимое родное лицо. И тогда Соколов впервые посмотрел на Палисадова с каким-то пониманием…
Пожалел его. И напрасно.
Через семь лет двадцатипятилетний красавец атлет Дмитрий Леонидович Палисадов с блеском закончил Московский юридический институт и показал миру свои крепкие зубы. Он с наглым расчетом женился на некрасивой («страшненькой», как о ней говорили) дочери декана следственного факультета Ирочке Кнорре. Через неделю после свадьбы Ирочка намекнула отцу, что Дима мечтает об аспирантуре. Но Иван Филиппович, невзлюбивший зятя, закусил удила.
— Пусть поступает, — сказал он. — Но не на мой факультет.
— Но папочка!
— Ирочка, ты же знаешь, что мы, Кнорре, юристы в третьем поколении. Начиная с твоего прадеда, Арнольда Кнорре, мы всего в жизни добивались сами. Почему Дима должен начинать иначе?
— Потому что он мой муж!
— Этого недостаточно.
Иван Филиппович понимал, что Палисадов грубо и бессердечно использует его дочь. И все-таки не без участия Кнорре Диме предложили место в районной прокуратуре Подмосковья. Но теперь зять закусил удила, заявив, что отправляется по распределению в родной Малютов. На перроне Курского вокзала Ирочка безутешно рыдала, временами бросая на мужа вопросительные взгляды: может, они все-таки останутся? После отъезда молодых с Иваном Филипповичем случился первый инфаркт.
В Малютове Палисадов быстро дослужился до старшего следователя. Ире Палисадовой тихий сонный городок с неярким по внешности женским населением даже понравился.
Вот только родить Ира почему-то не могла.
Глава тринадцатая
Великий Архитектор
«И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину: встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня… Тогда сказали ему: скажи нам, за кого постигла нас эта беда? какое твое занятие и откуда идешь ты? где твоя страна и из какого ты народа?»
— Прекрасно, мой мальчик! — услышал Джон смеющийся голосок Вирского. Джон захлопнул книгу и недовольно воззрился на раннего гостя.
— Как вы вошли?
Гость снова засмеялся рассыпчатым смехом, который мгновенно заполнил собой все пространство гостиничного номера.
— Я попросил консьержку открыть дверь. Я сказал ей, что ты мой друг и я желаю сделать тебе сюрприз. Разве мы не друзья, Джонушка?
Вирский по-хозяйски расхаживал по номеру, внимательно рассматривал все предметы и обязательно трогал рукой, едва касаясь их тонкими длинными пальцами. Он напоминал слепого.
— Чтение Библии на ночь и по утрам — похвальная привычка, — рассуждал он, — но не советую читать Евангелие.
— Отец Браун всегда советовал мне читать Евангелие на ночь, — возразил Половинкин.
— Ну, разве для того, чтобы крепче заснуть, — развязно продолжал Вирский. — Ведь ты не веришь всерьез в сказочки о воскресшем Иисусе? Обрати внимание, даже Его ученики не сразу в это поверили, пока не явился некто и не сказал им, что он и есть воскресший Иисус. Уверен, в глубине души каждый из учеников понимал, что перед ними шарлатан. Какими же нужно быть идиотами и слепцами, чтобы сразу не узнать своего учителя, с которым они не раз делили кров и пищу! Тем не менее, они приняли правила игры случайного мошенника. Уж больно велик оказался соблазн!
