Галина Хованова - Среда обитания приличной девушки
Прихожу это я в новый класс, 4 «А», а там — ба! Знакомые все лица. Район-то мы не поменяли, поэтому я и оказалась в компании двух девиц, с которыми в детский садик ходила. И еще в компании своего будущего мужа, правда, об этом ни он, ни я тогда не подозревали. Ну и дружбу мы с Наташкой возобновили и укрепили. У нее родители тоже работали.
В глубоком советском прошлом, когда секса, как известно, не было, по телевизору все передачи шли только до 23.00 и завершался день знакомым погодным позывным: «Тамта-там, та-там-та-там, та-там-та-та-дара-дарай дам дам…» Узнали? Кто узнал, тот одной с нами крови.
За окном веселым коммунистическим шагом шел 1979-й, родители наши стремились выполнить пятилетку в четыре года, а мы старательно учились, собирали макулатуру и ходили с ключом на шее. Ну, или в кармане, кто не терял. После школы расходиться сразу было скучно, поэтому мы так и норовили пойти друг к другу в гости, потом погулять, потом еще чего набедокурить.
Погожим декабрьским днем, покинув родную альма-матер, мы с Наташкой бросили портфели у меня дома, дождались Таньку, которой приходилось показывать лицо дома, и пошли гулять. На Петропавловку.
У нас вообще-то гулять было где и поближе, но в те благословенные времена самые лучшие горки были именно там. И не горки даже. Бастионы раскатывались до состояния венецианского стекла, и главное было не влететь в стену какой-нибудь постройки, неосмотрительно вышедшей прямо на траверз. И катались мы так, катались… Катались-катались… Пока не замерзли. А самым точным индикатором замерзания было то, что рейтузы и варежки промокали насквозь, покрывались ледяными катышками и весело погромыхивали при ходьбе.
И вот, веселые и довольные, возвращаемся мы обратно и заходим куда? Правильно, ко мне, потому что уже и чаю горячего хочется, а я к деревянному мосту ближе всех живу.
Ну что, разделись, мокрые рейтузы с варежками в ванну покидали, чаю выпили.
Тут-то Наташка и говорит… И говорит она загадочно так презагадочно:
— А что у меня есть!
У Наташки могло быть много чего интересного. Потому что папенька ее был затейник еще тот. Один раз, когда мы развлекались у нее дома, мы решили найти какую-то фотографию на антресолях. Антресоли были богатые — глубокие и забитые. Если взять стремянку, то туда даже можно было залезть целиком. А там… И чемоданы с прекрасными нарядами… И какая-то бижутерия в коробочке… И альбомы и коробки с фотографиями…
Много чего. Но мы же за фотографией полезли, где Наташка хотела мне собачку показать. Ну, на даче жила у них собачка, с которой трехлетняя Наташка сильно дружила, а потом собачка ее тяпнула, и Наташка стала дружить с кошками. Во-о-от. А фотографии, которые в коробках, они не просто в коробках, а еще и пачечками в такие черненькие пакетики бумажные засунуты. Ну, напечатаешь фотографии с пленки, а потом их в пакетик из-под фотобумаги и сложишь. Мы один пакетик проверили — нет собачки, второй проверили — нет собачки. В третий полезли — а там ну чисто в женской бане! Тетки голые, но все, как одна, не моются, а наоборот — кто в зеркало на себя пялится, кто на стуле сидит, расставив ноги, кто на кровати валяется, а мыться и не думает даже!
Не, вы нас за отсталых-то не держите, мы сразу поняли, что фотографии эти запретные, нам их смотреть нельзя, и голые эти бабы точно Наташкиному папеньке принадлежат. Правда, зачем они ему были — непонятно. Хотя, что сказать, симпатичные тетки там были — в бане гораздо негораздее экземпляры тусовались.
Так вот, вернемся к нашей прогулке. Когда Наташка сделала загадочное лицо, нам сразу стало понятно — затейник папенька припрятал еще что-то интересное! И точно — достает Наташка из портфеля точно такой же конверт от фотобумаги, а из него — пачку листов. С текстом, но абсолютно без фотографий. Фу! А мы-то думали еще по половому вопросу просветиться! Голых баб мы уже видели, хотелось бы голых мужиков!
Зря мы расстраивались. Просветиться нам удалось, господа, потому что праздничные рассказки оказались Камасутрой. «О способах возлежания», значит. И стали мы читать. Но сложно же втроем читать — и так ничего не понятно, а тут кто быстрее, кто медленнее, да еще и без картинок — полная фигня получается.
Поэтому меня, как самую бестрепетную и некраснеющую, заставили читать трактат вслух. Я читала, сидя на диване, а девки по очереди пытались на полу изобразить то, о чем я читала. Многое для нас так и осталось непонятным, потому что паре из трактата ежесекундно должны были грозить вывихи, переломы, удушения и тому подобные страшные концы.
Запыхавшись и практически так и не поняв, что же куда вставляется и что же дальше со всем этим делать, мы доизучали индийскую правду до раздела классификации половых органов. Женские прелести в виде «слоних», «кобылиц», «газелей» и тому подобное далее мы проскочили кавалерийским наскоком, а вот на мужских причиндалах задержались. Потому что все эти «мулы», «жеребцы» и «слоны» измерялись в пальцах. Я уже не помню подробностей, но «слон» был больше двенадцати пальцев.
И вот тут наступил наш апофигей. Я гордо встала на диван, отбросила книжку со словами: «Нет, вы подумайте, какое наглое вранье!» — и стала прикладывать от сгиба ноги вниз палец к пальцу. Девять получилось до пятки, а еще три пальца были приложены уже по полу. «И они что, этот свой лингам вокруг пояса наматывают, что ли?!»
Короче, так мы и ходили озадаченные обретенными знаниями, пока нам кто-то добрый не сказал, что пальцы надо было прикладывать не в длину, а в ширину.
Так что просвещение наше шло полным ходом и в школе, и дома.
Глава двадцать девятая
Ташкент
Летом же мы обязательно ездили куда-нибудь отдыхать с родителями. И иногда в нетривиальные места. Например, после моего четвертого класса мы поехали в Ташкент.
Помните песню:
Сияй, Ташкент! Сияй, Ташкент, звезда востока,Столица дружбы и тепла!
А у нас там жили дальние родственники. Настолько дальние, что и степень родства трудно определить. Но что-то по первому мужу маминой сестры, а моей, стало быть, тетки, родственники.
Поскольку нам было интересно, то один из отпусков мы решили провести именно там. Нет, действительно, что может быть интереснее месяца июля в городе Ташкенте? Правильно, практически ничего.
Времена были сложные, поэтому мы собирались основательно. Кроме всех тех вещей, которые мы должны были передать этим родственникам, нам, как людям порядочным, пришло в голову, что нужно квази-родственникам, у которых мы собираемся жить месяц, привезти мясо. Ну да, именно мясо, а что вы удивляетесь? И мы купили его. Много.
А вот мысль о том, что нам нужно ехать трое с половиной суток по жаре, пришла в наши безумные головы уже на вокзале.
И дальше началось. Поезд был длинный — поэтому пришлось пройти все вагоны, пока мы нашли тот холодильник, в котором был шанс довезти подарок без потерь. Потом мы в три горла уговаривали положить туда мясо, живописуя тяжелое материальное положение родственников в столице Узбекистана. Потом мама выдавила слезу из правого глаза. Короче, победа была за нами.
Ну что — сели и поехали. Билеты у нас были купейные, кроме нас троих, в купе ехал еще какой-то мужичок. Мамуля моя, переодевшись в футболку и спортивные штаны, возлегла на полку. Через два дня мужичок аккуратно так поинтересовался у папы:
— А что, жена ваша — больная?
— Что вы, что вы, — ответствовал папенька, — она у нас, наоборот, очень здоровая!
Согласитесь, больной человек на такое не способен — дрыхнуть двое суток, несмотря на удушающую жару, и встать только два раза в туалет и два раза попить.
И вот, пока мамуля дрыхла под белой простыней, демонстрируя мне, какой я буду спустя лет пятнадцать, мы с папой мучительно смотрели в окно. Поезд полз медленно-медленно. Вокруг были какие-то степи, ровные как стол и совершенно не разнообразные.
Иногда пейзаж оживляли могилки, построенные с такой затейливостью, которую могут позволить себе только пустынные жители. Могилки были веселенькие, с мозаикой, ажурными заборчиками, и вообще радовали глаз под жарким солнышком.
А потом мы увидели верблюда. Верблюд стоял, привязанный к придорожному столбу, и жевал. Что он жевал — не знаю, наверное, «Орбит» был у него с собой. Он окинул презрительным взглядом поезд, посмотрел нам в лицо из-под аристократически опущенных век с длиннющими ресницами и повернулся кормой. До самого горизонта пустыня была пустынна. Мы не сдались и перебежали к окнам с другой стороны поезда. Там тоже была пустынная пустыня, не было даже могилок. Хозяин верблюда не наблюдался ни с одной стороны.
На остановках мы выбегали из вагона, неслись к вокзальному буфету и покупали две трехлитровых банки березового сока. Это был единственный сок, который можно было пить гекалитрами. Пить и потеть. И мы пили и потели (в отличие от мамани, которая не потела. Впрочем, практически и не пила). Вот в таком режиме мы и добрались до Ташкента. И нас даже встретили, и мы на такси доехали до места дислокации.
