Юрий Мамлеев - Московский гамбит
Способность Лариона к имитациям такого рода и перевоплощениям была безгранична. И многие любили видеть других в смешном виде, хотя порой приходилось терпеть, когда речь шла и о них самих. Все это, впрочем, не мешало дружбе, иногда истерической, а если иной раз вносился в нее зло-остренький элемент, то это было не так уж и плохо по последнему-то счету.
Валя Муромцев, например, любил не только слушать, что «открывает» в нем Ларион, он сам порой с наслаждением пересказывал это другим, хотя в «этом» было много нелестного для него. Он часто умолял Лариона проникнуть в него, Муромцева, поглубже, и изобразить покошмарнее, и почудовищнее, так, чтобы он сам себе стал сниться. Это был единственный «пациент» такого рода, другие не так охотно мазохистировали, особенно на людях, и Валя даже немного надоедал Лариону своей назойливостью в этом отношении. И если бы Валя Муромцев не соблазнял Лариона рестораном или бутылкой коньяка, Смолин не всегда бы так охотно откликался на его зов. За коньяк он шел на это с удовольствием, и, сидя с Муромцевым в уютном ресторанчике где-нибудь на окраине города, в тишине у Москвы-реки, раскладывал за шашлыком перед Валей все язвы его души, все ее бездны и падения, и визги, и кошмары.
— От тебя хоть польза, Валь, — не раз говорил ему Ларион под конец этих откровений. — А ведь эти, — он махнул рукой, — только бросаются на меня.
Муромцев редко заказывал закуску к алкоголю, не любил (зато водки брал очень много), но для Лариона — из уважения — делал иногда исключение. Ларион злился на эти «иногда» и передразнивал порой Валю — другим:
— Заходим мы с Муромцевым в кафушку. Он зовет официантку: Манечка… Манечка… Нам: две бутылки водки, бутылку портвешка… одну настоечку… мда… бутылку наливочки… обязательно… шесть пива… мда… и две килечки с черным хлебом. Все.
Муромцев, однако, очень любил полеты и «проникновения» Лариона (особенно серьезные), и теплыми осенними днями, встретившись утром на бульваре, они проводили целый день вдвоем, в мистическом единстве, в какой-то тревоге, и в обнаженных глубинах душ — своих, и друзей.
«Мне нужно чудо, — когда уже вечерело сказал один раз Смолин, — одинокое светлое окно среди ночи… И в нем человек, полный бездн, но не боящийся своего безумия… Превративший свое безумие во вселенную».
Таков был Ларион Смолин. И еще знаменит был танец Смолина, когда он в какой-нибудь пьяной компании один танцевал. Так танцевать могла, возможно, какая-нибудь потусторонняя сущность, а тут было существо с развевающимися редкими волосами, исходящее в ритмах умирания и тревоги. В эти минуты Ларион был действительно потусторонен — в том смысле, что был изолирован от всего, и до странности загадочен — особенно своим холодным взглядом, когда он танцевал.
Потом он сникал и улыбался, и по-человечески просил водки.
Между тем Олег Сабуров, после вечернего посещения Кати Корниловой и вести о болезни Максима, пребывал в некоторой грусти. На следующий день он добился свидания с академическим светилом по поводу Радина, и тот обещал помощь, но не выздоровление.
Потом Олег сдавал свой перевод в институт, звонил Тоне Ларионовой, с кем-то встречался и, наконец, в тоске попал к Боре Беркову. Тот жил с родителями в отдельной, почему-то красивой квартире, где у Бори была своя довольно большая комната, заставленная шкафами с книгами. Здесь, на диване, рядом с окном, из которого виднелись небо и белые камни здания, Олег немного пришел в себя.
Мать Бори, седая, добродушная и по-старомодному интеллигентная старушка принесла им в комнату поднос с чаем, вареньем и пирожками.
— Так беседы лучше проходят, — улыбнулась она.
Боря выложил Олегу последнюю новость: Закаулов исчез. Это с ним бывало, и друзья не беспокоились на этот счет.
Но смертельная болезнь Радина на каких-то планах подсознания наложила свой отпечаток на их разговор, хотя они и не были хорошо знакомы с Максимом. Однако, главным все-таки была тень тайного человека.
— Все остатки моего прежнего глупого рационализма почти исчезли, — проговорил Берков. — Ничего не осталось.
— Ну, что ж мы знаем, от наших друзей, что это не мистификация по крайней мере. И что это серьезно. Круг Юры — надежный источник, а ведь оттуда потянулись нити, — сказал Олег. — Да и Саша, слава Богу, не дилетант, это сразу чувствуется в человеке… Дело не в этом. Для чего мы Саше, и что за игра, что за бездна стоит за всем этим — вот в чем вопрос. И увидим ли мы этого тайного человека. И что это за отбор-испытание людей, которое ведет сейчас Саша, я ничего не пойму. Каков принцип отбора? И списочек людей, которых не надо вовлекать, любопытен. Явно, что принцип основан не на гениальности, — чуть с иронией продолжал Олег, — а на чем-то еще… Откровенно говоря, я плохо понял, что происходило у Виктора, когда мы привели Сашу… Ты посек что-нибудь из того, что я тебе рассказал об этом?
— Нет. Но явно отбор основан не на знании, не на знакомстве с эзотеризмом. Иначе Саша, сам из этих кругов, искал бы людей где-то у себя. Правда, и у нас готовы к принятию этого. Как ты считаешь? Ты готов идти?
— Да, — ответил Олег, и помолчал. — Я слышу зов, страшный зов.
— И все-таки ничего не поймешь, — вздохнул Борис. — Вот эта книга о дзен-буддизме мне понятней, — и он показал на большую книгу на английском языке. — Кстати, надо предложить Саше как третий вариант Ниночку Сафронову.
— Конечно! Как это мы не догадались сразу. Вот это да!
— Мне почему-то только сейчас пришло в голову. А ведь она и наша, и связана с эзотерическими кругами. И ее нет в списке. Вот ее бы подключить, она может кое-что заранее распознать, думаю!
— Где ее телефон?
— Подожди, Олег, не торопись. Сначала надо показать Лариона, мы же обещали Саше.
— Нечего тянуть. Вечер еще только начинается. Давай-ка спонтанно. Попробуем сейчас созвониться с Ларионом и Сашей.
Борис позвонил — сначала Лариону, и застал его дома, в его однокомнатной квартире на Таганке, где он жил один. Ларион тут же согласился повидать нового «пациента» — каждый человек в его глазах был полусумасшедшим, нуждающимся в особом лечении. О Саше он раньше ничего не слышал. Но поставил условие, что если встречаться сегодня вечером, то у цирка в парке культуры и отдыха им. Горького. А потом — в ресторан. Ночью же можно посидеть и в его квартире на Таганке.
— Вы знаете, Борис, мою любовь к цирку, — говорил Ларион в трубку. — Обожаю цирк. И у меня много знакомых среди клоунов. Цирком я не могу пожертвовать даже ради душевнобольных. Билетов вы уже не достанете. Встретимся у цирка после окончания…
— Я тебе перезвоню, — ответил Боря и тут же набрал номер Трепетова.
К его удивлению Саша тоже был дома, свободен, и с явным удовольствием одобрил идею цирка. «К тому же я люблю ночные встречи», — добавил он.
В результате поздно вечером Олег и Борис поджидали Сашу у выхода из летнего цирка. Представление еще не кончилось, и сквозь ненадежные стены цирка слышался нелепый древний рев тигра, свист бича и аплодисменты.
К полному удивлению Олега и Беркова Саша пришел не один. За ним ковыляли трое: один был инвалид, на костылях; второй напоминал карлика, хотя карликом не был; третий был красив, здоров, кудряв, в тельняшке, и настоящий богатырь, или во всяком случае гармонист. Все они довольно почтительно шли за Сашей.
— Кто это? — ужаснулся Олег, не удержавшись.
— Ничего, ничего, господа, — спокойно и весело ответил Саша.
Он был, как всегда, просто одет, словно работяга, в дешевом пиджачке и в рубашке нараспашку. Не хватало ему только кепочки.
— Это мои друзья далекой юности, со школы. Но они подросли. Нам они не помешают.
— Ну и ну, — робко ошеломился Берков.
— Ничего. Ребята тоже хотят в ресторан. Я им не могу отказать в удовольствии. Представляю: Степан, Юлий и Вадик.
И ребята, нисколько не смутившись, уже пожимали руки нашим неконформистам. Вероятно, они где-то тоже были неконформисты. Инвалида звали Степан; «карлика» — Вадик; а красавца — Юлий.
Берков и Олег переглянулись. Олегу показалось, что «ребята» чем-то напоминают каких-то потусторонних чудовищ, разудалых, кудрявых и выскочивших из тьмы. Хотя, как будто бы, по крайней мере в отношении внешних форм, все было в порядке: ну, инвалид, без ноги — что в этом особенного; другой вроде бы слишком маловат ростом, но толком не разглядишь; это тоже бывает, красавец же вообще был не в меру розовощек и радостен.
Этот, последний, пожалуй, вызывал самое большое подозрение.
В это время раздался свисток, и толпа повалила из цирка. Тут же мелькнул и Ларион, согнуто-оживленный, ухмыляющийся, поблескивая своей лысиной. Но и он немного опешил при виде таких «гостей». Но тут же пришел в себя, покачнулся и быстро взглянул на луну. Состоялось энергичное знакомство. Ларион, вообще говоря, немного сникал после цирка, точно это зрелище забирало его энергию. Но гости подхлестнули его, хотя в то же время чуть-чуть обескуражили.
