Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка
Однако он не мог доводить ее до слез в присутствии отца, а поскольку тот почти всегда был рядом с ней, у Чарли возникли затруднения. Как изъять дочь из-под отцовской опеки?
Требовалась приманка. Таковой послужили туманные обещания раскрыть некую страшную тайну, с помощью которых Чарли увел Изабеллу из дома черным ходом и — по дорожке между клумбами, через сад и далее по буковой аллее — завлек в соседний лес. Чарли бывал здесь и раньше. Убогая заброшенная лачуга без окон, с сырыми полусгнившими стенами — чем не место для хранения страшных тайн?
Теперь у Чарли имелась жертва. Сестренка, шагавшая вслед за ним, была младше и гораздо слабее его, идеально подходя на эту роль. Но Изабелла была со странностями, себе на уме, и в результате все вышло не совсем так, как он планировал.
Чарли закатал рукав сестры, извлек из кармана кусок ржавой проволоки и острым концом провел по белой коже на ее предплечье. Она уставилась на капельки крови, набухавшие вдоль багровой линии пореза, а затем подняла глаза на брата. В этих зеленых глазах сквозило удивление и — как ни странно — что-то похожее на удовольствие. Она протянула руку за проволокой, и он машинально ей уступил. Она закатала свой второй рукав, проткнула кожу и с нажимом провела острием от локтя до самой кисти. Этот порез был глубже, чем тот, что сделал Чарли; кровь потекла тонкой струйкой и закапала на землю. Она вздохнула с удовлетворением и принялась слизывать кровь с обеих рук. Затем она вернула проволоку Чарли и начала закатывать его рукав.
Чарли оторопел. Однако он послушно нанес себе порез и засмеялся, превозмогая боль.
Так вместо жертвы он обрел сообщницу.
Жизнь Анджелфилдов протекала в стороне от сельских балов и охотничьих забав, без прислуги и без множества других вещей, которые в те времена считались само собой разумеющимися для людей их круга. Они не общались с соседями, передали уход за своими землями в ведение арендаторов и полностью зависели от добросовестности Миссиз и садовника, через посредство которых осуществлялись все необходимые закупки и поддерживалась связь с окружающим миром.
Джордж Анджелфилд напрочь забыл о существовании этого самого мира, и на какое-то время мир также забыл о Джордже Анджелфилде. Но внезапно о нем вспомнили. Дело, собственно, было в деньгах.
В тех краях имелись и другие крупные поместья, в которых обитали более или менее аристократические семейства. Один из таких соседей-помещиков слыл большим докой в финансовых вопросах. Он действовал с мудрой расчетливостью, прислушивался к ценным советам и вкладывал крупные суммы в надежные проекты, а мелкими суммами рисковал в спекулятивных операциях, где вероятность неудачи была высока, но зато в случае успеха можно было рассчитывать на солидную прибыль. В конечном счете крупные суммы он потерял безвозвратно, а с мелких получил кое-какой доход, но это было слабым утешением. Помещик оказался на грани разорения. Вдобавок ко всем неудачам он имел сына — бездельника и мота, а также дочь — пучеглазую и толстоногую девицу на выданье. Нужно было срочно что-то предпринять.
Джордж Анджелфилд ни с кем не общался, и, соответственно, никто не давал ему ценных советов. Когда его юрист присылал рекомендации по вложению капитала, он их игнорировал, а письма из банка он оставлял без ответа. Как следствие, деньги Анджелфилда, вместо того чтобы расходоваться на всякие надежные проекты и смелые операции, бездарно пылились в банковском сейфе и потихоньку обрастали процентами.
Деньги не безмолвствуют. Потихоньку слух о капитале Анджелфилда просочился в окружающий мир.
— У Джорджа Анджелфилда, кажется, есть сын? — спросила как-то раз у близкого к банкротству помещика его супруга. — Сколько ему сейчас? Двадцать шесть?
«А если не жених для нашей Сибиллы, то почему не невеста для Роланда? — подумала сия достойная дама. — Девчонка уже, наверное, достигла брачного возраста. Отец, по слухам, души в ней не чает: стало быть, не поскупится на приданое».
— Нынче прекрасная погода для пикника, — сказала она вслух.
Ее достойный супруг, как это часто бывает с мужьями, не углядел в последнем замечании логической связи с предыдущими вопросами.
Приглашение две недели провалялось на подоконнике в гостиной и могло оставаться там до тех пор, пока лучи солнца не обесцветят чернила на конверте, если бы не Изабелла. Однажды в середине дня она, не зная, чем себя занять, спустилась на первый этаж, скучливо надула щеки и, заметив на подоконнике письмо, взяла его и тут же вскрыла.
— Что там такое? — спросил Чарли.
— Приглашение, — сказала она. — На пикник.
«Пикник?» — озадаченно подумал Чарли. Это было странно. Но он не стал углубляться в размышления, пожал плечами и тут же забыл о письме.
Изабелла встала и направилась к двери.
— Ты куда?
— В свою комнату.
Чарли двинулся было следом, но она его остановила.
— Отстань, я сейчас не в настроении, — сказала она.
Он обиженно засопел, взял в горсть ее волосы и провел пальцем по следам кровоподтеков, которые он недавно оставил на задней части ее шеи. Однако она вывернулась, взбежала наверх и заперлась в своей комнате.
Час спустя, услышав ее шаги на лестнице, он подошел к двери.
— Пойдем в библиотеку, — предложил он.
— Нет.
— Ну тогда пойдем в парк.
— Нет.
Только сейчас он заметил, что она переоделась.
— С чего ты вырядилась, как идиотка? — спросил он.
На ней было летнее платье из тонкой белой материи с изумрудно-зеленой отделкой, некогда принадлежавшее ее матери. На ногах вместо обычных теннисных туфель красовались зеленые атласные босоножки (тоже материнские), которые были ей велики, а в волосы она вплела цветок. Кроме того, она подкрасила губы.
Чарли помрачнел.
— Куда это ты собралась? — поинтересовался он.
— На пикник.
Он крепко схватил сестру за руку и потянул ее к двери библиотеки.
— Нет!
Он потянул сильнее.
— Чарли, я сказала «нет»! — прошипела она.
Он разжал пальцы. Он знал, что, когда она вот так говорит «нет», это действительно означает отказ. У него уже были возможности в этом убедиться. Такое вот дурное настроение могло не оставлять ее несколько дней подряд.
Она повернулась к нему спиной и вышла из дому.
В ярости Чарли огляделся по сторонам, ища, что бы такое разбить или сломать. Однако он давно уже переломал здесь все, что только было можно. От попыток повредить оставшиеся предметы могли больше пострадать его руки, чем сами эти предметы. Он разжал кулаки, вышел из дому и вслед за Изабеллой отправился на пикник.
Компания молодежи в летних платьях и белых рубашках, собравшаяся на берегу озера, при взгляде со стороны являла собой идиллическую картину. Наполненные бокалы в их руках искрились на солнце, а трава под их ногами казалась шелковисто-мягкой, словно приглашая пройтись по ней босиком. На самом же деле участники пикника изнемогали от жары в своей потной, прилипшей к телам одежде, шампанское было теплым, а если бы кому-то из них и пришла в голову мысль гулять по траве босиком, он сильно рисковал испачкать ступни гусиным пометом. Тем не менее они старательно симулировали веселое оживление в надежде на то, что это притворство каким-то образом трансформируется в реальность.
Молодой человек, стоявший на краю группы, случайно заметил движение в стороне, у ближайшего к ним дома. Не по моде одетая девушка в сопровождении какого-то пенька о двух ногах. Пенек он и есть пенек, что о нем еще скажешь, но вот девушка — это было нечто особенное.
Молодой человек не ответил на шутку товарища; тот проследил за его взглядом и в свою очередь замолчал. Три или четыре девицы, никогда не упускающие из виду молодых людей, даже если те находятся у них за спинами, обернулись, чтобы узнать причину возникшей паузы. Далее сработал «эффект домино»: участники пикника один за другим поворачивали головы в сторону пришельцев и, увидев их, лишались дара речи.
Через лужайку к ним шла Изабелла.
Она приблизилась, и компания расступилась перед ней, как море перед Моисеем.[8] Она прошла прямиком к берегу озера и шагнула на выступающий из воды плоский валун. Кто-то протянул ей бокал с вином; движением руки она отвергла подношение. День был жаркий, идти пришлось издалека, и ей требовалось нечто посерьезнее шампанского, чтобы охладиться.
Она сняла босоножки, повесила их на ветку дерева и, широко раскинув руки, плашмя упала в озеро.
Присутствующие дружно ахнули. Когда же она встала на ноги и вода заструилась с облегшего ее формы платья под стать классическому «Рождению Венеры»,[9] общий вздох изумления повторился.
Этот бросок в озеро также будут вспоминать позднее, когда она во второй раз покинет дом. Вспоминая, люди будут качать головами с осуждением и жалостью. Эта девчонка с самого начала была не в себе. Однако в тот день ее выходку расценили как проявление раскованности и истинной веселости, за что все были ей признательны. Изабелла с ходу вдохнула жизнь в их унылое времяпрепровождение.
