Павел Загребельный - Разгон
Деревья росли на круглых холмах, цепко держались на склонах, спорили друг с другом за место на земле и за кусок неба, а те, кому удалось укорениться наверху, стояли с какою-то изысканной небрежностью, далекие от ограничений, толчеи, раздоров и интриг, они наслаждались волей, простором, чванливо поглядывали вниз, забывая, что суждено им первым принимать своими верхушками жесточайшие удары ветров, осенних ливней, зимних вьюг, что их будут расщеплять бури, сжигать молнии, первыми заметит их хищный глаз человека - и безжалостная сталь врежется в их законченно-прекрасные тела.
Не был ли и он таким деревом с вершин, не обрушивались ли и на него тяжкие чрезмерности света, разве не поставил он себя в позицию, где отброшена вежливая множественность человеческой общности и царит грубая единичность, как в бинарном исчислении, принцип которого положен в основу действий тех машин, благодаря которым он, собственно, стал самим собой? Возносился мыслью в сферы недостижимые, забывая, что гибкий ум неминуемо толкает к зазнайству, а еще забывая старое мудрое правило о том, что преувеличенное представление о своем богатстве является одной из главнейших причин бедности.
Анастасия вела машину между круглыми холмами по бездорожью, умело выбирая целинную твердь, покрытую спрессованным слоем перетлевшей листвы дубов, берез и сосновой хвои.
- Впечатление такое, будто вы каждый день сюда ездите, - сказал Карналь.
- У меня водительский нюх.
- А мне кажется, что мы никогда уже не сможем выехать отсюда. Углубляемся в такие дебри, откуда уже просто не может быть возврата.
- Могу вас успокоить: мы уже приехали.
- Где же ваша избушка?
- Смотрите вверх. Ведь вы любите смотреть вверх?
- Откуда вы взяли?
- Так. Путем размышлений.
Не хотелось ни спорить, ни вообще продолжать такой разговор, тем более что Анастасия как бы угадала его настроение, высказывая, хоть и немного другими словами, то же, о чем он думал.
Машина остановилась у подножья высоченного круглого холма с разрушенным песчаным склоном - будто какая-то невиданная сыпучая белая рана земли. Когда-то этот склон, как и все другие, спокойно красовался шумливыми соснами, застенчиво прятал свое бело-песчаное тело под пушистым настилом хвои, по нему легко сбегали серны и прыгали желтоклювые певучие дрозды, наверное, и тот человек, что поставил на самом верху небольшую деревянную избушку, тоже выбрал этот холм из-за отлогости и покоя склона. Но древняя сосна, которая своими широко разветвленными корнями держалась за склон и сама теми корнями тоже держала сыпучий песок множество лет, наверное, устала от этой молчаливой и невидимой работы и, выбрав мутную пору лесной сумятицы, когда буря терзает деревья, тяжко рухнула вниз, причиняя ужасающие разрушения всему, что служило ей подножием. Вместо спокойной отлогости крутой песчаный обрыв, торчащие черные корни тянутся к небу, мертвое тело старой сосны простерлось бесконечно, как отчаяние.
А на самом верху холма, под высокими деревьями спрятанная у самой земли, но и вознесенная надо всем лесным пространством, в празелени столетних мхов, - по боковой стене - желтенькие осенние астры - стояла обещанная Анастасией лесная избушка, неведомо кем, когда и зачем втиснутая в такое странное место.
Они оставили машину внизу, обошли холм, довольно легко добрались до избушки, Анастасия отперла скрипящую дверь, открыла старую, посеревшую от дождей и снегов ставню, молча показала Карналю, который топтался со своим бестолково набитым академическим портфелем, что можно осмотреть убежище. Не хотела быть свидетелем первого знакомства, побежала к машине, несла оттуда какие-то пакеты, тащила спальный мешок. Карналь между тем заглянул в избушку, увидел небольшую кирпичную печь, недавно побеленную, такие же побеленные деревянные стены, небольшой столик, сбитый из толстых горбылей, два табурета, топчан со старым матрасом, который зашелестел сухой травой, когда Карналь прикоснулся к нему.
- Для анахорета идеальные условия, - встретил Анастасию на пороге Карналь.
- Вот спальный мешок, вот продукты, свечи, спички, - она была теперь сплошная деловитость. - Дрова есть в чуланчике, сухие, для растопки. А в лесу - так уж вволю. В чулане есть топор. Это вам и оружие от медведей, разбойников и нечистой силы.
- От нечистой силы надо дымом свечки намалевать крест на притолоке и на матице, - засмеялся Карналь.
- Не беспокойтесь, это уже сделано задолго до вас. Тут бывали люди, если и не суеверные, то предусмотрительные. Говорила же вам, что питаться будете суворовским рагу. Рецепт моего папы. Приготовлю вам, а потом вы уже сами сможете готовить.
- Благодарю. Я сам сумею. Вы только объясните.
- Очень просто. Сало, колбаса, картошка, горошек, морковь, лук, соль, перец - составные части. Если бы было что-нибудь другое, можно бы и другое. Но исходим всегда из наличных продуктов. Закладывать в горшок можно все сразу или в любой последовательности. Не забудьте залить водой. Ставьте в печь, пусть кипит, варится, доходит. Есть с хлебом или так. В зависимости от настроения. На суворовском рагу можно прожить хоть целый год.
- Вы пробовали?
- Конечно. Иначе бы вам не советовала. Для сна - спальный мешок. У меня в машине всегда на всякий случай. Тепло, удобно, гигиенично. Свечей вам на неделю хватит. Ага. Криница. Давайте покажу вам криницу. Ведро здесь есть, кружка тоже. Дверь можете запирать, можно оставлять так, пусть проветривается хатенка. Когда вечером станет холодно, натопите печь, греет идеально. А дух непередаваемый! Ну, вот и криница...
Криница была глубокая, наверное, до самого основания холма, старый сруб, спокойный блеск четырехугольника воды внизу. Они оба нагнулись над отверстием, увидели свои отражения внизу, потом туда плюхнулось ведро, легким всплеском разбило их изображения, словно они были из тонкого стекла или из неслышного дыхания света. Анастасия отклонилась от криницы, Карналь упорно заглядывал туда.
- Вы не суеверны? - спросила откуда-то словно издалека Анастасия.
- Нет, а что?
Но она как будто и забыла уже о своем вопросе.
- Показать вам лес? Тут есть озеро, есть прекрасные холмы, на которых любят резвиться лоси.
- Вы дважды были здесь и все знаете?
- Наверное, наблюдательна.
- А кто сажал эти астры? Они почти золотые.
- Какая-то добрая душа.
- У вас тоже добрая душа, Анастасия.
- Вы не знаете, какая я злая.
- Никогда не нужно оговаривать себя.
- Но я действительно злая. Меня надо бояться!
- Человек должен бояться только самого себя - не других.
- Вы знаете, я почему-то думала, что вы страшно серьезный человек, Петр Андреевич.
- Разве я показался вам несерьезным? Хотя и правда... Эта поездка... Вы можете подумать обо мне что угодно и будете иметь все основания для этого.
- Нет, нет... Я понимаю ваше состояние... Разве тут до моральных категорий, до того, что и кто там о тебе скажет? Я о другом. Почему-то когда впервые увидела вас, то сложилось впечатление: этот человек может думать и говорить только серьезное... И... ну, не знаю, приподнятое, что ли...
- Я - несерьезный?
- Спрашиваете меня о цветах.
- Цветы - это очень серьезная вещь, если хотите.
Карналь засмеялся.
- Вам удобно в этих, я бы сказал, слишком городских туфлях?
- Не обращайте внимания на меня. Я одеваюсь и обуваюсь так, чтобы не чувствовать этого на себе. Это у меня тоже от папы. Он научил. Так одевают солдат.
- Был солдатом. Знаю. Но в вас - ничего солдатского. Вы не из таких женщин.
- Взгляните лучше на озеро. Пока еще солнце, озеро просто очаровательно.
Озеро было круглое, темное, спокойное. Лежало между соснами и песками неестественно красивое и одинокое до отчаяния. Анастасия сложила ладони "домиком", крикнула озеру:
- А-о-о!
Ее чистый голос отразился от лоснящейся поверхности воды, вознесся вверх, полетел меж деревьев, над холмами, заполнил простор. И Карналь вдруг почувствовал себя лишним в этом лесу рядом с этой молодой женщиной, дерзко-неуправляемой в своих душевных измерениях, независимой и свободной.
Они пошли в обход озера, держались друг от друга на расстоянии, не обусловленном и не предопределенном, то сходясь чуть ли не вплотную, то пугливо расходясь, шли молча, избегая встречаться взглядами, а когда Карналь случайно заглянул Анастасии в глаза, то невольно отметил, что глаза у нее как бы покорные, без той дерзости, которую он почему-то готов был им придать.
По ту сторону озера среди сосен стоял старый-престарый дуб, черное плетение могучих ветвей пряталось в густой, несмотря на осень, зелени листьев, и внизу под деревом было темновато. Они очутились под тем дубом как-то неожиданно, оба одновременно испугались темноты, царившей под старыми ветвями. Анастасия заблудилась взглядом в ветвях, Карналь - тоже, отправился взглядом туда, не зная, что он там ищет, и оба почти одновременно увидели высоко, где-то около верхушки, большое гнездо, сложенное из толстых прутьев, корявое, нескладное, но крепкое, наверное, такое, что его оттуда не стряхнуть никаким ветром.
