Леонид Леонов - Пирамида. Т.1
— Вы зря обиделись, Сорокин, — неожиданно смягчилась Юлия. — Было бы смешно думать, что я ревную вас к юной девушке или, еще глупее, обозлилась за невыполненный и такой простительный, потому что на краю могилы данный вам наказ несчастного старика во что бы то ни стало прославить в кино его бесталанную внучку, которая, как вы сразу подметили глазом художника, успела подпортиться с годами...
Тут режиссер попытался вступиться перед пани за великого старца, но та успела признаться, что и не сгодилась бы на нынешние роли доярок и ткачих. Чем всегда кончались у них ссоры, дружественные интонации сулили скорее примирение: по какой-то не выявленной пока сюжетной линии обе стороны еще слишком нуждались друг в дружке.
— Нет, почему же, — тотчас принялся оправдывать свою позицию режиссер, — принятый нынче на вооружение в искусстве принцип социалистического натурализма с обязательным сведением всех мотивов человеческого поведения к утилитарно-бытовому истолкованию не исключает показа ее широкоугольным планом с птичьей высоты, откуда явственно проступают контуры иной, бессмертной действительности.
— Если не действительно просроченные обязательства, то, надо полагать, мои вольнодумные суждения о любви довели пани до такого, пардон, самозабвенья? Я утверждал лишь, что вечная любовь еще присутствует пока в обиходе чудаков пенсионного возраста да в старинных операх и романсах и, конечно, в восточной лирике, вполне уживаясь с гаремом и паранджой. Пани согласится, что нынешнее, без черемухи, влечение нашего брата к дамам вообще существенно отличается от прежней верности и благоговения перед единственной. Отметим для справедливости, что и с обратной стороны нередко замечается чисто целевое, потребительское отношенье к брату...
— ... и тогда люди лишь побочная продукция любви? Да любая на моем месте усмотрела бы в вашей пощечине материнству гадкое мщение нам за некое досадное неблагополучие по мужской части... Что тогда?
— В случае малейших сомнений вам представляется возможность проверить мою исправность на практике... — дерзко и непроизвольно, как бомба, вырвалось у режиссера.
— Я натравлю на вас орду своих поклонников, и они будут гнать вас метлами, пока не выметут за сто километров от Москвы, — без единой нотки ненависти сказала она, словно прошелестела шелковая бумажка, в которую была завернута ядовитая конфетка.
— Тем более умоляю не считать только что сказанное мною за дерзкую надежду бывшего плебея пробиться в плейбои при вельможной пани... — изящно и с хрустом, словно грыз небольшого размера кость, извинился перепуганный близостью разрыва знаменитый Сорокин, — но виной тому лишь страх надменной госпожи замараться словесным обращеньем к рабу, тем и позволившей ему истолковать беглое мановенье пальца в перчатке за былое у знатных римских матрон приглашенье втихую поразвлечься на досуге с естественным для нашего безвременья риском нарваться на фиаско... Тем и объясняется мой, самому мне досадный, защитный финт дискриминационных подозрений...
— Не огрызайтесь, не велю... — и отхлестнулась замшевой перчаткой, что странным образом сказалось на рывке машины. — Но вы с таким апломбом толкуете о предмете, будто из личного опыта с давешней милашкой выяснили, что такое любовь. В нынешних фильмах всегда найдется о ней немножко, в пределах дозволенных обнажений. Видите ли, Женя, не все произрастает на всякой почве, вследствие чего и физиологические потребности различно обозначаются на разных уровнях. Так иногда мы узнаем, что на деле это совсем другое. Оказывается, в самом банальном из слов содержится вера в чудо, которое продлится, пока хоть теплится жизнь на земле... Повторяю, Женя, я нисколько не сержусь на вас, хотя с некоторых пор, оттого ли, что старею понемножку, вы научились кусаться и доверять мне свои легкомысленные открытия, как провинциальный балагур! — не без угрозы пожурила его Юлия с акцентом отвращения на последнем слове.
— Никогда больше мне никто не будет нужен, как вы сейчас.
— Я тоже так думаю, пани Юлия. Нам пора кончать фарс классовой борьбы, недостойный нас обоих.
Действительно, их странное приятельство с годами приобрело характер затяжного социального поединка, развязку которого приближал теперь некий ускоряющий фактор.
Из всех довольно частых меж ними ссор ни одна в такой степени не грозила им полным разрывом навсегда. Некоторое время затем мчались над незнакомым, в горной впадине внизу водным пространством. По отсутствию подобных ландшафтов в европейской части отечества поневоле Сорокину приходило на ум, что за время случившейся перепалки колдовская телега сбилась с маршрута с залетом на чужую территорию, крайне нежелательным для советского гражданина по оказии очутиться в смежном государстве без заграничного паспорта. Кстати, и появившийся из-за тучки новорожденный, как бы на спинку положенный месяц над головой весьма смахивал на турецкий. Приходилось срочно начинать обычное в таких случаях примиренье, чтобы к утру поспеть в студию на обсужденье отснятых кадров очередного фильма. У них всегда имелся запас пестрых, с двойным дном каламбуров, при беглой смене напоминавших драгоценности ума.
— Я чем-то обидел вас? — через силу спросил режиссер, сердясь на себя, что так испугался утратить дружбу этой женщины. — Пусть извинит меня пани, если задел больную струну... — приглашая к благоразумию, решительно приступил он, — и прекратите бичеванье, а то, право же, истолкую ваш гнев как ревность. Представьте: не милашка и даже не поклонница! И немудрено, что, прибыв в Химки прямиком с изнурительного заседанья, был непригоден для светского политеса... в самом деле, стоит ли препираться по пустякам? Не узнаю нашу ясновельможную с ее пугающей лексикой и вовсе сомнительной тематикой. Кстати, о струне. Не спрашиваю, что именно и где стало причиной ваших мистериальных мечтаний, но... если это чрезвычайное событие как-то связано с моею вынужденной, в качестве советника, ночной прогулкой, пардон, к черту на рога, мне, естественно, хотелось бы...
Весьма бережно, чтобы вторично не подвергать испытанию их странную, колючую и неразлучную, дружбу, режиссер высказал тем не менее ультимативное пожеланье получить кое-какую заблаговременную информацию для постановки правильного диагноза. Подавленное молчание Юлии было воспринято им как согласие на частичное, не сразу раскрытие тайны.
— Для начала хотелось бы знать, как пани сама расценивает свое состоянье: каприз, спортивная авантюра или, с вашего позволения, приятное династическое притязание на некий высший титул в человечестве?
Быстрый и скорее виноватый, чем негодующий взгляд женщины подтверждал вероятность высказанной догадки.
— Надеюсь, пани правильно поймет мою дерзость: впотьмах ищут на ощупь. Ввиду серьезности задуманной акции, не осуществимой без партнера, хотя бы косвенно намекните на его ранг, сферу деятельности... кто он?
— Я и сама себя не узнаю, словно подменили меня... — по необходимости заговорила Юлия и лишь в конце многословного вступленья призналась, что существо это как раз ангел.
Хотя осуществляемый полет допускал самое фантастическое объясненье, ответ наводил на грустные раздумья о душевном здоровье молодой обаятельной девицы, заждавшейся своего принца.
— Вас понял, — невозмутимо, с видом бывалого психиатра кивнул Сорокин. — В таком случае уточним, в каком приблизительно смысле. Это ласкательный термин, подпольная кличка, цирковое амплуа, собственное имя, наконец... в случае его болгарского происхождения?
Она ужаснулась своей вынужденной откровенности.
— Нет, он просто настоящий ангел... без меча и пернатого облаченья, разумеется, весь вообще обыкновенный... кроме неограниченных возможностей, как вскоре убедитесь собственными глазами, — залпом вырвалось у Юлии, и вдруг голосом издалека раскрылась на полминутки в самых ключевых своих мыслях. — Еще вчера не верилось, что, когда не хватает разума и рук носить с собой свое имущество, наступает одышка души. Недаром мудрецы учили владеть миром издали, прикасаясь к нему только взглядом... и когда-нибудь люди переключатся на этот вид богатства, если не сгинут от взаимной ненависти. Так ясно, но вот сама заблудилась немножко...
— В чем? В себе самой? — уже почтительно заикнулся Сорокин.
— Да, в чрезмерном исполнении желаний.
Озарившая кабину внезапная вспышка заставила режиссера обернуться в сторону водителя. Никогда прежде не видел Юлию с сигареткой: волновалась. Пока не погасла зажигалка, он прочел глубокую, вразрез ее очарованьям складку озабоченности у переносья. Начальный дымок она выдохнула с кашлем отвращенья с непривычки ценить сладость первой затяжки. Потом, все еще с перламутровой зажигалкой в руке, отрешенным взором глядела поверх зеленого сиявшего щитка куда-то в глубь чапыжного леса в ночь за смотровым стеклом, словно колеблясь — впускать ли постороннее лицо в интимную тайну дымковской дружбы. Из недавнего опыта освоения собственной жестяной таратайки в точности знал он, что высшая сытость обладания подобным дивом современной техники должна состоять в непрестанной пробе таящихся в ней комплексных удобств. Неслышным прикосновеньем следователя, знакомящегося с делом клиентки, Сорокин взял золотую вещицу из вяло разжавшихся пальцев на мощном штурвале машины, и это непротивленье чужой воле подсказало артисту, что женщина и впрямь нуждается в его участии и совете, но, возможно, и активной помощи. То была прелестная и, видимо, по особым руслам полученная игрушка для миллионеров, во всяком случае, хоть и не курил, Сорокин-то слышал бы о еще не поступавших в продажу зажигалках с трехцветным, по желанию, пламенем.
