Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
К путешествию нашему она отнеслась со всей серьезностью. Перед отъездом вывела несколько пятен с моего верблюжьего пальто - потерла их чаем, уверенно заявив, будто это именно то, что надо в подобных случаях. Потом я снес вниз ее неподъемные фибровые, с хлипкими замками чемоданы и уложил в багажник «ситроена».
Было очень холодно, падал снег. Сделав круг по Этуаль, мы выехали на шоссе в направлении Руана. Мне удобнее было бы ехать на Амьен, но крюк, который я делал ради нее, был ке так уж велик. Такая милая, любезная и благодарная женщина. Такая легкая в общении. Так что мы рванули на Руан и, проскочив его, повернули на север, к каналу. Она болтала о Виши, о знаменитостях, с которыми сталкивала ее там судьба. Это был хитрый способ повернуть разговор к дю Ниво, о котором она не упускала случая со мной поговорить, пытаясь остеречь меня от него как от человека весьма сомнительных моральных качеств. Нет, поймите ее правильно, она, конечно, очень ему благодарна, но, симпатизируя мне, должна предупредить, что с ним надо держать ухо востро. Она намекала на какие-то преступления, в которых он был якобы замешан. По-моему, она просто его романтизировала, видя в нем некий идеал, по которому так тосковала ее душа.
Мы приближались к месту, где я должен был ее высадить, о чем, в общем, не слишком жалел, хотя день стоял пасмурный, мрачный, а путь на Брюгге через Остенде и Дюнкерк и дальше по хмурому берегу канала, путь, который мне предстояло преодолеть в одиночестве, был унылым, поскольку проходил по местам, подвергшимся большим разрушениям.
Всего в нескольких километрах от усадьбы дядюшки Жаклин мотор «ситроена» зачихал и вскоре заглох. Машина встала. Подняв капот, я стал смотреть, в чем дело, но техника не моя сильная сторона. К тому же мерзли руки. Поэтому мы отправились к усадьбе пешком, прямо по полям. Жаклин намеревалась послать племянника в город за механиком, но дойти было непросто: три или четыре мили по замерзшему и кочковатому жнивью, по полям, где некогда разворачивались сражения Столетней войны, где полегло немало англичан и белели их кости, если, откопав, их не отправляли домой, чтобы прах упокоился в родной церкви, а не служил пищей волкам и воронам. Вскоре нас сковало холодом и стало трудно дышать. Из глаз Жаклин текли слезы, оставляя бороздки в густом слое румян. Но и сквозь румяна проступала багровость ее щек. Мои щеки тоже щипало, руки и ноги одеревенели.
- Так и желудок заморозить недолго, - сказала Жаклин, когда мы преодолели примерно милю. - А это очень опасно.
- Желудок? Разве можно его заморозить?
- Еще как можно. Всю жизнь потом хворать будете.
- Ну и как этого избежать?
- Единственный способ - петь! - ответила она, ежась, притопывая ногами в легких парижских туфлях и кутая затылок в бумажный шарф. И вдруг запела какую-то песенку, вынесенную из ночного клуба. Из рощи ржавых дубов неподалеку выпорхнула стайка черных дроздов - им, должно быть, тоже было очень холодно. Слышался лишь слабый голос Жаклин, казалось, не способный подняться над тонким слоем пороши. - Вам тоже надо петь, - предложила Жаклин, - иначе я ни за что не ручаюсь. Что угодно может случиться.
И поскольку я не желал умничать и оспаривать ее нелепые медицинские воззрения, то в конце концов и решил: ладно, чем черт не шутит, от пения меня не убудет. Единственной вспомнившейся мелодией была «Кукарача». Я распевал ее на протяжении мили или двух, но она не помогала - мерз все больше. После наших не слишком удачных попыток петь и одновременно вдыхать морозный воздух Жаклин осведомилась:
- Вы ведь не французскую песню поете, правда?
Я отвечал, что песня мексиканская.
Услышав это, она воскликнула:
- Ах, это же моя голубая мечта - побывать в Мексике!
Голубая мечта? Почему Мексика, а не Сайгон? Не Голливуд? Не Богота? Не Алеппо? Я удивленно вглядывался в ее слезящиеся глаза, в замерзшее, с потеками туши и пугающее мертвенным слоем краски, но серьезное, строгое, великолепное лицо, дразнящее алостью губ, женственное и, несмотря ни на что, лукавое, упрямое в своей надежде соблазнять. Что стала бы она делать в Мексике? Я попытался представить ее там: чудно и дико, - и разразился смехом. А что я сам делаю здесь, на полях Нормандии? А это разве не дико?
- Вы что-то смешное вспомнили, мсье Марч? - осведомилась она, поспешая рядом, энергично взмахивая руками в суживающихся книзу рукавах.
- Очень смешное!
И тут она указала:
- Vous voyez les chiens![215]
Усадебные псы перепрыгнули канаву и сейчас мчались к нам по бурым кочкам, лая с подвыванием.
- Не бойтесь! - сказала Жаклин, вооружаясь валяющейся веткой. - Они меня знают.
Что оказалось правдой - окружив нас, собаки подпрыгивали, норовя лизнуть Жаклин в лицо.
Как выяснилось, машина встала из-за того, что залило свечи; недостаток этот вскоре устранили, и я выехал на Дюнкерк и Остенде. Места, где так жестоко были наказаны британцы, стояли в руинах. И там уже громоздились бараки. Гребни волн отливали серым, как волчья шкура. Волны накатывали на песчаную косу и разбивались в белую пену. Древние воды, сердито пенясь, спешили в Брюгге, прочь от белой пенной полосы - вечность рядом с современными разрушениями, седая хмурая вечность. Я мечтал поскорее очутиться в Брюгге, увидеть зелень каналов, старинные дворцы. Мечтал отогреться от пронизывающего холода. Я все еще дрожал после путешествия по мерзлым полям, но, вспомнив о Жаклин и Мексике, не мог сдержать улыбки. Но разве так уж смешно, если Жаклин после всех ударов, которым так жестоко подвергла ее жизнь, не желает разочаровываться? Неужели смех так всеобъемлющ, так плотно укоренен в природе и даже в вечности, что тщится одолеть нас и победить надежду? Нет, никогда этому не бывать. Не так он всесилен. Но и это, возможно, шутка - одна из многих. Ведь смех загадочен. Глядите, как я вездесущ, глядите и смейтесь. Я подобен Колумбу, я вглядываюсь в тех, кто близко, исследую terra incognita, неведомую землю, что приоткрывается мне в каждом взгляде, и способен увлечь вас за собой. Может быть, попытки мои и тщетны и я неудачник, не спорю, но ведь и Колумб, должно быть, считал себя неудачником, в цепях возвращаясь из своего плавания. Что не доказывает, будто он не открыл Америку.
Примечания
1
Георг III (1738-1820) - король Великобритании, один из вдохновителей английской колониальной политики и борьбы с восставшими североамериканскими колониями. - Здесь и далее примеч. пер.
2
Чарлз Корнуоллис (1738-1805) - командовал в чине генерала английскими соединениями во время Войны за независимость в Северной Америке (1776-1783).
3
Эмоциональные выкрики на идиш.
4
Имеется в виду нецке с фигурками трех обезьянок, одна из которых закрывает глаза, вторая - рот, третья - уши.
5
Честным (нем.).
6
Мальчик (нем.).
7
Знатная дама (фр.).
8
Рамсес был пунктом сбора евреев перед выходом из Египта в Землю обетованную; Пифом - город, построенный израильтянами в Египте для фараона.
9
«Железо вошло в его душу» - речь идет о рабстве евреев в Египте.
10
В 1778 г. генерал Джордж Кларк без единого выстрела занял находившийся в руках англичан город Каскаскию.
11
Ратисбон - католический монастырь в Иерусалиме, названный так по имени его основателя.
12
Юджин Сэндоу (1867-1925) - основатель бодибилдинга.
13
Русское слово «баба» транслитерируется у автора латиницей.
14
Аугусто Сесар Сандино (1895-1934) - национальный герой Никарагуа; с 1926 г. возглавил национально-освободительную борьбу народа против войск США (оккупировавших Никарагуа в 1912 г.), приведшую к освобождению страны от оккупантов (1933). Вероломно убит.
15
В детстве египетский жрец испытал Моисея: перед ребенком поставили корзину с золотом и жаровню с углями. Если бы мальчик потянулся к золоту, то был бы убит, но ангел направил его руку к углям, которые ребенок положил в рот и с тех пор стал заикаться.
16
Моим ребенком (нем.).
17
Э-э… ты (нем.).
18
Знающего правила поведения дуэлянта (и/и.).
19
Распутник (ит.).
20
Скорбь (идиш).
21
Игра слов: «granny» - и «бабуля», и «орудие» (англ.).
