Сергей Морозов - Великий полдень
Сразу после событий Папа принял самое деятельное участие в судьбе нашего Александра. Он предложил за счет Концерна отправить мальчика на учебу в один из самых почтенных европейских колледжей. Наташа почти не колебалась с согласием, — как ей не было грустно расставаться с нашим мальчиком. Она убеждала себя, что наоборот — нужно чувствовать себя счастливой оттого, что сын получит такое блестящее образование и воспитание. Все это было очень романтично. На этот раз я также не стал возражать. Кроме того, на пару с нашим Александром Папа отправил туда и свою маленькую Зизи. Два или три раза в год, но не больше, он позволяет Наташе и Маме навещать ребятишек. Сюда дети еще ни разу не приезжали — даже на каникулы. Как ни странно, Наташа и Мама в конце концов совершенно смирились с таким порядком и, возвращаясь назад после кратковременных свиданий, долго потом повторяли мне, как они удовлетворены успехами детей в учебе и их содержанием.
Папа часто говорит, что после всего произошедшего готов считать Александра едва ли не своим собственным сыном — вместо «утраченного» Косточки. Да по сути, дескать, и считает его таковым. Стало быть, нам не о чем беспокоиться. В качестве своего человека, который будет присматривать за детьми, он командировал за границу нашего дядю Володю.
Папой, вероятно, опять руководят самые практические соображения. В лице Александра он опекает те громадные суммы, которые Александр по поручению Косточки разместил чрезвычайно надежно и которые тем или иным образом должны были вернуться к Папе. По крайней мере, для Папы это отнюдь не маловажно.
Папа управляет государством. Все главные назначения давно сделаны. Петрушка у нас теперь второй человек. Когда Папа отправляется по миру с визитами, что происходит весьма часто, он явно питает к вояжам слабость, Петрушка официально его заменяет. Впрочем, я стал плохо разбираться в этой иерархии. Министром обороны назначен Парфен, а директором службы национальной безопасности Ерема. Обоим присвоены маршальские звания. Таким образом сбылось предсказание о том, что в конце концов вокруг Папы полностью сменится все окружение. О. Алексей теперь практически постоянно находится при престарелом владыке, и функцию домашнего батюшки взял на себя какой то бойкий о. Онуфрий, которого, как ни удивительно, представил Папе не кто иной, как страшный Ерема. Оказалось, что о. Онуфрий, сам из бывших рецидивистов, но совершенно раскаявшийся и уверовавший, долгое время исправлял на общественных началах должность священника в отдаленной исправительно трудовой колонии строгого режима, где и имел случай заиметь духовное чадо в лице Еремы. Мне неизвестно, как сказалась перемена духовника на духовном облике самого Папы. Во всяком случае, он по прежнему и всячески почитал и укреплял в государстве внешнюю церковную обрядность. Нашего большого банкира Наума Голицына тоже не стало. Он исчез из окружения Папы мгновенно и по причине, увы, не редкой для людей его специальности. Уже никто ничему не удивлялся. Говорили лишь, что это, конечно, дело рук неких конкурентов. Разметало и других. Удалился от нас даже профессор Белокуров со своей богемной половиной. Этот, слава Богу, был пока жив, хотя и находился в каком то круглогодичном санатории, так как совершенно истощился и физически, и психически. Сочетание метафизических изысканий с возлияниями оказалось чрезвычайно губительно для организма. Богемная половина рассказывала знакомым, что, несмотря на истощение, профессор поглощен работой над фундаментальным и очень оптимистическим трудом под многообещающим названием «После апокалипсиса: все новое».
Некоторые нововведения в области государственной политики иногда бывали до того фантастичны (если не безумны), что лучше их вообще оставить без комментариев. В частности, после известных событий были внесены кое какие изменения в основной государственный закон. Мотивировка — ради дальнейшего сплочения всего общества и укрепления национальной безопасности. По новому закону провозглашались абсолютно равные гражданские права, а также, естественно, ответственность и обязанности, и распространялись они на граждан без каких бы то ни было возрастных ограничений. Проще говоря, отныне закон не делал никакого различия между взрослыми и детьми. Понятие детства было упразднено как таковое. Как и понятие «несовершеннолетия». Подобрать соответствующие психологические, медицинские и социальные обоснования в пользу этого нововведения для наших законодателей не составило особого труда. Как выпекают декреты в подобных «идеологических» комиссиях и комитетах, мне было хорошо известно. Из прямых и впечатляющих практических последствий нового закона в глаза бросалось лишь то, что в армии появились специальные — и весьма многочисленные — подразделения, целиком укомплектованные детьми от семи до четырнадцати лет. Подозреваю, что новоявленный министр обороны Парфен еще в бытность свою лидером местных филиалов России держал под своим контролем разнообразные подростковые и молодежные группировки, а теперь это дело было попросту легализовано. Других практических последствий, за исключением, конечно, определенного ужесточения административно уголовной ответственности тех, кто прежде считался «несовершеннолетними», пока не наблюдалось. По крайней мере я не слышал о том, чтобы малолетних граждан назначали на какие то ответственные посты и тому подобное. Правда, родителям теперь нужно было присматривать за своими чадами в десять раз строже, не на шаг не отпускать их от себя, если они не хотели, чтобы о воспитании и перевоспитании детишек позаботилась государственная репрессивная и правоохранительная система — в лице известных Парфена с Еремой. В ведении первого, как я уже сказал, находятся специальные детские батальоны, а в ведении второго — не только исправительные учреждения для малолетних и специальные полицейские структуры, но вообще все воспитательные учреждения.
Что касается обещанных положительных перемен в государстве, то, возможно, они есть, они появились. Но не берусь утверждать. Многие говорят, что перспективы новой великой империи уже брезжат на горизонте. Говорят также, что столица, по крайней мере в последнее время, преобразилась до неузнаваемости. А Москву, так ту вообще отстроили в самом изящном виде… А я… Нет, у меня нет никакого желания на все это смотреть.
Мама тихо живет поживает здесь, в Деревне. Разбивает клумбы, садит кусты сирени, вообще всячески старается создать уют. Только, по моему, это никому не нужно. С Наташей у нее по прежнему дружеские отношения, но былой теплоты, кажется, уж нет. Но их безусловно объединяют мысли о детях. Это, впрочем, совсем немало.
Отец умер от сердечного приступа несколько месяцев назад, успев выхлопотать звание персонального пенсионера.
Вся затея с Пансионом совершенно рассыпалась. Майя, как известно, давно оставила свое попечительство, а после того как Папа откомандировал дядю Володю с Александром и Зизи за границу, Пансион вообще переехал из Деревни, а куда — Бог весть. К тому же в воспитанниках теперь остались или полные сироты, или те, чьи родители во что бы то ни стало пожелали сбыть своих отпрысков с рук. Я слышал, что в материальном отношении заведение осталось таким же привилегированным, однако с назначением нового директора оно превратилось в заурядный детский дом, а точнее специальное воспитательное учреждение для «малолетнего контингента». Его официальными попечителями теперь сделались ведомства, подчиненные Парфену и Ереме… Так что я имел случай порадоваться, что мой Александр оказался в некотором смысле «эвакуированным» как раз в период этих сомнительных социальных экспериментов — от греха подальше.
Между прочим маленькая Зизи некоторое время присылала лично мне ужасно трогательные, нежные письма с наивными намеками. Вероятно, ее довольно сильно впечатлила игра в распределение взрослых — «кто кому достанется», а главное, подействовал заразительный пример старшего брата, который когда то с такой серьезностью заявлял, что взрослая изумрудноглазая девушка будет принадлежать ему. Девочка была еще так мала, что практически ничего не поняла, — не осознала (а может быть, еще вообще не знала), что навсегда потеряла Косточку. Потом она, конечно, забыла про глупую детскую игру и перестала мне писать. Только после весьма длительного перерыва, она вдруг снова прислала мне письмо, в котором уже не содержалось никаких «намеков» и «нежностей» по отношению к моей персоне, но зато теперь содержались настойчивые вопросы по поводу истории с Косточкой. Интересно, расспрашивала ли она о тех событиях моего Александра? И вообще, что мог знать мальчик? Во всяком случае девочка серьезно заявляла, что когда вырастет, намерена самым подробным образом расследовать все обстоятельства гибели брата. И, надо полагать, еще действительно предпримет такие попытки.
