Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна

Бабушка бережно взяла медали в руки.

— Прочитай, детка, что на них написано. Глаза мои слабые.

Я прочитала.

— Письма сыночка почитай, — опять попросила бабушка.

Я читала, а она смотрела в сторону угасающего солнца отсутствующим взглядом, и я не понимала, слушает ли она меня или пропала в коротких счастливых годах замужества, а может, в трудных и голодных, военных? Мой размеренный тихий голос погружался в серость комнаты. Силуэты расплывались, а я все читала и читала, пока глаза различали черные значки ушедшего счастья прошлой жизни. «Смерть все унесла, и все освятила», — пробормотала бабушка, будто в забытьи.

Залаяла собака. Бабушка заторопилась зажечь керосиновую лампу и принялась убирать вещи в сундук. Я ушла разжигать керогазы и толочь в огромной деревянной ступе мак на вареники к ужину.

ХОТИМ ВМЕСТЕ И С ВАМИ

Громкий стук в окно разбудил нас в четыре часа утра. Накинув фуфайку и сунув босые ноги в валенки, первой выскочила мать. Через минуту позвала отца: «Беги в школу. Лошадь запряги. В больницу детей надо везти. Уроки за тебя проведу, если не успеешь вернуться».

Около дома Соколовых уже собралась толпа. На снегу в одеялах лежали двое взрослых и трое детей. Соседка, заливаясь слезами, видно в который раз повторяла:

— Старая я, не спится мне, вот и бужу Ниночку по утрам, когда попросит. Глянула, свет не горит, ну и давай в окно их спальни барабанить... Угорели... Хорошо, что дети в другой комнате спали. Господь их хранил... Стекло разбила, в окно влезла...

Детей положили в сани и отправили в больницу.

После похорон родственники разъехались по домам. Дети выздоровели, и мой отец поместил их на время в школьный интернат. Интернатские окружили их заботой: помогали учить уроки, играли с шестилетней Соней. Им самим часто бывало грустно без родителей, поэтому воспитатели из них получались хорошие. Отец не ошибся, не оставив детей на попечение соседей.

Я слышала, как, уезжая, дядя Никита, брат погибшего, говорил, что хочет забрать тринадцатилетнего Алешу к себе. Он и девятилетнего Вову взял бы, да по санитарным нормам не положено усыновление двоих. Только две комнаты в его квартире.

— У наших родственников десять детей, и тоже две комнаты, — удивилась я.

— Как жить своим детям родители решают, а за чужих — государство, — ответил отец.

Сонечку согласилась забрать семья тети Тамары, младшей сестры по линии матери.

Вскоре снова приехали родственники, взяли детей из интерната и поселились в их хате. На огонек к ним зашел бывший одноклассник дяди Никиты, наш учитель математики Петр Андреевич, и рассказал грустную историю своих друзей. О том, что долго не было у них детей, что судьба послала им уже в зрелом возрасте сына. Счастью их не было границ. Но не вернулся он из армии. Несчастный случай. Снаряд взорвался. Теперь не видят смысла в дальнейшей жизни. Мать в постоянной депрессии. Руки хотела на себя наложить.

— К чему клонишь, Петр? — спросил дядя Никита.

— Может, предложить им Володю взять? У них смысл жизни вновь появится, и мальчишке хорошо будет.

Дядя Никита повеселел:

— Попробуй. А откуда они родом?

— Из Рыльска.

— Хороший городок. Бывал, — одобрительно закивал родственник.

Уже в следующий выходной в нашем селе появилась пожилая пара. Остановились они на вокзале, в комнате для приезжих, а вечером, когда дети собрались в доме, пришли в гости. Дядя Никита и тетя Тамара не говорили детям о своих планах, но они сразу обо всем догадались. По хозяйству возятся, а сами присматриваются к гостям. Держатся вместе, настороженно. Чуть Сонька заноет, Алешка стремглав к ней бежит, успокаивает, на руках таскает. И Вовка жмется к брату, каждое его слово для него — закон. Бегом исполняет поручения.

За столом дядя Никита сына своего нахваливает. И друг хороший, и учится на пятерки. В мореходку пойдет. И тетя Тамара свой город описывает, дочку. О продаже дома речь завела. Гости помалкивают. А наутро вместе с детьми пошли снег от забора отгребать, дорожки чистить.

Вечером, после ужина, при луне захотели ребята на лыжах покататься и Соню с собой взяли.

— Гулять возле дома, — приказал дядя Никита.

Покрутились ребята по заснеженному выгону. Скучно. Тут Володьке идея пришла — с сарая на лыжах скатиться. «Слабо спрыгнуть с крыши? Не пойдешь на попятную? Отличная горка, с трамплином! И падать в мягкий снег не страшно. А дальше по огороду можно покататься», — предложил он брату. Алеша с удовольствием согласился. За последний месяц было мало радости. Устал он от скорби и грустных мыслей. Съехал первым, испытав легкий страх и восторг. Потом брату разрешил. Понравилось. Увлеклись.

Соня, глядя на веселые лица братьев, тоже полезла на сарай, но на другой, тот, что со стороны улицы. Знала, что не позволит Алеша играть в ребячьи игры. По лестнице взобралась на соломенную крышу, покрытую ровным слоем снега. Глянула вниз. А там голубые сугробы. Красота! Но забыла она, что утром очистили братья снег у сарая до самой земли. Надела она лыжи, слегка качнулась вперед и покатилась. Спиной упала Соня на мерзлую землю. Услышали братья крик. Жутким он показался им в ночной тиши. Поняли, что не доглядели. Кинулись искать во дворе. Нигде нет. Губы задрожали у Алеши. Выскочил на улицу и ахнул. Лыжи далеко улетели в снег, а Соня без движения у сарая лежит. Поднял сестричку с земли и просит:

— Сонечка, очнись!

Открыла глаза девочка, простонала: «Мама...» — и опять замерла. Притащили братья сестренку домой, на кровать положили. Дядя с тетей накинулись на них, а те и слова вымолвить не могут, будто языки отнялись. Гостья осторожно пощупала Соню и сказала:

— Наверное, что-то с позвоночником. Трогать нельзя. Как это случилось?

— С крыши, на лыжах, — выдавил из себя Алеша.

— Скорую надо вызывать.

— Какая скорая по такому снегу! Да и как ее вызовешь? В сельсовете есть телефон, но за ключом надо к председателю идти.

— Врачи у вас хорошие? — спросил дядя Никита у Алеши.

— Хирург талантливый, только редко трезвый бывает. Больница у нас новая на выселках.

— Кровотечений нет, до утра подождем, — уверенно сказала тетя Тамара.

Сидели молча: дядя с тетей на кровати, прислонившись к стене, Леша и Вова на коврике у постели больной, гости — за столом. Соня то тихо стонала, то находилась в бессознательном состоянии. Взрослые не ругались, дети не оправдывались. Первым заснул Вова. Потом дядя и тетя стали бессмысленно кивать головами. Алеша, придя в себя от шока и осознав свою вину, маялся.

Вдруг Соня открыла глаза, пошевелилась и громко застонала. Взрослые вскочили:

— Господи! Судороги начались, надо что-то делать, — закричала тетя Тамара.

— У нашего тоже перед смертью были, — потерянным голосом прошептала гостья, когда тетя Тамара растирала ей виски нашатырем.

Алеша молился вслух:

— Господи, спаси мою сестричку, я никогда в жизни больше не брошу ее.

Соня вновь затихла в беспамятстве. Открытый ротик делал выражение усталого личика беззащитным.

Вдруг гостья решительно встала и накинула шарф на голову.

— Вы куда? — спросил дядя Никита.

— В больницу. Алеша, приготовь деревянные сани, те, на которых снег утром возил в огород.

— Ночью заплутаете, туда, я слышал, километров пять полем будет, — засомневался дядя Никита.

— Мы с Алешей пойдем, а вы здесь оставайтесь. Может, удастся с больницей связаться, — твердо сказала Валентина Ивановна, и стала собирать одеяла.

Соню вместе с матрацем перетащили в сани. За всю дорогу не произнесли ни слова. Только, не сговариваясь, останавливались и по очереди подходили к саням слушать дыхание больной. По селу дорога протоптана, а в поле сплошные наметы. Добрались до посадок. Голые деревья не спасали от ветра, но Леша не чувствовал холода. Он вообще ничего не чувствовал. Одно слово сверлило измученную голову: «Успеть бы». Сердце его дрогнуло при мысли о родителях. Слезы полились по холодным щекам. Он сжал зубы, рыдания захлопнулись в груди, сотрясая ее. И только иногда он сглатывал леденящий воздух судорожными, короткими глотками. Валентина Ивановна остановилась, и мысли Алеши сразу обратились к Сонечке. Вытер слезы жесткой, домашней вязки рукавицей и наклонился над сестричкой. Дышит. Снял рукавицы, потрогал за воротником. Шея горячая. Уронил рукавицу в снег и тут же подхватил. Этой осенью мама связала. А папа валенки подшил черной кожей. А еще... Опять душат слезы: «Не уберег, виноват».