Сергей Морозов - Великий полдень
Самое невероятное, что все сразу и безоговорочно поверили этому бреду, этому наглому Петрушкиному вранью. А что еще им оставалось?
В теленовостях тоже сообщали, что ситуация полностью контролируется, и даже достигнута некая окончательная договоренность.
Несколько операторских бригад были допущены в здание Концерна, чтобы снимать происходящее. К этому моменту Папа, Мама и сопровождавшая их охрана поднялись в одно из помещений главного офиса. По некоторым сведениям Папа намеревался вступить с теми, кто его удерживал, в непосредственное общение и переговоры. Видимо, он и правда рассчитывал употребить «гипнотические способности».
— Что же вам принести, ребятки? — заботливо спросил нас Веня.
— Кофе, — сказал я. — И с пенкой, с пенкой погуще! — Только чтобы он оставил нас сейчас в покое.
Веня убежал.
На самом деле теперь у нас не было времени даже на кофе.
— Идем? — сдвинув брови, шепнула мне Альга. — Или ты передумал?
Я не хотел идти, это правда. Но я покорно протянул ей руку, и, поднявшись из за стола, мы поспешно пошли к выходу.
Конечно, Веня не отстал. Он уже догонял нас. Видимо, не спускал с нас глаз.
— А кофе кто заказывал, молодые люди? — пошутил он.
Не знаю, как это объяснить, но я чувствовал, что его присутствие было мне как будто на руку. Может быть, сам себе не отдавая отчета, я малодушно надеялся, что присутствие Вени еще ненадолго затянет время, и успеет произойти что-нибудь такое, после чего необходимость в нашей экспедиции отпадет. Но ничего не могло произойти. И надеяться было не на что.
— Значит, все таки решили рискнуть? — продолжал Веня. — Ей Богу не стоит! Пусть все уладится само собой.
На этот раз Альга не стала задерживаться. Я остановился, а она быстро пошла прочь, и затем стала легко сбегать по ступенькам. Я схватил Веню за плечи, а он даже не сделал попытки освободиться.
— Это не твое дело, Веня, — сказал я. — И не смей ходить за нами!
Он смотрел на меня странными смеющимися глазами, как будто говорил: пожалуйста, делай со мной все что угодно только уж я от вас не могу отстать.
— Зачем тебе это надо? — воскликнул я.
— Ну надо, Серж, надо.
— Нет, ты скажи, зачем тебе это?
— Ну надо, Серж. Понимаешь: надо. Вы туда, и я должен туда. Делать нечего.
Он напирал на меня, вис на мне с какой то тупой бараньей бессмысленностью.
— Я знаю, зачем тебе это! — проговорил я, задыхаясь. Но он нисколько не смутился. Даже глазом не моргнул.
— Я хочу быть вам верным товарищем, — заявил он. — Я хочу помогать. Может быть, я даже чувствую себя виноватым перед тобой из за Наташи.
— Перестань молоть чушь!
— Я хочу быть вам другом. Давайте дружить семьями!
Мне некогда было с ним объясняться. К тому же, как я понял, он был готов валять дурака сколько угодно и уже ни за что не отстанет. Я бросился догонять Альгу.
— Так как же, Серж? — спрашивал Веня, устремляясь за мной. — Мы же теперь с тобой не чужие…
Вряд ли ему был нужен мой ответ. Он не отставал от меня ни на шаг.
— Подожди, я поговорю с Альгой, — сказал я.
— Я жду, жду! — с готовностью замер он. — Только напрасно все это, — снова начал он, — самое разумное для всех нас — вообще туда не ходить…
Господи, да я уже и сам так думал! Я взял Альгу под руку и, заглянув в ее изумрудные глаза, сказал:
— Он не отвяжется.
Если бы в этот момент она махнула на все рукой, я бы виду не подал, что только этого и ждал. Но она шепнула:
— Я его боюсь… — И, грустно покачав головой, добавила: — Да, теперь от него не избавиться. Но мы все равно должны идти.
— Черт с ним, пусть идет с нами, — сказал я и наклонился к ее уху.
Я торопливо зашептал, что ей нечего бояться. В случае чего мы всегда сумеем его нейтрализовать. Уж, по крайней мере, задержать то его, когда мы будем на месте, я сумею. Подниму шум, а Альга успеет проскользнуть. Возможно, и у него был план действий — то есть как в нужный момент избавиться от меня, когда надобность в проводнике отпадет. Пусть так. Но у меня перед ним было одно существенное преимущество. Я знал, когда настанет этот момент, а он нет. Внутри своей архитектуры я идеально ориентировался и чувствовал себя как дома, а он был здесь чужим и абсолютно беспомощным…
Из лоджии, словно из ложи, за нами с любопытством наблюдали наши.
Мы снова смешались с народом, который бурлил вокруг Шатрового Дворца, но уже через минуту вывернулись из толпы и скользнули в узкую дверку одного из полуподвальных служебных входов сбоку от парадной гранитной лестницы. Это была та самая дверь, которую я интуитивно выбрал немного раньше.
Я почувствовал себя в своей стихии — в царстве объемов и плоскостей — и осторожно повел Альгу за руку по узкому извилистому коридору, едва освещенному редкими красновато тусклыми аварийными лампочками в толстых армированных оболочках. До Вени, который следовал за нами, мне дела не было. Если Альгу я предупреждал обо всех неожиданностях на пути нашего движения простым пожатием руки, направляя ее в нужную сторону, то Веня был вынужден передвигаться самостоятельно. Он то и дело въезжал то лбом, то плечом, то коленом в углы, трубы и перекрытия. Спотыкался о ступеньки, бедняга, и скользил в наклонных галереях. Забавно чертыхался и ругался вполголоса. Это было хорошее испытание для его неприхотливой и деятельной натуры.
Нашу экспедицию можно было сравнить с пространственной головоломкой, в которой требовалось отыскать единственно возможный маршрут по невероятно разветвленной и многоуровневой системе лабиринтов. Любой другой на моем месте, даже имея на руках полные схемы подземных коммуникаций, блуждал бы здесь неделями, так и не найдя выход к нужной точке. Я же, повторяю, ориентировался так, словно ощущал эти подземелья физически — как если бы они были продолжением меня самого.
Иногда мы попадали в чрезвычайно узкие и темные щели. Иногда оказывались в огромных и прекрасно освещенных помещениях. Конечно, в нормальных условиях, то есть до того как Москва подверглась варварским надругательствам и разрушениям, передвижение по ее подземной части не только не представляло особой сложности, но, напротив, даже отличалось тем, что практически бездумно можно было найти кратчайший путь в любую точку. Все внутреннее устройство было задумано и спроектировано мной таким образом, чтобы даже человек, впервые сюда попавший, сразу ощутил логику архитектуры и был способен сориентироваться… Но в том то и дело, что мы попали сюда после катастрофы.
Главная трудность выбора маршрута заключалась в том, что вся логика архитектуры была уничтожена, — не столько физическими разрушениями в результате взрывов и пожаров, сколько прорывом многих шлюзов и затоплением большей части подземного пространства. Причем затопление, из — за необычайно сложной пространственной топографии, произошло весьма неравномерно. Многообразие подземных пустот, рукавов, замкнутых лабиринтов привело к тому, что при поступлении в подземную часть мегаполиса огромных масс воды — как из емкостей, приподнятых над землей (бассейнов, резервуаров и т. п.), так и обвальным прорывом системы защиты от артезианских вод, — там образовались своеобразные воздушно водяные потоки, которые противодействуя друг другу, находили самые неожиданные пути распространения.
Грубо говоря, если проследить линию общего уровня воды под землей, то заполнение пустот никак не соответствовало простому закону сообщающихся торричеллиевых сосудов, в которых, независимо от сложности форм, жидкость устанавливалась на одном определенном уровне. Я уж не говорю о том, что многочисленные этажи подземной части города не были выведены строго параллельно по отношению друг к другу и не были сообщающимися. Если, скажем, набить сетку разнокалиберной посудой — флаконами, бутылками, банками, а затем погрузить на некоторое время под воду, то после извлечения ее из воды, мы бы обнаружили, что не все склянки наполнены водой, — некоторые наполнены частично, а некоторые вообще пусты. Это, конечно, слишком неуклюжая аналогия, однако она хорошо иллюстрирует сложившуюся под землей ситуацию. Подземные помещения на разных уровнях, как склянки, побывавшие под водой, были заполнены с такой же причудливой случайностью.
Более того. С момента катастрофы прошло уже довольно много времени, но движение водяных масс под землей не уравновесилось и не прекратилось. По распоряжению Папы в Москве уже начались восстановительные строительные работы. В первую очередь аварийщикам, конечно, нужно было бороться с подземным хаосом. Полуграмотные ассенизаторы и заумные академики и архитекторы, которые с готовностью взялись за эту работу, даже толком не разобравшись в подземной топографии, принялись бессистемно латать шлюзы и подключать целые каскады сверхмощных насосов. Но это лишь усугубляло хаос и нарушало едва установившееся равновесие. Вода находила все новые пути, пробивала себе новые ходы — то капала по каплям, то обрушивалась целыми потоками. Она то неподвижно стояла в помещениях, то вдруг с шумом и ревом устремлялась куда то вниз. То что еще недавно было предметом национальной гордости как одно из чудес света, теперь превратилось в какой то зловещий предательский мир, где было полным полно ловушек и гиблых мест.
