Человек случайностей - Мердок Айрис
Но наверное, там все было не так уж безоблачно. Дорина стала чаще приходить в Вальморан и оставалась надолго, снова попадая в прежнюю зависимость от сестры. На верхнем этаже по-прежнему была готова для нее комната, в которой ничего не менялось. Однажды она сказала сестре: «Наверное, уже не вернусь к Остину, во всяком случае, не сейчас. Нам надо какое-то время побыть врозь. Надо разобраться в себе. И немного отдохнуть друг от друга… Он рад, что я сюда ушла». И Мэвис поняла. Остин обладал ревнивым и захватническим нравом. И наверняка он решил, что в Вальморане его молодая жена окажется запертой не хуже, чем в монастыре. О деталях Мэвис не спрашивала, а Дорина не торопилась рассказывать.
В последнее время внимание Мэвис было поглощено нагромождением проблем, связанных с будущим приюта. Дом по-прежнему принадлежал ей. Монастырь вдруг высказал пожелание передать здание муниципалитету. Состоятельные католические семьи возражали. Власти предлагали за дом сумму, казавшуюся Мэвис смехотворной. Между тем крыша нуждалась в ремонте, внутри требовались побелка и покраска, надо было чинить проводку. Власти снова предложили плату – за кратковременную аренду. Монастырь согласился поддерживать статус-кво при условии, что торг будет продолжен. Один бизнесмен-католик пообещал возместить стоимость ремонта, уже подходившего к концу. Дом стоял пустой, устоявшийся запах выветрился, люди из социальной опеки предложили новую мебель. Вальморан снова стал похож на обычный дом, на лестницах и площадках которого Мэвис то и дело захватывали врасплох воспоминания об отце.
Ее собственное будущее тоже было неясно. Если передать дом местным властям, она уже не сможет исполнять в нем роль опекунши. Об этом не говорили, но все и так было ясно. Доброжелатели предлагали ей различные должности, иногда довольно привлекательные. В последние годы ее жизнью правила необходимость. Но наверняка это было не очень веселое время. Ее это беспокоило. Таким вот странным образом Мэвис почувствовала, что возвращается к нормальной жизни и что перед ней открывается возможность выбора. Ее ничто не обязывало поддерживать ложную репутацию святой. Она не отказалась от мира, и жизнь по-прежнему предлагала ей множество вариантов. Мэвис почувствовала, что снова вышла на солнечный свет, и ей казалось, что она почти такая же, как и прежде.
«Нет, – подумала Мэвис, – Рональда Карберри я к себе не приму. Пусть у него и трогательное личико. Но он совершенно неуправляемый, ничего из него не выйдет, он никогда не станет полноценным человеком». Мэвис знала, что стоит только чуточку расслабиться, и ей всучат Рональда навсегда. Но она не хотела брать на себя такую ответственность, не желала вновь погружаться в душную атмосферу воспаленных людских тяжб. Этого по крайней мере она научилась избегать в своей внешне самоотверженной жизни.
Выйдя из просторной кухни, Мэвис пошла в гостиную. Чтобы хоть как-то сохранять душевное равновесие, она отделила для себя часть дома, ряд комнат, заполненных фамильной мебелью и хорошенькими безделушками, сохранившимися с прежних времен. Из окна было видно, как миссис Карберри, повесив голову, удаляется в сторону дороги. Миссис Карберри верит в Отца и Сына и в Пресвятую Богородицу не меньше, чем в Уолтера, Рональда и Мэвис. Под лучами солнца розовела вишня, цветущая на углу. В неподвижном воздухе лепестки опадали на землю, как осенние листья. Согбенная миссис Карберри шла сквозь дождь лепестков. Мэвис нетерпеливо ждала, когда она скроется за углом. Вот наконец исчезла, и Мэвис сразу стало легче. Она перешла от этого окна к тому, что выходило в сад, и увидела Дорину, стоящую босиком посреди лужайки.
Дорина в одиночестве – в такие минуты Мэвис часто тайком наблюдала за ней – вела себя свободно, как животное, не знающее скуки, целиком поглощенное процессом жизни. Сейчас она пробовала пальцами ноги поднять с земли веточку. Сгибала пальцы, стараясь обхватить прутик, но ничего не получалось. Не изменяя позы, она сорвала маргаритку, выпрямилась и прижала цветок к губам. После этого повернулась на пятке и, не выпуская цветка, начала пальцами расчесывать волосы. Не слишком густые, но длинные, сейчас они светлым потоком падали на спину – Дорина то распускала их, то заплетала в косу. Дальше виднелась живая изгородь, алые, уже отцветающие тюльпаны, какое-то дерево и высокая белая стена. Дорина выглядела девушкой с картины, вечно ждущей своего возлюбленного. Невозможно поверить, что ей уже за тридцать. Мэвис наблюдала за ней с раздражением, смешанным с любопытством. Еще чувствовала жалость, любовь и что-то похожее на страх. Ну вышла бы хоть за порядочного парня с хорошим образованием, служащего в Сити, а не за этого чудака с его странной рукой. Хватит того, что и сама чудачка.
– Дорина!
– Что, дорогая?
– Иди в дом. Я хочу с тобой поговорить.
Вот она и в комнате. На ней длинное кремового цвета платье с узором в виде алых веточек. С удлиненного, худощавого, бледного лица смотрят большие серые глаза. Викторианского мастера акварельных портретов наверняка привлекло бы это хрупкое лицо. Ростом она была выше Мэвис, уже начинающей полнеть. Кудрявые волосы у Мэвис короче, чем у Дорины, но всегда в беспорядке и уже присыпаны желтоватой сединой, которая когда-нибудь превратится в серую. Глаза у нее не такие большие и нос не такой орлиный. Платье, как и у сестры, цветастое, с оборкой по низу. Сестры до сих пор носили платья, какие нравились отцу – адвокату, в свободные минуты занимавшемуся живописью. Он обожал красавиц дочерей и, наверное, был бы недоволен, если бы жены подарили ему сыновей. Дорина еще при его жизни с увлечением рисовала и даже писала маслом. Но ни она, ни сестра не имели особого таланта.
– Ой, совсем забыла, мне же надо было выстирать…
– Миссис Карберри все сделала.
– Привела Рональда?
– Нет. Я не хочу. Оставит его здесь навсегда.
– Ну и что в этом плохого?
– Но это же ребенок, представь!
– Он такой трогательный.
– Да, ужасно трогательный. Но хлопот с ним хватит на всю жизнь, и нас это не касается.
– Я думала, Луи придет утром. – Так она называла Людвига.
– Звонила Клер Тисборн.
– Да? И что сказала?
– Мать умерла вчера вечером…
– Как жаль… – Дорина выглядела испуганной. Каждое известие о смерти она примеряла на себя. – Надеюсь, она не сильно мучилась… миссис Ледгард.
– Нет. В конце концов этого все ждали.
– Смерть нельзя ждать, это невозможно.
– Возможно. И еще одно. Грейс обручилась.
– С кем? С Себастьяном?
– С Людвигом.
– С Луи, нет! – Дорина отвернулась к окну. – Грейс счастливая. И Луи тоже. Она такая милая. Но как это все странно.
– Да, мне тоже кажется странным, – отозвалась Мэвис. Она слегка огорчилась за сестру. Людвиг был чудесным парнем и вносил радость в жизнь сестры, к тому же именно она и Остин его в свое время нашли и привечали. Он стал частью их жизни. Ведь Дорина и Остин так редко показывались в шумном обществе. И вот теперь Людвиг ушел. Грейс наверняка не станет терпеть этой довольно странной дружбы с Дориной, этих его почти ежедневных походов к Дорине и к Остину. Но с другой стороны, это может обернуться и к лучшему, если в результате Дорина решится насчет Остина. Клер сообщила и о том, что Остина уволили с работы.
– А что еще Клер говорила?
– Больше ничего, – солгала Мэвис. Пусть Остин сам все скажет.
– Шарлотта унаследует дом.
– Клер полагает, что они вдвоем унаследуют.
– Только бы Шарлотта осталась там жить… Бедная миссис Ледгард. Как это страшно.
– Когда ты увидишься с Остином? – спросила Мэвис. – Ты ничего не сможешь решить, прежде чем не встретишься с ним. А сейчас ты как будто спишь.
– Я ему напишу.
– Вечно только пишешь ему и пишешь. Хватит писать – пора встретиться. Письмо за письмом, потом появляется Людвиг с цветами… это все бессмысленно…
– Не говори так. Тебе никогда не приходило в голову, как пуста и ужасна жизнь?
– Приходило. Но лучше уж пусть будет спокойно-ужасной, чем бурно-ужасной, как у миссис Карберри. Ах, Дори, Дори…
