Александр Торик - Флавиан. Жизнь продолжается
Дома Ирина дочитывала с детьми их детское вечернее молитвенное правило. Я постоял в дверях, дожидаясь, пока они закончат, а затем предложил:
— Дети! Давайте встанем все вместе на колени и скажем: «Господи! Спаси и помилуй раба Твоего Валерия! Открой ему Себя и научи, как надо жить, чтобы попасть в Небесное Царство! Аминь!»
Дети радостно совершили земной поклон.
— Папа! — Машенька вскарабкалась ко мне на руки и обняла за шею. — Боженька обязательно спасёт этого Валерия! Мы же сейчас попросили Боженьку об этом, а Он хорошие просьбы всегда выполняет! Этот Валерий хороший?
— Хороший, радость моя, хороший, только он, как эта Бяка-Закаляка твоя, немного заколдованный…
— Вот, Боженька его и расколдует! Мы же просили Его! Да, папа?
— Да, моя радость, пойдём в кроватку, Ангел-хранитель уже над подушечкой крылышки распростёр, пора спать…
Спал я плохо, проснулся рано, поворочался, встал, стараясь не разбудить Ирину, умылся и, поправив лампадку, взял в руки «Молитвослов». Окончание утренних молитв прервал писк пришедшей на мобильник SMS-ки. Я заложил «Молитвослов» пасхальной открыткой с цыплёнком, взял телефон и открыл сообщение.
На экране телефона было одно слово — «Позвонил».
И множество восклицательных знаков.
Спустя два с небольшим месяца, тёплым осенним днём мы сидели с Флавианом в церковной сторожке за столом. Мать Серафима усердно подливала ароматного чаю нам и Ангелине Валерьевне, сидевшей с нами и рассказывающей о брате. Она была одета в такую же строгую блузку с высоким воротничком и такой же элегантный газовый шарфик на голове. Только и блузка и шарфик были чёрного цвета. Однако глаза Ангелины Валерьевны отнюдь не были грустными.
— Вы представить себе не можете, батюшка, как счастлив был мой Лерочка эти последние недели своей жизни! Как он благодарил меня и вас, батюшка, за помощь и молитвы.
Он звонил всегда таким ликующим звонким голосом, как в детстве:
«Аля! Какой огромный, богатейший, интереснейший мир открылся мне в Церкви! Сколько же существует рядом с нами такого, о чём я даже не подозревал! А какой прекрасный друг у меня теперь есть — отец Т-н! Аля, у меня ещё никогда в жизни не было такого искренне любящего и надёжного друга! А какой он мудрый! Мы с ним почти одногодки, но я чувствую себя просто младенцем рядом с ним, и, ты знаешь, мне это даже нравится! Как прекрасно новым детским взглядом смотреть на окружающий мир и видеть в нём повсюду неисчерпаемую Божью красоту и совершенство!
Какие замечательно глубокие книги есть здесь, какие чудные тут богослужения, как легко здесь молиться! И как ясно слышен здесь в ответ на молитву исполненный бесконечной любви голос Бога в моём ликующем сердце!»
— Батюшка, как вы и сказали, Валеру там соборовали, он причащался каждое воскресенье, а в последнюю неделю жизни каждый день. Сам отец Т-н приходил со Святыми Дарами к Валерию в келью, так как он уже не вставал с кровати, и причащал его после ранней литургии.
А за три дня до смерти отец Т-н постриг Валерочку в схиму, с именем Агафангел! Представляете, мой брат умер монахом! Тот, кто ещё недавно называл себя убеждённым безбожником! Господи, это дивное чудо Твоё!
Батюшка, я прошу вас с Алексеем — возьмите себе на память эти фотографии и поминайте иногда в молитвах моего брата!
Она достала из сумочки две фотокарточки и протянула нам с Флавианом по одной каждому. Мы посмотрели на них, затем друг на друга и улыбнулись.
На фотографии сверкал счастливыми глазами и детской радостной улыбкой, совершенно исхудавший, с редкой седой двухмесячной бородкой, в ярко чёрном с белыми крестами и херувимами схимническом кукуле, контрастно выделяющемся на фоне серенькой подушки, профессор-схимонах Агафангел.
Подходя к дому, я поймал себя на том, что инстинктивно притрагиваюсь к лежащей в застёгнутом кармане джинсовой рубашки фотографии и почему-то напеваю себе под нос:
Я Бяка-ЗакалякаС острова Мурмяка,Кого я поцелую —Сразу… расколдую!
Вот ведь привязалось же!
Глава 7 Татьянин муж
— А я всё равно разойдусь с этим уродом! И вы, батюшка, меня на это благословите! — нотки отчаяния прорывались в истошно-жалостном крике.
— Танечка, Танечка! Успокойся, моя хорошая, — голос Флавиана звучал искренним участием, — не проблема развестись, проблема — как твой Васятка без отца расти будет?
— Да уж пусть лучше будет без отца, чем с этим козлом непросыхающим! — разрыдавшаяся Татьяна беспомощно-детски уткнулась в крест на груди у батюшки и прижалась к нему, захлебываясь плачем.
Флавиан осторожно положил свою мощную пятерню на её вздрагивающую голову в сбившемся набок платочке и тихонько поглаживал по начинающим седеть волосам, виновато глядя на меня, мол — прости, подождать придётся с редактированием твоей статьи для местной православной газеты.
Я безропотно кивнул головой, молча показал Флавиану пальцем на сумку с ноутбуком, потом на дорожку, идущую в глубину церковного дворика, и сложил ладони под благословение, Флавиан кивком благословил, и я не спеша отправился в глубь сада, в красивую резную беседку. Там, раскрыв свой портативный компьютер, я занялся литературной обработкой набранного «вчерне» материала о местночтимых святых Т-ского края.
Конечно, литература — литературой, а живые души — главная забота пастыря. Поэтому я решил терпеливо дожидаться, пока Флавиан не освободится, а тем временем сам начал старательно шлифовать своё «бессмертное творенье».
Флавиан подошёл достаточно скоро и грузно уселся на скамеечку напротив меня, облокотившись на стоящий в центре беседки круглый столик.
— Ну, Лёша, слава Богу! Развода пока не будет! Смирилась-таки Танюшка со своей «веригой» и решилась запрячься, как следует, в духовную работу. Помоги ей, Господи!
— А что, отче, сильно он пьёт, этот муж Татьянин?
— Гриша-то? Сильно. Когда не пьёт — золото мужик, работяга, рукодельник, с Васяткой — сыночком мастерит что-нибудь, на рыбалку водит, даже уроки учить помогает. Но, как «шлея под хвост» — капля в рот попадает, то — всё! От недели до месяца-двух пьёт без передышки, приползает домой драный, избитый, раздетый, падает и — делай с ним, что хочешь! Хорошо хоть не хулиганит, смирный, когда пьян, разве что песни иногда поёт да плачет.
Грузчиком на продовольственном складе работает, там им частенько «премиальные» спиртным выдают. А потому и пьянство там, конечно, процветает. Хотя, впрочем — «свинья везде грязь найдёт», кто хочет выпить — тот «обрящет» где угодно.
У нас в НИИ руководитель соседнего отдела — «интеллигентнейший» был человек, доктор наук, автор многих изобретений, наставник молодёжи прекрасный, меломан, коллекция классической музыки у него была огромная, но — запойный пьяница.
Раз в квартал брал «за свой счёт» неделю, закрывался в квартире с парой ящиков водки и пил круглосуточно. Пил и Вагнера слушал, одну и ту же пластинку всегда. Он холостяком старым был, возможно, из-за своей страсти — пьянства — и жениться не решился, понимал, какая у него семейная жизнь может получиться. Так и делил себя между наукой и водкой, пока не умер в пятьдесят один год от инсульта во время запоя. Некрещёный. И лежал четыре дня мёртвый в квартире, никем не разыскиваемый.
— Страшно как, отче!
— Страшно, Лёша! Страсть пьянства миллионы уничтожает, побольше любой войны или эпидемии какой-нибудь. Медленно уничтожает и мучительно. Причём, и для пьющего мучительно, и для окружающих, особенно для семейных. В нашей поповско-духовнической практике больше половины проблем, которые приходится разгребать, — проблемы, связанные с пьянством. Пьют мужья, пьют жёны, пьют сыновья, пьют дочери, пьют родители, пьют братья, зятья, внуки и т. д., и т. п.
Бывает, ещё только подходит к тебе какая-нибудь незнакомая «раба Божья», а ты уже по лицу видишь, на что жаловаться будет — на пьющего мужа или сына! Жалко их самих, пьяниц-то, жён их ещё жальче, деток их бедных очень жалко, иной раз прямо хоть сам с ними плачь!
— Отче, послушай, но неужели же страсть пьянства настолько непобедима? Почему столько горя от этой водки? Мне вот повезло, что я пить не могу, меня от ста граммов выворачивать начинает и голова потом три дня как «об печку ударенная», так что никакого удовольствия от спиртного я не получаю. Что в нём хорошего-то, что такое множество народа без него жить не может?
— Знаешь, Лёша, я за годы священнического служения столько версий о причинах пьянства наслушался! От самих пьющих, конечно. Якобы, они пьют с горя, от отсутствия работы (квартиры, дачи, зарплаты, повышения по службе, внимания к себе со стороны домашних и пр.). От радости получения хорошей работы (зарплаты, повышения по службе и пр.). Из-за злой жены, нелюбимой жены, от ревности к любимой жене, из-за тёщи, свекрови, плохой погоды, от стресса, простуды, «с устатка», «за здоровье», «за компанию», «за помин» и т. д., и т. д., и т. д.
