Дэвид Лодж - Хорошая работа
Этому безрадостному и цикличному образу жизни противопоставлен цирк с его непосредственностью, благородством и творческим воображением. «Видите ли, хударь, говорит мистеру Грэдграйнду шепелявый владелец цирка, людям нужны развлечения»[9]. И только Сесси, презираемая всеми дочь циркового наездника, удочеренная Грэдграйндом, вносит в его жизнь искупление. Основная мысли романа предельно ясна: безрадостность труда в условиях промышленного капитализма можно преодолеть лишь добротой, любовью и игрой воображения, носителями которых в романе являются Сесси и цирк.
Робин выдерживает паузу, чтобы судорожно строчащие авторучки успели записать ее рассуждение, а заодно и для того, чтобы усилить впечатление от следующего пассажа.
— Разумеется, такое прочтение абсолютно неадекватно. Идеология самого Диккенса пронизана противоречиями.
Те студенты, которые не отрываясь записывали каждое слово, теперь подняли глаза и криво усмехаются, глядя на Робин Пенроуз. Они чувствуют себя жертвами удачного розыгрыша, откладывают авторучки и разминают пальцы, пока она молчит и перелистывает конспекты, готовясь к следующему действию своего спектакля.
На Эвондейл-роуд сыновья Уилкокса наконец пробудились от сна и наслаждаются бесконтрольной властью над домом. Гэри на кухне пожирает полную миску кукурузных хлопьев, читает «Домашний компьютер», прислонив его к бутылке молока, и слушает через холл и две открытых двери запись «UB40», которая на всю мощь орет из музыкального центра на веранде. В спальне Реймонд мучает электрогитару, включенную в огромный, как поставленный на попа гроб, усилитель. Парень ласково улыбается, когда его гитара «заводится» от усилителя, издавая завывания и стоны. Весь дом гудит и вибрирует, как улей. Какой-то торговец несколько минут трезвонит в дверь и уходит, отчаявшись.
— Интересно отметить, что очень много рабочих романов было написано женщинами. Идеологическое неприятие промышленной революции либеральными гуманистами среднего класса приобретает у них специфический сексуальный характер.
При слове «сексуальный» по рядам молчаливых слушателей пробегает волна заинтересованности. Поднимают глаза и усаживаются поудобнее те, кто дремал или выцарапывал на крышке стола свои инициалы. А те, кто записывал, продолжают писать с еще большим остервенением. Прекращается покашливание, посапывание и шарканье ног. Робин продолжает, и единственным звуком, примешивающимся к звуку ее голоса, становится шелест исписанных ею листов формата А4, которые она вынимает из стопки.
— Вряд ли необходимо подчеркивать, что промышленный капитализм по сути своей фаллоцентричен. Изобретатели, инженеры, владельцы заводов и банкиры, питающие и поддерживающие его, — все они представители мужского пола. А наиболее привычный метонимический признак промышленности — заводская труба — есть не что иное, как метафора фаллического символа. Характерным описанием промышленного или городского пейзажа в литературе девятнадцатого века было следующее: пронзающие небо толстые трубы, извергающие струи черного дыма; здания содрогаются от ритмичных толчков мощных двигателей; поезд безудержно несется по тихим пригородам. Все это пропитано мужской сексуальностью доминирующего и деструктивного типа.
Таким образом, для женщин-романисток промышленность привлекательна по многим причинам. На уровне сознания это другой, чуждый, мужской деловой мир, в котором им нет места. Разумеется, я сейчас говорю о женщинах, принадлежащих к среднему классу, ибо все романистки того времени вышли именно из него. На уровне же подсознания — это желание излечиться от своей кастрированности, от чувства нехватки чего-то необходимого.
Некоторые студенты при слове «кастрированность» поднимают глаза, восхищаясь ледяным спокойствием, с которым его произносит Робин. Так восхищаются искусным парикмахером, манипулирующим остро отточенной бритвой.
— Все это отчетливо прослеживается на примере романа миссис Гаскелл «Север и Юг». Маргарет, благовоспитанная молодая героиня, уроженка юга Англии, по причине тяжелого материального положения отца вынуждена переехать в городок Милтон, очень напоминающий Манчестер. Там она знакомится с человеком по фамилии Торнтон. Этот чистейшей воды капиталист свято верит в законы спроса и предложения. Он ни капельки не сочувствует рабочим, когда дела их плохи и заработки низки. Но он и сам не ждет сочувствия, оказавшись на грани разорения. Поначалу Маргарет испытывает отвращение к жесткой производственной этике Торнтона, но когда бастующие рабочие становятся опасны, она импульсивно пытается спасти ему жизнь, тем самым обнаруживая неосознанную тягу к этому мужчине, равно как и инстинктивную классовую лояльность. Маргарет находит друзей среди рабочих и сочувствует их страданиям, но в решающий момент принимает сторону хозяина. Интерес, который Маргарет испытывает к заводу и к процессу производства (по мнению ее матери — гадкому и отвратительному), есть не что иное, как замещение ее тайного эротического интереса к Торнтону. Это отчетливо видно из разговора Маргарет с матерью, которая сетует на то, что дочка стала пользоваться заводским жаргоном. Маргарет возражает:
«— Раз я живу в заводском городе, я должна говорить на заводском языке, если мне этого хочется. Зачем мне путать тебя, мамочка, тысячами слов, которых ты никогда в жизни не слыхала? Ни за что не поверю, будто ты знаешь, что такое „большой прибор“.
— Не знаю, деточка. Знаю только, что звучит это вульгарно. И мне бы впредь не хотелось слышать, как ты это произносишь».
Робин отрывается от томика «Севера и Юга», отрывок из которого она только что прочитала, и окидывает аудиторию холодным взглядом серо-зеленых глаз.
— Думаю, мы с вами отлично знаем метафорическое значение слова «прибор».
Аудитория задорно хихикает, и авторучки царапают по бумаге быстрее прежнего.
— Есть еще вопросы? — спрашивает Вик и смотрит на часы.
— Только один, — откликается Берт Брэддок, директор по производству. — Если мы рационализируем производство так, как вы предлагаете, грозит ли это сокращением штатов?
— Нет, — отвечает Вик, глядя Брэддоку прямо в глаза. — Рационализация означает рост продаж. В итоге нам понадобится не меньше, а больше людей.
В итоге — возможно, если все пойдет по плану. Но Брэддок не хуже Вика знает, что на первых порах сокращения не избежать. Замены сотрудников в ходе работы — обычное дело, и это позволяет Берту Брэддоку урезонивать обеспокоенных начальников цехов, когда она начинают задавать щекотливые вопросы.
Вик заканчивает совещание, и когда все уходят, встает и потягивается. Потом подходит к окну и поигрывает пластинками жалюзи. Он смотрит на стоянку, где пустые машины, как терпеливые собаки, ждут своих хозяев, и прикидывает, удачно ли прошло совещание. На столе верещит переговорное устройство.
— Звонит Рой Макинтош из «Рэгкаст», — сообщает Ширли.
— Соедините.
Рой Макинтош — коммерческий директор местного литейного завода, много лет снабжающего «Принглс» своей продукцией. Он только что узнал, что «Принглс» не возобновила заказ, и звонит справиться о причине.
— Видимо, кто-то перебежал нам дорогу, — говорит он.
— Нет, Рой, — отвечает Вик. — Мы теперь сами себя снабжаем.
— За счет вашего старого литейного цеха?
— Мы его модернизировали.
— Давно следовало… — в голосе Роя Макинтоша чувствуется недоверие. После непродолжительной паузы он как бы между прочим замечает: — Пожалуй, я как-нибудь подскочу к вам. Хотелось бы взглянуть на ваш литейный.
— Конечно. — Вику только этого не хватало, но протокол требует положительного ответа. — Пусть ваша секретарша согласует это с моей.
Вик выходит в кабинет Ширли, на ходу натягивая пиджак. Над столом Ширли нависает Брайан Эверторп. При виде босса он смущенно выпрямляется. Явно жаловался на начальство.
— А-а, Брайан. Ты еще здесь?
— Уже ухожу.
Льстиво улыбаясь, он застегивает пиджак на толстом брюшке и выскальзывает из кабинета.
— Рой Макинтош желает осмотреть литейный. Когда позвонит его секретарша, оттяните визит настолько, насколько возможно. Не хочу, чтобы весь мир узнал о наших мощностях.
— Поняла, — кивает Ширли и делает пометку в своих бумагах.
— Я сейчас иду туда, повидать Тома Ригби. По пути загляну в механический цех.
— Хорошо, — отвечает Ширли и понимающе улыбается. О частых и беспричинных походах Вика в этот цех всем известно.
Мерион Рассел, студентка Робин, в длинном черном пальто свободного покроя и с сумкой-пакетом в руке, торопливо входит в огромное здание посреди коммерческого центра Раммиджа и расспрашивает у охранника, куда ей пройти. Тот осматривает содержимое сумки, ухмыляется и направляет девушку к лифтам. Она поднимается на седьмой этаж и идет по застланному ковром коридору, пока не доходит до комнаты с приоткрытой дверью. Оттуда доносятся мужские голоса, смех и хлопки пробок от шампанского. Мерион Рассел стоит у двери и осторожно заглядывает внутрь. Так вор оценивает обстановку: легко ли проникнуть в помещение и можно ли в случае чего быстро убежать. Довольная результатами, она идет дальше — в женский туалет. Перед зеркалом над раковиной наносит на лицо пудру и румяна, тени и помаду, расчесывает волосы. Потом запирается в одной из кабинок, ставит пакет на сиденье унитаза и достает из него орудия своего труда: красную атласную грацию с резинками для чулок, кружевные черные трусики, черные ажурные чулки и лакированные туфли на шпильке.
