Михаил Елизаров - Госпиталь
Он подвел Анатолия к трансформаторной будке. Из саквояжа он достал специальный ключ и открыл ее. Следом за ключом, к удивлению Анатолия, он вытащил телефонную трубку с коротким шнуром. Среди бесчисленного количества штекеров и штепселей дядя Вася отыскал нужный разъем и подсоединил телефонный шнур.
Приложив трубку к уху, он проверил качество связи:
– Але, але, как слышно, прием!
На другом конце провода, очевидно, ответили, дядя Вася сказал «да», «да», ободряюще улыбнулся Анатолию, а в трубку проговорил:
– Не один… Со мной, – опять немного послушал и отключил шнур. – Все в порядке, – он спрятал трубку в саквояж, – нас ждут.
У Анатолия отлегло от сердца.
Дядя Вася тем временем пощелкал разными выключателями и озабоченно сказал:
– Надо же как нагрелось. – Он приложил ладонь к какой-то панели с техническим узором из оловянных капелек, сквозь которые пробивались проволочные усики. – Хочешь ток почувствовать? Дай руку.
Анатолий послушно пристроил свою ладонь на панели. Правда, он ничего не ощутил.
– Вот, – сказал дядя Вася, и голос его странно задрожал, – а сейчас мы отправимся туда. Знаешь куда?
Анатолий увидел, как в глазах дяди Васи вспыхнули нежно-голубые зигзаги.
– Куда? – шепотом спросил он.
– Куда, куда?! – страшно и торжественно закричал дядя Вася. – В Жопу Труда!
Панель неожиданно заискрила. Анатолий попытался отдернуть руку, но она точно прилипла. Плата в секунду обуглилась и расползлась, как дырка на чулке, отворяя вход в новое пространство. Могучий электрический поток всосал Анатолия и закружил в центре чудовищной воронки, уходящей в бездну. Вокруг полыхали молнии, сквозь беснующиеся потоки радиошумов доносились слова заклинания: «Чинить провода!.. Я на минуту, а ты навсегда!»
Анатолий по-прежнему находился возле открытой трансформаторной будки, рядом стоял дядя Вася, но местность, окружающая их, была совершенно другой. Открывшаяся картина напомнила Анатолию панораму послевоенного лихолетья, какой ее показывали в старых художественных фильмах. Бесконечная, укатанная колесами грунтовая дорога уходила в горизонт. По краям ее высились столбы с оборванными проводами. Вдоль дороги расстилались поля, виднелся лес и тусклая полоса реки. За рекой примостилась деревенька, и ветер изредка доносил оттуда обрывки стройного хорового пения.
– Что это?! – в диком испуге бросился Анатолий к дяде Васе, но тот резко отстранил его.
– Молчи и слушай, – сказал он, – у меня только одна минута, и если я не успею все рассказать, то только по твоей вине.
Анатолию отчаянно хотелось зарыдать, но ледяной тон предупреждения, еще более страшный, чем крик, заставил его внимательно выслушать все то, что намеревался сообщить дядя Вася.
– Это – Жопа Труда, – бесстрастной скороговоркой начал дядя Вася, – ты должен чинить провода и двигаться вперед, пока не пройдешь Сто Тысяч Столбов. На каждом тысячном столбе – возле него будет трансформаторная будка – ты по телефону доложишь о проделанной работе Верховному Прорабу. Не пытайся его обмануть, иначе число новых столбов увеличится в десять раз. Когда ты подсоединишь провод к стотысячному столбу, тебе позволят, в соответствии с Трудовым кодексом, выйти в старый мир искать сменщика. Для этого Верховный Прораб отводит тебе ровно сутки. Ты не имеешь права скрывать от сменщика, куда ты его ведешь, он должен попасть сюда по собственной воле. Если ты не успеешь найти себе замену, то вернешься сюда, чтобы остаться навеки.
– Но я не умею чинить провода! – взмолился Анатолий.
– Это несложно, необходимые инструменты и инструкция находятся в саквояже. – Дядя Вася торопливо положил ладонь на черную панель трансформаторной будки. – Не поминай лихом, Толик.
Что-то похожее на сочувствие мелькнуло в его лице. Вспыхнула голубая искра, дядя Вася затрясся и высветился изнутри синим огнем. Жуткий вопль вырвался из его горла, он превратился в живую струю электрического тока и исчез в трансформаторе.
Анатолий остался один. Он просидел, не сходя с места, может, день, а может, неделю. Он потерял счет времени. Ничего не изменялось в небесах, одинаково освещаемых неярким багрянцем, подходящим как для восхода, так и для заката. В саквояже, кроме набора ключей, плоскогубцев, монтерских «кошек» для лазания по столбам, находились пакет кефира, плавленый сырок и бутерброды с любительской колбасой. Впрочем, голода и жажды он не испытывал. Поддавшись пасторальному миражу, он сходил с дороги и шел к деревне, но не приближался к ней ни на шаг. Он понял, что, кроме дороги, ничего объективного нет. По инструкции, напечатанной на третьесортной, с опилками бумаге, он научился тянуть оборванные провода. На первом тысячном столбе телефонный диспетчер искусственным голосом сообщил ему, что в трудовой книжке сделана соответствующая запись.
Однажды он вздумал покончить с собой, коснувшись оголенного провода, но ток не убивал его, а струился меж пальцев, как вода. Он перестал искать смерти, потому что в этом мире ее не существовало. Он пережил страх одиночества и само одиночество, страх безумия и само безумие.
И он упрямо чинил провода, живя предвкушеньем часа, когда выйдет в старый мир из трансформаторной будки. В голове он прикидывал медовые слова, которыми заманит будущего сменщика прогуляться вместе с ним в Жопу Труда.
«Киевский» торт
– Это, верно, дочь моя разлюбезная заявилась! А я уже думал, признаться, что ты совсем домой не придешь.
– Фу-х, еле донесла. Чуть руки не оторвались.
– И что нам принесла Дарья Константиновна? Надеюсь, не внука в подоле.
– Пока что нет, старый ворчун. Один-единственный раз совершеннолетняя дочь на час задержалась. Мне же нужно было пробежаться по магазинам. На базар потом съездила, помидоров набрала, картошки, зелени.
– Это понятно, а где мы до базара шлялись?
– А то ты не знаешь! Платье подыскивала. Хорошо еще, что Светка согласилась помочь, мы с ней полгорода облазили, пока подходящее выбрали.
– Скажи, пожалуйста…
– В одном свадебном салоне, даже представить страшно – платья розовые, голубые, с тесьмой, на поясе сзади банты, аппликации какие-то из кружев… Катастрофа! Продавщица что-то зачитывает, я смотрю – полностью атласное платье. Мало того что цветное, так еще и атласное.
– Ну и что здесь такого? Атлас – благородный материал.
– Да, только он идет на основу кружевного корсета, сама юбка должна быть из фатина, желательно английского – он такой тускло-мерцающий. А наш фатин просто белый, как простыня, и если на него дождь попадет, то он уже не топорщится, а висит, как тряпка… А в другом салоне нам веночек на голову предложили – это, дескать, новая волна, эстетика друидов, Светка им еще ляпнула, что в веночке только невест-девственниц хоронят… В принципе диадемы иногда неплохо смотрятся, но это вчерашний день.
– А мне лично всегда шляпы нравились…
– Про шляпы я вообще молчу. Позавчерашний день, прошлый век. Опять в моде фата, но одноярусная, до пола, а не как раньше – пышная трехъярусная. И перчатки не нужны, в крайнем случае – выше локтя. Потом итальянский салон нашли – там уже выбор получше был.
– Все ясно. Отца, как отсталого и старомодного хрыча, в консультанты не пригласили. У Светланы, разумеется, вкуса больше. На один вагон…
– И маленькую тележку! Ах, вот оно в чем дело!.. Я-то думаю, чего он надулся, а это, оказывается, его с собой не взяли!
– Имею я право или нет знать заранее, в чем будет моя дочь в столь знаменательный день?
– Платье – просто супер! Обалдеешь, когда увидишь. Я подъюбник такой классный заказала – на пяти обручах. И химчистка оказалась дешевая.
– О-очень хорошо…
– А к платью сережки купила и колье. Из циркония, но выглядят на сто карат. Смотри. И босоножки. Каблук – одиннадцать сэмэ, но удобные – хоть кросс бежать. Их и после свадьбы носить можно. А то понакупают себе белых лодочек… Тебе взяла новый галстук. Только скажи, что не нравится!..
– Здорово! Я с ним как Элвис Пресли. Набриолиненного кока еще не хватает.
– Ты в сто раз лучше всех Элвисов Пресли.
– Не подлизывайся, Дашка, не подлизывайся!.. Я вообще с тобой не собирался разговаривать.
– Папочка, красавец мой, злодейкой-дочерью обиженный! И эта бессердечная горгона приготовила тебе небольшой сюрприз. Угадай, что?
– Гм, попробую… Все отменяется, вы выяснили, что не подходите друг другу, что, впрочем, и есть на самом деле…
– Не угадал, ревнивый старикашка! Я принесла «Киевский» торт.
– Очень мило. Почему это дражайшая моя дочь так активно меня в старики записывает, а? Папа начал стариться…
На соседок больше не зарится,Он пугается и сутулится,Когда переходит улицу,Дома по листикуЧитает беллетристику,На вопросы вежливенько отвечает,Тоненько режет лимон к чаю! —
Свинья вы после этого, Хавронья Константиновна.
